Ирина была из тех русских женщин, думая о которых, как-то особенно стеснительно сетовать, что нынче вот тебе, мужчине — как это сказать? — «…тяжело живётся, тяжело даётся». И не только потому, что она прошла многими кругами того «путешествия», о котором писали классики, вроде Достоевского или Данта. Кажется, в чеховском «Острове Сахалине» каторгу сравнивают с преисподней. А с чем мне сравнить женский лагерь для политзаключенных, описанный Ратушинской в документальном романе «Серый — цвет надежды», который я, скрипя зубами и глотая невольные слезы, читал в 1990-м? Вот и сейчас, вспоминая сцену тайного празднования Рождества Христова этими сестрами милосердия и сопротивления, думаешь: только бы никогда не предать — в самом себе — памяти об этом примере самостояния молодых узниц (Ирину увезли за «колючку», когда ей не было и тридцати). «…И спросят: что нам помогало жить, / Когда ни писем, ни вестей — лишь стены, / Да холод камеры, да чушь казённой лжи, / Да тошные посулы за измену…» Выбирая единственное определение о Ратушинской, с которой мне когда-то выпало счастье познакомиться и пообщаться, я, кажется, нащупал бы это слово.
Милостью Божьей она была — настоящей.
Когда ее осудили по статье «антисоветская агитация и пропаганда» («За распространение клеветы на советскую власть в стихотворной форме»), она уже была и сложившимся поэтом. Но не только.
Совместный проект журналов «Фома» и «Новый мир» — рубрика «Строфы» Павла Крючкова, заместителя главного редактора и заведующего отдела поэзии «Нового мира».
Весной 2014 года в «Фоме» было напечатано ее интервью «Никто не посмел сорвать крест». А летом 2017-го мы поминали Ирину Борисовну ее же стихами и размышлениями.
Там было и самое драгоценное. То, чего многие из нас в свои молодые годы и ведать не ведали:
«…вряд ли мне удалось бы выдержать, не сломаться, не будь у меня на плече Божией Руки».
***
Круто сыплются звёзды,
и холод в небесных селеньях.
Этот месяц на взмахе — держись, не ослабя руки!
Закрываешь глаза — и за гранью усталого зренья
Конькобежец, как циркуль, размеренно чертит круги.
В черно-белой гравюре зимы исчезают оттенки,
Громыхает глаголом суровое нищенство фраз.
Пять шагов до окна и четыре от стенки до стенки,
Да нелепо моргает в железо оправленный глаз.
Монотонная хитрость допроса волочится мимо,
Молодой конвоир по-солдатски бесхитростно груб…
О, какое спокойствие — молча брести через зиму,
Даже «нет» не спуская
с обмётанных треснувших губ!
Снежный маятник стёрся: какая по счёту неделя?
Лишь темнее глаза над строкою да лоб горячей.
Через жар и озноб — я дойду, я дойду до апреля!
Я уже на дороге. И Божья рука на плече.
Декабрь 1982. Тюрьма КГБ, Киев
***
Научились, наверно, закатывать время в консервы,
И сгущённую ночь подмешали во все времена.
Этот век всё темней,
И не скоро придёт двадцать первый,
Чтоб стереть со вчерашней тюремной стены имена.
Мы его нагружали ушедших друзей голосами,
Нерождённых детей именами — для новой стены.
Мы с такою любовью его снаряжали, но сами
Мы ему не гребцы, даже на борт его не званы.
Но отмеренный груз укрывая рогожею грубой,
Мы ещё успеваем горстями просеять зерно —
Чтоб изранить ладони, но выбрать драконовы зубы
Из посева, которому встать после нас суждено.
Ноябрь 1984. ЖХ–385/2 ШИЗО, Мордовия
***
Верьте мне, так бывало часто:
В одиночке, в зимней ночи
— Вдруг охватит теплом и счастьем,
И струна любви прозвучит.
И тогда я бессонно знаю,
Прислонясь к ледяной стене:
Вот сейчас меня вспоминают,
Просят Господа обо мне.
Дорогие мои, спасибо
Всем, кто помнил и верил в нас!
В самый лютый острожный час
Мы, наверное, не смогли бы
Всё пройти — из конца в конец,
Головы не склонив, не дрогнув —
Без высоких ваших сердец,
Озаряющих нам дорогу.
1986, Киев
Крещение Руси
Обыскали всю нашу планету,
Чтоб счастье найти за холмами.
Путь отметили городами,
Но счастливых находок нету,
И уже не вернуться к маме.
Не уткнуться в тёплый передник,
На вопросы прося ответа.
Только в детстве нам дан посредник
Между нами и белым светом.
А потом нам под сирым ветром
Серым камнем мостить дорогу.
Всё изведать и всё отвергнуть,
Но, быть может, вернуться к Богу.
Безо всех счастливых открытий,
Сбивши ноги о серый щебень…
Не устань, Владимир-креститель,
Крест держать меж нами и небом!
7 июня 1987, Роттердам — Лондон
***
Белый олень, золотые рога.
Девочка спит на краю четверга.
Маятник ходит за Млечным путём.
Как мы летаем, когда мы растём!
Девочка спит. Под щекой кулачок.
Сторож над пропастью — серый волчок.
Сыплются звёзды, и светится снег.
Сказочных санок нездешний разбег —
Свист под полозьями — треск — разворот…
Это во сне, или землю трясёт?
Где я?
Подвал, и труха с потолка.
Сани, куда же вы без седока?
— Серый волчок, что там сверху за вой?
— Слышишь снаряд — значит, это не твой.
Ты не тревожься, ты спи и расти.
Знаешь ведь: нас обещали спасти.
03.03.2015
Полоса
Вот такая долгая полоса,
Неуютная и бесплодная.
Ни травинки малой, ни колоска.
То калёная, то холодная.
Не сказать, что страшная полоса:
Бытовая она, потная.
Сохнет рот. Неласково телесам.
Что поделать,
На то и взлетная.
2016
***
Ангелы, ангелы, спойте вместе со мной!
Столько радости на лугу цветёт,
Столько радости в облаках плывёт,
А в кустах там смотрит ёжик, такой смешной.
Ангелы, ангелы, потанцуйте со мной!
Я хоть маленькая, а в хоровод могу.
Вместе весело, в хоровод же нельзя одной.
А нельзя — плохое слово тут, на лугу.
Ангелы, ангелы, возьмите меня летать!
Ну, пожалуйста, не говорите «нет».
Ой, как здорово… Ясно, и всё видать!
Выше, выше — где башни, и этот свет!
16 июня 2017
Читайте также текст Ирины ратушинской:
Митрополит Сурожский Антоний. «Строгость сочеталась в нем с веселием сердца»
