О том, как появился «Фома», и необычной истории рождения имени журнала в Фомино воскресенье рассказывает первый заместитель главного редактора Владимир Гурболиков.
Я крестился, когда еще работал в профсоюзной газете «Солидарность», и у меня начались очень любопытные, но тяжелые диалоги с коллегами. Они меня любили, но не понимали ни моего поступка, ни вообще что такое Церковь. А когда я пытался им объяснить, выходило коряво — все-таки я привык писать, а не говорить. И мне казалось, для диалога с людьми, в том числе, нецерковными, нужен журнал. Но как в одиночку браться за подобный труд, я не представлял — просто втайне мечтал.
Как-то в ответ на уже тогда появившиеся критические отзывы о Церкви я опубликовал у себя в газете статью и иллюстрировал ее фотографиями прихода того храма, в который тогда ходил. Шел 1994 год. Газета попала в храм, и сразу два человека принесли ее Владимиру Легойде со словами: вот, ты задумал журнал и ищешь напарника — не поговорить ли тебе с этим человеком? В конце концов мы встретились прямо в храме, после службы, нас друг другу представили, оказалось, что мы не только оба Владимиры, но и чем-то очень похожи. Владимир сказал: «Я мечтаю создать православный миссионерский журнал для разговора с неверующими, нецерковными людьми, со всеми, кто интересуется православием, и ищу напарника. Как вам такая идея? Что вы о ней думаете? Может, вы как-то поучаствуете в этой работе?» Я ответил, что и сам об этом думал, что считаю это чудом Божьим и ответом на мои молитвы, и согласен. Весь разговор шел минуты три. Мы пожали друг другу руки, и Владимир сразу ушел. Но я понял: журнал будет.
Впереди было еще полтора года подготовки, осознания того, что же это такое будет. Мы попытались сделать первый номер, чтобы показать его какому-нибудь духовному лицу, потому что мы считали, что без благословения такой журнал выходить не может. Принесли его отцу Аркадию Шатову (нынешнему владыке Пантелеимону), он перелистал наш единственный пробный экземпляр и спросил: «А почему не напечатали?» Я говорю: «Отче, нет благословения, и средств нет». И он дал нам денег, стал «крестным отцом» журнала. И вот зимой 1996 года вышел первый номер «Фомы».
Кстати, про название. Было много всяких интересных мыслей, мы перебирали разные варианты. Например, «Преображение». Но слово показалось слишком длинным и трудно произносимым. Нам нравилось слово «ковчег», оно говорящее, но такой журнал уже был. Думали над названием «Двери» — и в богослужении есть такой возглас, и аллюзия с дверями храма и с тогда еще очень модной рок-группой The Doors. Пытались даже, помолясь, бросить жребий. Представляете, уже рубрикация утверждена, мы понимаем, как журнал будет работать, чего мы от него хотим, и благословение есть… А названия нет.
А как-то утром жена говорит: видела во сне наш журнал, и обложку видела, и название — всего четыре буквы, очень простое слово — «Фома». Я подумал: это какая-то провокация. Все ассоциации — «упрямый Фома», «Фома неверующий» — связаны с сомнением, с исканием Бога. А с другой стороны — это имя святого. Сначала я отмахивался, говорил: остроумно, ход интересный, но… А потом вдруг понял, никаких «но» нет. Просто не может быть. Только «Фома» точно отражает суть того, что мы будем делать. Это и есть имя нашего небесного покровителя.
Легойда тоже сперва был шокирован. А потом сказал: «Знаешь, я подумал — а ведь ничего лучше не будет, это единственный вариант».
***
Святой апостол Фома — один из самых горячих и самоотверженных учеников Христа. В Евангелии он появляется в момент страшной опасности, когда заболел Лазарь — друг Христа, брат Марфы и Марии. И Христос, зная, что тот умрет, собрал учеников и отправился в Иудею, где жил Лазарь. Но там Его уже ждали, чтобы убить — против Него уже сложился заговор как против врага иудейской партии, и апостолы очень испугались, они не понимали, зачем нужно так рисковать, почему Христос идет прямо в руки своих врагов. И тут апостол Фома сказал: «Пойдем и умрем вместе с Ним» (Ин. 11:16).
А когда Христа арестовали, подвергли издевательствам и пыткам и потом распяли, апостол Фома переживал это очень остро, и, как мне кажется, очень боялся, что рассказы других апостолов и женщин, которые видели Воскресшего Христа, — все это окажется каким-то мороком, что это был лишь призрак.
Мне кажется, это было не неверие, просто ему было очень страшно. И он хотел убедиться на сто процентов, что Христос действительно воскрес, пусть в преображенном, но реальном теле. Поэтому он и сказал: «Если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю» (Ин 20:25) И Христос явился ему — последнему — в присутствии всех учеников, и когда Фома убедился, что перед ним не призрак, он сказал: «Господь мой и Бог мой!» (Ин 20:28). Некоторые считают, что это — синонимы. Нет, он говорил о Христе как о Государе Небесного Царства и одновременно исповедал Его как Бога. Это потом разные ересиархи и интеллигенция, в том числе и русская, будут отрицать Божественность Христа. А Фома утвердил ее, как только увидел. Но не менее важны слова, произнесенные Христом в ответ: «Ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны невидевшие и уверовавшие» (Ин. 20:29)
Вот так и мы: есть Промысл Божий, есть чудеса, но мы часто от них отмахиваемся, мы не воспринимаем жизнь как чудо. А зря. Потому что на самом деле Христос так или иначе нас посещает. И эти слова отражают суть того, что мы пытаемся сказать — как через сомнения и смятение мы все-таки пришли к Богу, почему мы веруем, зачем существует Церковь… И почему пытаемся ответить на самые разные вопросы, которые в связи с этим возникают. А их множество.
