Христианский писатель Сюсаку Эндо
Ровно десять лет тому назад японские читатели попрощались с писателем, которого звали Сюсаку Эндо. Отныне в границах видимого мира остались только написанные им книги.
С середины пятидесятых годов прошлого века, когда вышла его дебютная повесть “Белый человек” (1955), получившая престижную премию имени Акутагавы, имя Сюсаку Эндо вошло в мировую литературу, а по мере появления новых произведений постепенно обрело статус классика, – вплоть до выдвижения его на Нобелевскую премию. О его книгах, посвященных преимущественно диалогу Востока и Запада, продолжают говорить и сегодня, когда он сам уже не может поучаствовать в разговоре, окончательно передав душевные полномочия героям таких своих сочинений, как, например, романы “Море и яд” (1958 год), “Молчание”, “Самурай” и “Уважаемый господин дурак”.
Три последние совсем недавно пришли и к российскому читателю.
И – вызвали волнение, ибо, “обойдя моря и горы”, оказались чрезвычайно близки тому самому пушкинскому “глаголу”, который и поныне воздействует на сердца – вне зависимости от вкусовых, геополитических и религиозных убеждений. Правда, тут нам все-таки стоит узнать, что Эндо был глубоко верующим человеком, причем, совсем не буддистом, но католиком, а та часть его произведений, которую он относил к традиционному для Японии литературному направлению – “дзенсуй бунгаку”, то есть “подлинной словесности”, – посвящена в основе своей исключительно духовной теме.
“Обычный” светский прозаик – всегда более или менее изысканный строитель, его дарование, фантазия и уровень мастерства – цемент и фундамент одновременно. На них он опирается, на них уповает. Конечно, и здесь немало своих загадок: скажем, персонажи иногда безответственно “своевольничают”, меняя по ходу дела первоначальный замысел. Это писателю обычно нравится и всемерно им поощряется.
Верующий литератор, мне кажется, облечен особой ответственностью: как бы далеко ни уносило воображение, каким бы замысловатым и многослойным ни выглядело его сочинение – в нем с той или иной степенью очевидности будут угадываться проповеди и притчи. Многолетний читательский опыт подсказывает мне, что чем талантливее такой писатель, тем глубже и незаметнее на первый взгляд его духовное служение.
Тем ярче его воздействие на читателя.
Причем, отношение верующего литератора к своим сочинениям сродни серьезному духовному испытанию, ведь вольно или невольно он оказывается миссионером.
Роман “Самурай” – это история о непостижимости Божьего замысла и – одновременно – об испытании этой непостижимостью. О полубессознательной духовной подмене и тайне обращения. О преображении души, наконец.
Одержимый и целеустремленный миссионер Веласко, отправившийся в начале XVII века с полуофициальной делегацией купцов и самураев из Японии в Испанию, истово мечтает о высокой карьере духовного покорителя Страны восходящего солнца. А его спутники – о возвращении им “южными варварами” старых владений. Падре сознаёт, что для его экзотичных попутчиков, по ходу путешествия торопливо принимающих христианство, крещение – совсем не Таинство, а лицемерный прием, открывающий ворота будущей успешной торговле с Европой и возможный залог успеха их стратегической миссии. Тем не менее священник уговаривает себя: ведь имя Божье произнесено, “главное начать”, “Он теперь с ними”. Увы, падре изо всех сил старается не думать что они – не с Ним.
Ни наш миссионер, ни его “подопечные” даже не подозревают, что их экспедиция – это циничная разведывательная акция для отвода глаз с восточной стороны и горькая жертва по принципу “лес рубят – щепки летят” – с западной. Поражения, разочарования и человеческие катастрофы следуют одна за другой: Веласко и бедные японцы постепенно оказываются в прямом смысле слова “лишними людьми”. Они никому теперь не нужны, кроме... худого, жалкого человека, давным-давно распятого на кресте, – чьи изображения попадались самураям во всех “варварских” домах по ходу их почти кругосветной поездки. Впереди – мученическая смерть всех главных героев, которая столь же ясна, сколь и таинственна.
Горячий миссионер погибает, успев раскаяться, что подменил Божью волю – своей собственной, уходит из жизни с чувством искупления и радости, что жил. А обманутые “светлейшим” императором самураи – с новым, подлинным ощущением родства: “...я стал временами думать о том человеке. Мне даже кажется, я понял, почему его изображение в каждом доме в тех странах. Любой человек в глубине души хочет, чтобы рядом с ним всегда был кто-то, кто не предаст, не покинет – будь это даже приблудная собака. Тот человек вроде такой собаки, которая всегда с тобой”.
Той же теме – гонениям на христиан в XVII веке – посвящен и роман “Молчание”, изданный в России в 1991 году и уже успевший стать раритетом.
Сердце современного (да и не современного) нам человека, увы, так часто и прочно покрыто пленкой бесчувствия, о котором мы знаем и от которого очень страдаем. Растопить этот душевный лед можно иной раз с помощью так называемого “странного человека”, оказавшегося рядом с нами и удивляющего нас своей “неотмирностью”, чистотой, доверчивостью и умением отказаться от себя во имя чего-то или Кого-то другого.
Именно об этом – роман-сказка Сюсаку Эндо “Уважаемый господин дурак”, – который со всеми своими восточноевропейскими трагикомичными коллизиями, беспощадно-обреченной жестокостью и безбожием века находится в близком родстве с романом Достоевского “Идиот”.
Итак, в типичном токийском семействе (брат, сестра и мать их обоих) появляется чудаковатый гость – как выясняется, дальний потомок Наполеона, путешествующий по Японии француз Гастон. Наши японцы принимают его у себя несколько вынужденно: когда-то Гастон был однокашником представителя сильной половины семейства. Его немедленно начинают стесняться (он не таков, как они, странен и нелеп), но сами не понимают, как же так вышло, что за короткое время этот похожий на большую лошадь чудак в корне изменил их жизнь: навсегда – у одних и хотя бы на непродолжительное время – у других.
“...Впервые в своей жизни Томоэ осознала, что есть дураки и дураки. Человек, который любит других с простотой открытого сердца, верит в других независимо от того, кто они, даже если его обманут или даже предадут, – такой человек в нынешнем мире будет списан как дурак. И он им является. Но это не обычный дурак. Это дурак, достойный уважения. Он уважаемый дурак, который никогда не позволит, чтобы то добро, которое он несет с собой людям, исчезло навсегда. Подобная мысль пришла ей в голову впервые”.
В конце повествования герой страшным образом расстается с жизнью. В кровь забитый лопатой, успев остановить убийство, вольным и подневольным свидетелем которого он чуть-чуть не стал, он уходит под воду зловонного болота. Но погибает ли? Его тело так и не нашли, а вот одинокую белую цаплю, медленно и грациозно поднимавшуюся в те дни в небо, – видели. И кое-кто прошептал ей вслед: “Гас-сан, до свидания...”.
Эти страницы дышат какой-то чудесной очистительной силой.
Да, этого человека убили, – но смерть ли это?
Не так давно русскому читателю стало доступно одно из последних произведений Сюсаку Эндо – эссе “Мысли перед смертью”, в котором японский литератор потрясенно пишет о своем английском коллеге и единомышленнике, писателе Грэме Грине. Между прочим, роман Грина “Сила и слава” – переведенный в свое время протоиереем Александром Менем – близкий родственник “Самурая”...
Оказывается, перед смертью Грин признался своему другу-священнику, что к концу жизни он потерял веру. Это поразило Эндо. “Если это правда – ну, разумеется, правда, – то как трактовать последние романы Грина?”
Далее Эндо пишет о том, что жизненное кредо человека определяется тем набором идей, с которым человек готовится встретить кончину. И завершает свой текст мучительным вопросом: “Но как быть с последним признанием Грина?”
...Я не знаю, с какими чувствами десять лет тому назад покинул этот мир японский писатель Сюсаку Эндо. Но догадываюсь, что, по крайней мере, две его благородные книги могут помочь таинственной работе по преображению души отдельно взятого человека. Разве не чудо?
