Какими были будни генералов и предводителей армий во время Гражданской войны? Как они переживали победы и поражения? И ели ли красную икру в Кремле во время голодных дней Русской смуты? Об этом и не только рассказывает Василий Цветков, доктор исторических наук, автор целого ряда научных работ о Революции и Гражданской войне в России.
2 часть. Как мирные люди жили во время гражданской войны в России?
Расшифровка:
Здравствуйте. Сегодня у нас лекция по довольно необычному сюжету, может быть, на первый взгляд — это «Маленькие и большие люди русской смуты».
История Гражданской войны, история, как называли этот период, вторая смута, второе смутное время.
Период, конечно, не самый интересный с точки зрения необычных сюжетов, тайн, захватывающих историй. Скорее, больше здесь обыденности, повседневности, в чем-то он даже скучен покажется. С другой стороны, период, когда происходит резкая, бескомпромиссная ломка прошлых форм, прошлых норм жизни, прошлых принятых уже стереотипов поведения и строительство нового некого мира, это все достаточно интересным может показаться при более глубоком рассмотрении.
При первом обращении история нашей русской повседневности, как ее еще называют, social history, она может показаться не самой привлекательной, но при более глубоком обращении, есть там тоже интересные сюжеты.
Я — лектор МПГУ, профессор кафедры Новейшей отечественной истории Цветков Василий Жанович. И как раз Гражданская война, смутное время — это моя научная специализация, и то, как эти события изучаются сейчас как раз в контексте юбилея столетнего, это тоже важно и нужно представлять себе.
Сразу оговорюсь, что повседневная история специально в историографии, в научных работах, если мы говорим именно об этом периоде, периоде Гражданской войны, она до сих пор не стала предметом серьезных обобщающих работ. Как к этому относиться? С одной стороны, может быть, это и нормальное явление, потому что интересно ли людям, грубо говоря, копаться в крови, копаться в каких-то сюжетах, которые связаны с разрухой, голодом, террором? Наверное, это гораздо менее привлекает, чем личная жизнь каких-то императоров и императриц, какие-нибудь сюжеты, связанные с дворцовыми переворотами. Но, с другой стороны, наверное, мы не сможем представить себе всю полноту той ситуации в стране, того положения, которое сложилось у нас в России без представления о повседневной жизни. Очень много работ написано и было в советское время, и потом уже в постсоветское время, в период перестройки, последнее было, когда юбилей был Гражданской войны и революции — 1987 год. Очень много было написано работ про проблемам политическим, про проблемам военным, по проблемам, которые были интересны специфическому кругу читателей, это прежде всего сами историки, но опять же эта повседневность куда-то ушла. С другой стороны, мы видим, что за последнее десятилетие издано много мемуриастики, очень много воспоминаний, дневников, такая действительно специфическая область литературы, любой дневник по определению, считается в источниковедении, — более предпочтительный источник, чем мемуар, потому что мемуар и воспоминания — это некий элемент послезнания. То, что уже прошло, люди начинают это оценивать постфактум. Дневник интересен тем, что он фиксирует, как вы понимаете, эту ситуацию глазами человека, который в этой ситуации оказался. И благодаря этим дневникам, этой литературе… письма очень много имеют значения, эпистолярное наследие как источник, переписки. Причем переписка одна из первых по Гражданской войне была опубликована еще в 90-м году, в сборниках таких, они назывались «Неизвестная Россия», очень интересные письма с фронта. Письма с фронта, письма крестьян, те, кто грамотные были, естественно. Такой источник…
И складывая все эти сведения, мы начинаем более-менее представлять, как люди жили, как они страдали, как они любили, как они воевали за светлые идеалы и с той, и с другой стороны, и у красных, и у белых. И как в то же время пытались решить свои повседневные проблемы.
У нашей лекции два полюса. С одной стороны, мы видим полюс больших людей, это политики, это военные, это лидеры страны, это лидеры лагерей, красного, белого, с другой стороны, мы видим простых, непосредственных участников всех этих процессов и то, как они это все ощущали, как они все это переживали.
Ну и начать имело бы смысл с лидеров, больших людей, а закончить маленькими.
Если мы говорим о больших людях, здесь у нас встает светлый образ Владимира Ильича Ленина, как его называли в советское время, вождя мировой революции, вождя мирового пролетариата. Тут с ним рядом можно было бы поставить фигуру Троцкого, но в советское время, как известно, о нем писали гораздо меньше и, как правило, в уничижительном ключе, особенно после 1927 года, после того, как Троцкий стал уже врагом социализма. Поэтому если мы говорим о Ленине, о его семье, Совнаркоме, о тех людях, которые были его окружением… Если мы говорим о лидерах, которые ему противостояли, здесь мы можем поставить Верховного правителя российского государства генерала Александра Васильевича Колчака… То общая закономерность в оценке положения этих больших людей будет, наверное, следующей. Все эти большие люди, как мы их называем, они становятся большими только благодаря этому смутному времени. Если задаться вопросом, кем бы мог быть Владимир Ильич Ленин, если бы не произошла революция? Наверное, он бы был хорошим, талантливым журналистом, сам себя причислял к этой профессии, писал бы статьи, книги и руководил бы частью партии РДСП, которая в результате раскола стала называться большевиками. Но сказать, что он бы занял ведущие позиции в системе управления Российского государства, это будет, наверное, большим преувеличением. В то же время мы видим, что Ленин не ставил перед собой каких-то сверхзадач. И это тоже нужно учитывать. Даже когда большевики пришли к власти, уже сам факт прихода к власти, уже сам факт провозглашения первых декретов, их осуществления очень многими большевиками, руководством большевиков воспринимался как очень большой успех. Потому что если посмотреть в прошлые предыдущие параллели, то здесь не было больших успехов революционных процессов. И ощущения того, что сейчас именно, в 17-м или 18-м, 19-м годах, произойдет построение светлого будущего, сразу же после прихода к власти тоже не было. Было хорошо уже то, что пришли к власти и какой-то определенный период времени у этой власти держатся, существуют. И в этом смысле Ленин активно позицировал сходство советской власти с Парижской коммуной. Была еще Великая французская революция, но о ней начали говорить еще и до Ленина, это как раз Временное правительство, тоже параллели проводились.
Ну и конечно, большевики как безусловный элемент левого сектора, который был характерен для России. Идет в рост популярность левых партий, мы видим итоги выборов в Учредительное собрание, видим победу эсеров, убедительную победу. Вкупе с большевиками мы можем действительно говорить о некоем приоритете настроений данной части общества.
И в этом смысле проводить исторические параллели, конечно, было бы уместно с событиями революционными. А Парижскую коммуну Ленин рассматривал как первый опыт пролетарской диктатуры. Правда, неудачной. Неудачной, потому что эта коммуна не пошла по пути, в частности, радикальных мер в отношении экономики, не были национализированы банки, коммунары не пошли на Версаль сразу, были сделаны ошибки, как он считал. Надо было сразу на Версаль идти, надо было сразу подавлять буржуазию. И в целом показывать, что власть имеет силу, с которой нужно считаться. Коммунары этого не делали, Ленин считал, что это была одна из существенных ошибок, которая привела к поражению Парижской коммуны. Было ли это так или нет — это другой вопрос, мы здесь не будем историю Парижской коммуны обсуждать, но это важно отметить, на мой взгляд, потому, что опираясь на этот негативный, с точки зрения Ленина, опыт, ошибки Парижской коммуны нельзя было повторять. Поэтому радикализм действий большевиков определялся отчасти и обращением к этому историческому прошлому.
И то, что после прихода к власти большевиков в первые месяцы получило потом название красногвардейской атаки на капитал… Именно — атаки, атаки стремительной, беспощадной, во многом тоже было обусловлено, определено тем подходом, той оценкой, к тактике действий, к тактике борьбы с контрреволюцией, буржуазией, эксплуататорскими классами, свергнутыми эксплуататорскими классами, которая, как считал Ленин, очень оправдана, очень хороша и которая, по его мнению, наверное, он, отмечу, может быть, не был уверен в этом на сто процентов, но, наверное, все-таки приведет к победе социализма, а потом, может быть, даже к мировой революции. Тот факт, что советская власть существует дольше Парижской коммуны, что 72 дня уже прошло, а нас еще не свергли, а мы уже достигли каких-то результатов, это Лениным воспринималось очень оптимистично.
Выступление Чехословацкого корпуса весной 18-го года, мы видим лето 18-го года, когда идут очень серьезные бои на Волге, здесь Ленин тоже, в общем-то, считает эту ситуацию очень сложной, очень тяжелой, даже в чем-то критической. Позднее вообще, это тоже, наверное, характерная его черта, Ленин считал, что силы самой России, советской России, силы тех эксплуатируемых классов, которые стали выступать, как раз как проводники социалистической революции, эта сила была и не очень достаточной, не очень мощной. И есть высказывание у Ленина, неоднократное высказывание о том, что как раз в случае более усиленного давления извне, именно извне, а не изнутри, со стороны Антанты, интервентов, иностранных государств, советская власть могла бы и не удержаться. В 1919 году. В 1920 году советская власть усиливается, и эти комбинированные походы белых армий Деникина, Юденича, Колчака к центру России или советско-польская война, разгром Врангеля, у Ленина уже не вызывает тех опасений, которые были раньше.
Хуже было положение, когда восстал Кронштадт, 1921 год. Это было серьезным, тревожным звонком, но не в том плане, что советская власть удержится или нет. А в том плане, что та социальная опора, которую Ленин считал самой надежной для революции, а именно матросы Балтфлота оказываются не такими надежными, как казалось раньше. Но в этом отношении Ленин видит перспективу победы, укрепления советской власти и считает, что сделать для этого нужно все возможное. Отсюда становится понятным уже упомянутый сегодня настрой на постоянную красногвардейскую атаку, которая по мере эскалации Гражданской войны становится еще больше, еще более мощным, еще более активным. Ну и это уже потом приводит к политике военного коммунизма. Что интересно, когда начиналась Гражданская война, собственно, даже Ленин не считал ее какой-то полномасштабной с первых ее месяцев, хотя, конечно, считал ее неизбежной.
Когда сейчас иногда говорят, что Ленин не предполагал Гражданской войны, это не соответствует действительности. Ленинская доктрина социалистической революции исходит из того, что Гражданская война неизбежна, неизбежна как форма сопротивления свергнутых классов. От нее никуда не уйти, никуда не деться. Весь вопрос был только в ее масштабах. Действительно, если весной 1918 года он говорит еще о том, что не нужно спешить с национализацией, можно подождать с всеобщим тотальным обобществлением всего и вся, то по мере эскалации Гражданской войны Ленин убеждается в том, что необходимо все больше и больше проводить этот инструмент борьбы, инструмент насилия, подавления сопротивления своих противников. И считает это совершенно оправданным. И не жалеет ни врагов, ни себя. Если мы посмотрим на быт и жизнь этих самых больших людей, то единственный критерий, который у Ленина был определяющим в его отношении, его оценке своих соратников, — это их способность к самопожертвованию ради светлой идеи советской власти. В этом смысле мы можем говорить об определенном бескорыстии советских лидеров, это подтверждается воспоминаниями очень многими. Если мы посмотрим период Смольного или период Кремля, как их делили, мы не можем отметить сверх больших богатств. Но сейчас встречается такое утверждение: и ели они на серебре и на золоте, и катались они на машинах, которые конфисковали у царского гаража. Но если посмотреть на реальное положение вещей, был стабильный средний уровень жизни, но это не было богатством.
Одна из таких интересных историй, которые рассказывали по этому поводу, насчет того, что в столовых Совнаркома, в Кремле, в 1918 году ели красную икру. Действительно, есть такой факт, это кетовая икра, которая разово пришла в Совнарком и разово там исчезла. И такого рода разовые достижения в кулинарии, назовем их так, они встречались и раньше. Например, однажды красногвардейцы принесли в Смольный халву в огромном количестве, откуда она там взялась? Оказалось, что это халва, которую один из владельцев забросил в товарных вагонах железнодорожных и с ней уже считал, что расстался. Что с ней делать, с этой халвой? Нашли, привезли в Смольный, и вот действительно в течение недели эту самую халву ели. Но ни красная икра, ни халва не были стабильным, постоянным элементом, продуктом питания у Совнаркома. Стабильный элемент питания у Совнаркома — это пшенная каша, чай морковный, витамин добавляли, вот это элементарный набор. Пшена было довольно много, что касается пайковых выдач. Хлеба было меньше. Но, наверное, тут не стоит впадать в другую крайность. Другая крайность состоит в том, что Цурюпа, нарком продовольствия в голодный обморок падал, но привозил до последнего зерна в Москву, себя не жалел и делал все, чтобы советская власть получила это продовольствие. Здесь если и были обмороки, то не сколько от голода, а от нервного напряжения. Но средний стабильный уровень питания существовал у советской верхушки.
Что касается белых. Если мы говорим о Колчаке, о Врангеле, если мы говорим о Деникине… Во-первых, это люди военные и с военной точки зрения, может, лучше, больше подготовленные к перенесению тягот материальных, продовольственных и прочих. И здесь мы видим очень аскетичный образ жизни. Колчак, если параллель проводить, допустим, Ленин был в Кремле, а Колчак в Омске, жил в доме поэта Батюшкова. Был маленький, небольшой двухэтажный домик, где в парадном подъезде стоял караул, а дальше шла анфилада комнат коридорного типа, и вот в одной из этих комнат Александр Васильевич располагался. С точки зрения продовольственной там было снабжение получше. Потому что просто Сибирь побогаче в этом смысле, в продовольственном отношении, чем Москва. Всегда нужно учитывать тот регион, в котором располагается центр — Москва, Питер, естественно, при прочих равных условиях в Питере будет жить хуже, чем в Москве, потому что местной сельскохозяйственной базы, которая могла бы питать этот регион, не благодаря подвозу откуда-то, а вот именно этой местной продовольственной базы, ее меньше, она уже. Омск, или паче того Екатеринодар, Краснодар нынешний, или Ростов-на-Дону будут жить тоже лучше, чем города Центральной России. Центральная Россия в сельскохозяйственном отношении не богата, а окраины сельскохозяйственные, аграрные, там положение дел с продуктами получше. Но если говорить о правительстве Колчака, то огромный процент чиновников, который оказался выброшен из Центральной России, не востребован. Интересная ситуация получается. У Ленина, у большевиков — дефицит кадров, дефицит кадров профессиональных, потому что, начиная с ноября 1917 года, с политики так называемого саботажа, мы постоянно сталкиваемся с проблемой того, что нет людей, которые могли бы элементарно наладить технику бюрократической работы. Есть люди, у которых богатый революционный опыт, работы в подполье, работы по агитационным или террористическим акциям, но нет опыта бюрократической работы. И вот поэтому любой чиновник может оказаться на вес золота. Правда, при определенном наблюдении за ним, чтобы этот чиновник не начал какую-нибудь контрреволюцию.
А у белых мы видим противоположную ситуацию, потому что там как раз избыток чиновников. Но, что интересно, эти чиновники не очень хотят ехать в периферийные уезды, в местные центры, местные губернии, региональные центры. Их привлекают столичные центры. То есть Омск у Колчака, позднее — Иркутск, Новочеркасск, Таганрог, Ростов-на-Дону, отчасти Екатеринодар у Деникина, ну и Севастополь у Врангеля. А в провинцию они ехать не хотят. Не хотят, потому что боятся. И любые самые маленькие должности, которые они могут занимать в центральном аппарате, для них всегда предпочтительнее должностей, которые они могут занимать где-то на периферии. И здесь мы сталкиваемся с еще одной проблемой, которая была у белых и которая отсутствовала у красных, у советской власти. На местах, если нет чиновников, которые в состоянии проводить эту вертикаль власти, добиваться того, чтобы те законы, распоряжения, которые власть принимает, чтобы они осуществлялись, чтобы они доходили до людей простых, в отсутствие этого «приводного ремня», этого низового бюрократического аппарата у нас на местах в лучшем случае есть органы земства и какие-нибудь городские думы, в худшем случае у нас пресловутая атаманщина или офицерское пулеметное право, когда военные, пользуясь тем, что данная территория объявлена на военном положении, осуществляют всю полноту и военной, и гражданской власти в данном регионе. Естественно, это не приводит к росту симпатии со стороны местного населения, но это данность, которую нужно учитывать.
Они не боятся местного населения, они сами из местного населения и здесь им, как говорится, все карты в руки. Но эффект от их работы, как мы понимаем, может быть не всегда позитивный. Если мы посмотрим на жизнь и быт Омска, Москвы, сравнивая эти две столицы в контексте событий революционных, то мы должны безусловно отметить здесь и перебои в снабжении и то, что в Омске огромный прирост населения, особенно это заметно даже не в Омске, а в Севастополе в 1920 году. В Крым переехало очень много тех людей, которым невозможно было оставаться в советской России. Им там грозила, как минимум, четвертая категория пайка, это полуголодное существование, в худшем случае — это смерть по подозрению в контрреволюции. Поэтому, в частности, они уезжают в те регионы, где, как им кажется, можно более или менее нормально жить.
Создается это перенаселение, чиновники, не имея возможности располагаться в квартирах, ночуют на рабочем месте, на рабочем столе спят, благо рабочие столы были тогда большие, двухтумбовые, министерские столы знаменитые, которые в изобилии делались, покрытые зеленым сукном. Стол широкий, крепкий, на нем действительно и спать можно при желании расположиться…
Если мы берем то, как эти большие люди себя ощущали, как они видели это свое житье-бытье, наверное, важно отметить и то, что и белые, и красные, воспринимали это как явление временное. Только в одном случае, если мы говорим о белых, это временное явление должно было сопровождаться победой белого движения, вступлением белых войск в Москву, в Петроград. И возвращением этих людей, этих чиновников, этих правительств, в столичные центры. В случае советской власти вопрос стоял о том, что удастся ли пережить коммуну, потом уже Великую французскую революцию, а потом, может быть, создать уже центр мировой революции, расширить свои сферы влияния на все большую и большую территорию. И тоже от этих нехваток, от этих издержек в жизни, рано или поздно отказаться. Есть много таких свидетельств, которые показывают нам, что большие люди, большие политики в меньшей степени в таких условиях тотального дефицита, тотального противостояния в меньшей степени были подвержены всякого рода интригам, спорам, внутренним конфликтам. Они, конечно, были, ни в коем случае их нельзя отрицать, у красных и у белых они были. Но если мы сравним положение в Российской империи, например, накануне 1917 года, когда это действительно кризис верхов, выражаясь известным ленинским изречением, тут нет того необходимого, нужного единства элиты, элита тут расколота, здесь разные точки зрения на то, как должна Россия воевать, какого министра надо назначить, почему назначили этого министра, почему не назначили другого министра, почему Протопопов, почему Распутин и так далее.
То в период Гражданской войны, как ни странно покажется, здесь эти совнаркомовские и министерские должности они не привлекают. Очень мало людей, которые хотят стать министрами. Потому что на тот момент перспективы не самые радужные. Здесь и стол зеленый, на котором ты спишь, здесь и угроза того, что тебя потом к стенке поставят и это угроза осуществляется, применительно к правительству Колчака, которое, правда, не в полном составе, но частично попадает в плен потом. И без всякой пощады, даже министр транспорта, который, как его назвать каким-то террористом, и то его обвиняют в контрреволюции и расстреливают. Быть министром в этих условиях — не самое лучшее.
А Совнарком тоже в аналогичной ситуации находится. Пока не укрепляется советская власть, пока идут эти первые годы — 17-й, 18-й,19-й, быть наркомом — тоже не самый лучший вариант. В этом смысле удобнее и лучше быть чиновником среднего звена. Потому что чиновник среднего звена всегда может оправдаться тем, что его мобилизовали, его заставили, он сам не хотел, а ему сказали – давай, делай. А кто сказал? А вот они — сверху, они во всем виноваты, а я тут ни при чём. Логика железная и бесспорная. И за это вряд ли к стенке поставят. Единственное, как я сказал, — это проблема местной власти, местного самоуправления.
Но если мы увидим ситуацию уже после окончания Гражданской войны, то у больших людей, и у советских, и у белых, и у их противников становится все больше и больше такого понимания мессианской задачи своей власти или своего какого-то предназначения. Причем белых это касается не в меньшей степени, чем красных. Конечно, мы знаем с вами, это постоянно говорится и подчеркивается, что советская власть — это мессианская задача, совершение мировой революции, и, действительно, те наркомы, тот же Свердлов, тот же Троцкий, тот же Калинин, ну про Ленина я вообще не говорю, понимая свою роль, понимая свое значение, они видят в осуществлении идеи мировой революции самый важный смысл своей жизни.
Но белые, даже когда они терпят поражение, психологически они не жалеют, лидеры белого движения не жалеют о том, как они поступили, что они сделали. И это проявится уже потом в эмиграции. Появится много воспоминаний, мемуаров, где задаваясь вопросом… Лицо далекое от политики, епископ Вениамин (Федченков), задаваясь вопросом о том, правильно ли я жил в условиях Гражданской войны, правильно ли я выбрал белое движение, белый лагерь в качестве такой сферы, где я должен быть во время Гражданской войны… Они в подавляющем большинстве случаев не жалели об этом выборе. В подавляющем большинстве случаев здесь были слова о том, да, мы были правы, конечно, были ошибки, да, мы проиграли формально, в военном отношении, но в отношении того, что мы сохранили Россию, что мы пронесли ее в наших сердцах через все эти перипетии Русского Зарубежья, осознание этого у больших людей русской смуты со стороны белых, оно безусловно присутствовало.
И, наверное, это действительно был смысл их жизни.
Если посмотреть на менее известное звено, на обывателей, то здесь скорее всего настроения были такие: скорее бы эта Гражданская война кончилась победой хотя бы какой-то одной стороны. И на среднем, и на малом звене было гораздо меньше идеализма. Хотя, как, собственно, и понятно, от этого среднего и малого звена, от этих средних и малых чиновников и представителей советской власти зависело очень и очень много. Они были проводниками тех декретов, тех решений, законов, которые принимались наверху. Почему такое настроение — скорей бы это все кончилось? Потому что два момент определяют это отношение психологически. Действительно, человек не в состоянии жить все время в напряжении, все время на грани жизни и смерти, это противоестественно. Хоть какой-то покой, хоть какой-то мир, худой мир лучше доброй ссоры. Второй момент: победи белые, победи красные, эти люди считали, что смогут быть востребованы любой властью. Даже репрессивный закон, который принимали у Колчака, как ни странно покажется, не предполагал применения массовых репрессий в виде смертной казни по отношению ко всем без исключения членам коммунистической партии. Хотя бы по той причине, что членов РКП(б) было 300 тысяч. И представляете, все эти 300 тысяч расстрелять или заживо закопать. Поэтому смертная казнь предполагалась по отношению к верхушке, по отношению к наркомам, Ленину, Троцкому и так далее. А что касается рядовых коммунистов, там была такая санкция, что их лишают избирательных прав на пять лет, что их ссылают в Сибирь. И все. За исключением активных деятелей, которые с точки зрения местной власти — те же самые чекисты, причастные к насилию, к убийствам людей и так далее. Там уже немного другая ситуация. Там они по другой статье будут проходить.
И здесь мы как раз видим эту перспективу, когда Гражданская война рано или поздно кончается. А строить новое общество, восстанавливать старое общество, как говорили красные-белые, все равно придется. Все равно нужно будет делать простую, черновую работу. И под какими бы лозунгами это, может быть, ни было, какая-то вот эта повседневность, она всегда даст о себе знать. И всегда нужно будет решать национальный вопрос, например. Белые победят или красные, этим большим людям с этой проблемой нужно будет считаться. В любом случае нужно будет поднимать экономику, будь то белые, будь то красные, в любом случае они будут решать проблему хозяйственной разрухи, отсутствия нормальных путей сообщения, очень большой процент неграмотных людей, которые не могут работать по-новому. Это проблемы, с которой столкнется любая власть, победившая в Гражданской войне. Иной вопрос, как она будет эти проблемы решать. Но то, что они есть, и то, что решить их нужно, — это бесспорно.
Возвращаясь к первой составляющей — большие и маленькие люди русской смуты, большие люди ощущали себя большими не только с точки зрения того, какие задачи на них мессианские опустили, а и с точки зрения того, какую черновую, повседневную, непопулярную работу им придется выполнять. И это требовало гораздо больше усилий, чем выступления на каких-то митингах.
Почему Троцкий не смог, наверное, приспособиться к этой повседневности? Потому что он изначально воспринимал революцию как некую политическую симфонию, в которой ему принадлежит роль первой скрипки. И когда эта драматическая симфония заканчивается, ему в какой-то степени становится скучно заниматься повседневностью. Поэтому идея мировой революции воздвигает его на какие-то немыслимые ему самому пьедесталы, и вот с этих пьедесталов он хочет руководить. Ему повседневной деятельностью заниматься не то чтобы лень, а просто он не видит в ней реальных перспектив.
Если взять одного из соратников Ленина — Глеба Кржижановского, который один из основоположников большевистской партии, до революции отнюдь не отличался активными революционными действиями, был директором первой московской электростанции, которая сейчас на Раушской набережной находится, и там был офис РАО ЕЭС России. Это человек, который нашел себя, но нашел себя в этой повседневной жизни, и, возглавив Госплан, орган, который очень важен в управлении страной, Кржижановский составляет знаменитый план ГОЭЛРО. Но опять же вопрос: был ли этот план невозможен без советской власти? Нужна ли была революция для того, чтобы этот план строительства электростанций осуществить? По прошествии почти ста лет после его принятия в 1921 году, мы можем сказать, что этот план в какой-то степени, в каких-то основных главных моментах мог бы быть реализован и без помощи социалистической революции. Поскольку строительство электростанций, приведение в порядок этой самой инфраструктуры, энергетической, которая может охватить достаточно большие регионы, в чем и состоит суть плана ГОЭЛРО, это было запланировано и до 1917 года. Такие штрихи, такие интересные момент, которые могут что-то прояснить в таком психологическом, психо-социальном контексте изучения русской смуты, изучения Гражданской войны, я хотел вам изложить. Надеюсь, что наша короткая лекция побудит кого-то узнать что-то большее о повседневной жизни наших вождей.
Могу рекомендовать обратится к элементарным путеводителям советского времени по Кремлю, Ленин в Кремле, где буквально детально описывается каждый предмет, стоявший на письменном столе у Ленина, в его кабинете и объясняется, как он там руководил, как работал, как он ощущал себя в роли главы государства. Что касается Колчака, такие воспоминания есть, но они не опубликованы, они до сих пор в архиве, поэтому его повседневную жизнь мы представить пока не можем. Но смею вас заверить, что в общих чертах тут было много похожего. Спасибо за внимание.
Проект осуществляется с использованием гранта Президента Российской Федерации на развитие гражданского общества, предоставленного Фондом президентских грантов.
