Что для немалой части работающего-учащегося населения самое трудоемкое, отнимающее силы и время, в Москве? Ну, не для всего, а живущего далеко от центра или от станций метро? Правильно, дорога. Преодолевать огромные расстояния приходится, если в час пик, еще и в толпе, в тесном, так сказать, контакте с ближними, бок о бок, плечо в плечо. Сидя в маршрутке в какой-нибудь пробке, я часто вспоминаю четверостишие Маршака:
Ты много рассуждаешь о добре,
Но будешь ли таким во время давки
На пораженном бурей корабле
Или в толпе у керосинной лавки?
И тихо, про себя, мысленно, стараюсь перекрестить салон и всех набившихся в него (флюиды нетерпения, раздражения, тоскливости, исходящие от утомленных пассажиров, переполняют объем салона, как перенасыщенный бульон, все устали от всех и от этой нудной дороги, и жалко и себя, опаздывающего куда-нибудь, и всех этих совершенно посторонних, совершенно мне в моей жизни ненужных, никак не вписывающихся в мой устоявшийся компендиум, людей), и вздыхаю: «Господи, помилуй всех нас, грешных»…
Всех нас, Твоих возлюбленных чад, ради которых Ты пошел на крест и — это не метафора — продолжаешь на него восходить каждый день и час.
Что для немалой части церковных людей является, в бесконечных дебатах о сегодняшнем положении Церкви, для одних — знаменем, для других — пререкаемым знаменьем? Правильно, понятие «община».
Одни усматривают в слове «община» своеобразный маркер, мол, это слово — из лексикона всяких там «неообновленцев-модернистов», которые спят и видят, как бы нарушить святоотеческие предания и подорвать, едва ли не по заказу «мировой закулисы», благообразие и устойчивость Церкви, и суд коим давно готов.
Другие говорят — и совершенно справедливо — что община-то и есть сама основа Церкви, община как семья, но объединенная не только родово, но и духовно, в ней отношения не просто любви-как-крови, но и дружбы, как оно было у Христа и первых Его учеников: «Не о них же только молю, но и о верующих в Меня по слову их, да будут все едино…» (Ин. 17:20), что если нет этой самой общины, нет духовной основы, то мало толку принесут усилия церковных структур в области катехизации, миссионерства, социального служения и так далее… Говорят вроде бы верно, да только зачастую попросту не знают, где ее, эту общину, взять-то. Вот в этом конкретном храме, приходе — как ее устроить? Волевым решением настоятеля: вот ты, ты и вот вы — мы будем община?... Или она как-то сама собой должна вырасти?... Вопросов тут, как и во всех важных областях жизни, гораздо больше, чем ответов…
А пока кипят все эти споры, Церковь живет. Своей живой жизнью, не как возводимое здание — как человек или дерево, то есть — живой организм. Тратя все силы на споры о том, «как должно быть», давайте посмотрим на то, что есть уже сейчас. И увидим: несмотря на всякие нестроения, проблемы и эти…как их… «вызовы времени» (вот уж страшнее кошки зверя нет!...) они есть, эти общины, в Русской Православной Церкви. И не только две-три, знаменитые на всю Россию… В любом храме, городском или сельском, где человеку тепло, куда он тянется, потому что там — живой дух Христов, где батюшка, может, не особый богослов-проповедник и не очень прозорлив-чудотворен, но для него важны не только колокола-купола и хозяйственные неизбывные заботы, и не только неукоснительное соблюдение устава, но и прихожане, овцы Христовы, живые и разные, там неизбежно есть и община, где малая, где побольше, где славная какими-то делами просвещения, благотворительности, работой с молодежью или больными детьми, а где — безвестная, но от этого не менее подлинная. «Не верю! — воскликнет скептик. — Ничего такого нет в вашей РПЦ!...». Да полно. Прииди и виждь, ищи — и непременно найдешь. Я, например, встречал таких общин немало, их не надо нарочно придумывать, они есть.
И вот о чем я думаю… Жизнь наша нынешняя расейская такова (а и было ли когда иначе?...), что один из признаков подлинности, христоцентричности такой общины — постигающие ее беспрестанно тесноты, трудности и испытания. Настоящая христианская община сегодня в России живет как на вокзале — в суете, толчее, едет-трясется, образно говоря, в час пик в той самой маршрутке, среди людей — чужих? ближних?... Собственно, так было и с апостолами после Пятидесятницы — вспомним страницы «Деяний», паки и паки оно так — и в наши дни. И вот если община замыкается в себе, начинает, говоря грубым языком повседневности, «торчать» от самой себя, брезгливо пытается отгородиться от массы прочих пассажиров маршрутки, с вокзала — уйти в катакомбы, превратиться из Церкви Христовой — в снобистский клуб «для своих», вот тут и постигает ее настоящая беда…
Одна такая община обитает в маленьком деревянном (так и хочется написать — «самодельном») храме на окраине Москвы. Настоящая община: молодой батюшка (у него, не имеющего минуты свободного времени, шесть пар рук и ног, забот по горло, и он всюду старается поспеть), молодой дьякон, молодой клирос, молодые алтарники — все они собираются на службу с разных концов Москвы, настоящая живая семья, единая в дружбе друг с другом и во Христе. И на этот живой дух, по которому так исстрадались мы все, нынешние, народ тянется изо всех соседних многоэтажек, везет детей, приводит стариков, прихожане-захожане, в маленьком храме на Литургии яблоку негде упасть, люди стоят на улице, и никто не ропщет — дух там такой….легкий. И вот говорит этот батюшка после службы за чаем (лицо усталое, но от усталости взгляд только еще более сосредоточен, и глаза тихо светятся изнутри, светом таким…правильным): «У нас долгое время не было своего храма, скитались там и сям… А потом, слава Богу, появился вот этот, маленький. Когда мы отслужили тут первую Литургию, все так ликовали!... А я подумал: ну вот, наша прекрасная юность завершилась, наступает период взросления общины, и трудности придут — уже совсем другие… Люди у нас есть разные, бывает, кто-то недоволен, что вот много привалило «чужих», что с ними , непросвещенными в вере, трудно … А я знаю твердо: как только мы попробуем закрыть двери и не пустить людей с микрорайона, отправить их, например, в другой храм — на этом наше христианство и кончится».
Так что радость жизни в общине — не радость прекрасных иллюзий, она — ежедневный тяжелый труд, прежде всего — труд души по исполнению заповеди деятельной любви к ближнему. Немецкий пастырь и богослов, новомученик ХХ века, Дитрих Бонхёффер, в своей книге «Жизнь в христианском общении» сказал об этом так ( а он знал, о чем говорил, опыт его пастырства — это опыт исповедничества Церкви Христовой под гнетом антихристианского нацистского режима) : «Бог по благодати Своей не позволит нам жить в мире грез даже малое время. Он не оставляет нас на произвол восторженных переживаний. Бог не есть Бог эмоций, Он — Бог истины. Только тот опыт общения, который сталкивается с разочарованием со всеми его неприятностями и неприглядными моментами, начинает становиться тем, чем он должен быть в Божьих очах, и начинает различать в вере то обетование, которое дано».
Фото Татьяны Дружининой.
