— Как, разве вы не помните, что тогда было? — уже шепотом спросила меня преподаватель, от удивления почти потерявшая речь. Мы шли из МГИМО к остановке троллейбуса и разговорились по дороге. Несколько лет назад она принимала у меня вступительный экзамен по немецкому языку. С тех пор мы не встречались. Я помнила ее отлично. Странно было, что она помнила меня. — Вы же пришли на экзамен без паспорта! Вы его забыли! Мы не имели права допустить вас на устную часть…
Экзамены в МГИМО я сдавала в состоянии дикого напряжения и тотального голода. К обычному стрессу абитуриентов в моем случае добавлялся тот факт, что готовилась я совсем в другой вуз. Но, как принято говорить, «по стечению обстоятельств», «случайно» подала документы и сюда, к экзаменам здесь оказалась не готова, а туда уже не хотела, хотя и поступила. В абитуриентском общежитии другого вуза я впадала в ступор от грязных стен и ржавой струйки холодной воды в подвальных душевых кабинах. Наша комната была на девятом этаже, лифт не работал. Спасибо, что меня там поселили — иначе жить было бы негде. Каждое утро с учебником подмышкой я пулей вылетала из этого пристанища и неслась открывать Москву. Мне было интересно всё — от скверов до театров, куда я неведомым образом всякий раз проходила бесплатно. А еще в мой моцион ежедневно входил рынок, где можно было за копейки купить рассеянный виноград — ягоды, опавшие с ветки, которые никто не брал. Денег у меня было сто рублей на месяц жизни. По тем ценам хватало на хлеб, проезд и виноград.
В один из первых же дней я отправилась смотреть Останкинскую усадьбу Шереметевых — от общежития она была недалеко. И первое, что увидела, когда вышла из трамвая, — храм Живоначальной Троицы в Останкине. Про усадьбу я забыла, кинулась в храм — и оказалась там перед Казанской иконой Божией Матери. Она висела, огромная и пронзительная, в левом приделе. Именно к ней, сейчас это очевидно, я как намагниченная бежала от самого трамвая. Сколько времени там я провела — не помню. С тех пор каждое утро начиналось в этом храме, на коленях перед Казанской. После этого появлялись силы.
Другое место, куда мне нравилось приезжать, была, как ни странно, квартира номер 50 на Большой Садовой. Там еще не было музея Булгакова, но исписанные стены и потолок сами по себе сделали ее одним их главных арт-объектов Москвы излёта 90-х. Однажды прямо из храма я поехала туда и «случайно» встретила у подъезда двух людей, один из которых почему-то рассказал мне про МГИМО. Документы у абитуриентов принимали еще три дня. Половины из них у меня не было на руках. На попутках я добралась до родной Калужской области, собрала всё и подала заявление — буквально в последнюю дверь последнего вагона уходящего поезда.
Первые экзамены я сдала средне, несмотря на хороший результат за сочинение. С места в карьер вершины не берут. В итоге всё решал последний экзамен — немецкий язык. Он состоял из двух частей. Письменная показалась мне несложной, последние три года я даже на физике под партой учила немецкий по учебникам, которые достала для меня моя выдающаяся школьная учительница. Наш добрый физик был ее мужем, это многое объясняло в моем нелинейном положении. Словом, с письменной частью разобраться было по силам. А дальше…
А дальше я не помнила ничего из происходившего… Почти ничего.
— Разве вы не помните? — говорила мне по дороге на остановку педагог немецкой кафедры МГИМО. — Вы пришли на экзамен без паспорта! Мы попросили документы для оформления ведомостей, а вы забыли паспорт, мы спросили, где вы живете, вы сказали: в общежитии, и мы тогда вздохнули с облегчением! Оно же через дорогу! Между устной и письменной частью был час перерыва на обед, и вы успевали туда добежать и забрать его! Мы сделали ради вас исключение.
Дорогая, замечательная Кира Викторовна… Если бы Вы знали… Мое общежитие было на другом конце Москвы. Даже в одну сторону за час я бы туда не добралась. В моей голове не сохранилось ничего про паспорт. Но вот что я помню.
Я вышла из аудитории и просчитала: до Останкино не успею, но есть на полпути другой храм, по красной ветке, сразу у метро. Там тоже Казанская икона. Мне туда. И я помчалась. Шел дождь. У храма оказались люди почему-то с рацией и в черных пиджаках. Внутрь меня не пустили. Я плакала и просила, мне сказали — пойдите в другой, здесь делегация. До другого я не успевала. Молилась под дождем, через закрытую дверь обращаясь к Казанской иконе. Остальное из памяти стёрлось. Буквально стёрлось, это не фигура речи, я не помнила, как ехала обратно и как вернулась в институт.
—Кира Викторовна, но как же Вы пустили меня без паспорта?
— В каком смысле? Вы же его принесли… Вы пришли с паспортом на устную часть, мы с легким сердцем допустили вас до экзамена и поставили вам «отлично».
У меня не было слов.
МГИМО во многом определил мою жизнь — уже на первом курсе я познакомилась там с главным редактором журнала «Фома», а с третьего начала здесь работать. Работать в единственном издании, которое давало мне ответ на вопрос «зачем?»
У меня нет рациональных объяснений этой цепочке событий. Есть только одно, и оно не из области рацио. Оно из области любви. Через Казанскую икону Божия Матерь сотворила чудо. Мне за всю жизнь Ее не отблагодарить.
