…Полыхает деревянная хижина. Жар такой, что даже издали щёки обдаёт горячим воздухом. Языки пламени вырываются из распахнутой двери, из крошечного оконца под крышей. Сама ветхая кровля уже занялась красными огоньками, а над ней извивающимся змеем поднимается густой чёрный дым, достигая верхушек высоких сосен.
Неспроста выбрали и подожгли именно эту брошеную пустую хибарку: она стоит поодаль от селения и искры от неё не перелетят на другие дома.
Отсветы пламени играют на лицах людей, которые столпились у корней могучих деревьев и с ужасом наблюдают за происходящим. Испуганные матери держат на руках детей. Некоторые дети плачут. Да и отцам их тоже не по себе: они исподлобья смотрят на двух мужчин, замерших напротив входа в хибарку…
Навстречу огню
Фигуры этих двоих заметно отличаются от жителей деревни — широкоскулых, круглолицых, одетых в холщовые балахоны, войлочные шапки и овчинные полушубки.
Первый — высокий, русоволосый — одет во всё чёрное: длинная, до земли, чёрная рубаха, чёрная накидка и чёрная шерстяная шапочка. Несмотря на большую окладистую бороду, он не производит впечатления пожилого человека: лет под сорок, не больше. Рядом с местными бородач выглядит чужаком, пришельцем из других краёв. Он широкоплеч и крепок, как скала. Сильная кисть его крепко сжимает руку второго, который совсем на него не похож: это коренастый жилистый старик с морщинистым, тёмным, покрытым татуировками лицом и узкими хитрыми глазами.
Безусый, безбородый старик этот щерился, как хищник, обнажая редкие жёлтые зубы. Одеяние на нем заслуживает отдельного внимания. На груди что-то вроде брони из плотной кожи. Сверху — толстый халат, с которого свисают кожаные и меховые ремешки. Они завязаны в причудливые узлы и переплетаются цветными косичками. На плечи поверх халата наброшена звериная шкура. К ней на шнурах прикреплены звериные клыки и хвосты. На голове громоздится рогатый, со вставленными перьями, колпак. Смуглый дед прижимает к себе большой бубен, покрытый загадочными символами.
Так они стоят со сцепленными руками. Как вдруг первый делает шаг вперёд и тянет смуглого за собой! Туда, туда, к полыхающему дверному проему! Старик с бубном вскидывает голову на бородача, не понимая, что происходит. Идти не хочет. Упирается в землю ногами. Колени его начинают дрожать, губы трясутся. Он что-то кричит срывающимся визгливым голосом. Пытается вырвать руку. Наконец, просто падает на землю перед человеком в черном.
Толпа гудит. Кто-то выкрикивает старику проклятия, кто-то показывает на него пальцами, кто-то хохочет в голос…
Что за страшные дела творятся в этом диком селении среди дремучих лесов? Может быть, дикари затеяли какой-то жестокий обряд? Или кого-то хотят казнить?
Нет, всё гораздо интереснее… Вы не поверите: здесь сейчас происходит примерно то же, что мы сегодня назвали бы турниром, соревнованием. Только ставки в нём слишком высоки.
А чтобы понять, почему случилось это состязание, давайте чуть больше узнаем о том, где это происходит, и, конечно, о его участниках.
Земля зырян
Далеко на севере России раскинулся Пермский край. Дремучие леса, топкие болота, быстрые холодные реки, высокие берега… Не ищите на карте эти земли рядом с городом Пермью. Найдите к северу от города Сыктывкара реку Вычегду, и реку Каму, и реку Печору, тогда будет понятно, о каких землях мы говорим. С древности здесь живет народ коми, или, как его называли когда-то, зыряне. В те давние времена это был народ охотников, рыболовов, народ лесной и диковатый. К себе зыряне никого не звали, в гости никого не ждали, были язычниками, поклонялись деревьям, камням, духам, идолам, приносили им в жертву животных и птиц...
А в пятистах километрах к югу от тех мест стоял город Устюг. Сейчас он называется Великий Устюг. Да-да, тот самый, «родина Деда Мороза» — так о нем принято говорить в наше время. Правда, в четырнадцатом веке, шесть столетий назад, никто там про Деда Мороза не знал, и сам город ещё не носил имени Великий, а назывался просто Устюг. Потому что стоял он на берегу реки Юг. Усть-Юг. Река Сухона сливается в этом месте с Югом и образует большую Северную Двину.
Город был богатый, через него по рекам проходил большой торговый путь. В Устюге было много монастырей, церквей. Немало людей великой веры вышли из него. Примерно в 1340 году в Устюге в семье церковнослужителя родился мальчик Стефан. Мать его, по преданию, была зырянкой, поэтому мальчик с детства знал язык зырян. Стефан много читал — перечитал все книги, какие были тогда в Устюге! Помогал отцу во время богослужения. Как подрос, переселился в Ростов, там стал монахом. Перевёл богослужения православной церкви с греческого языка на язык зырян. Составил первую зырянскую азбуку. И около сорока лет от роду возглавил миссионерский поход в Пермские земли. То есть поехал в дикие края, чтобы принести местным народам свет христианской веры — и азбуку, и книги, и церкви построить, и научить зырян молиться.
И вот наконец он долгими путями, по рекам добрался до земель, где жили зыряне.
Трудная миссия
Неправдой будет сказать, что местные Стефану обрадовались. Они привыкли жить своим укладом. Верили шаманам — колдунам, которые, как мнилось людям, умели «договариваться» с духами ветра, дождя, земли, деревьев. Если не получалась охота, достаточно было заплатить колдуну, и тот начинал бить в свой бубен, входил в особое состояние, призывал духов, обещал им богатую плату или пугал наказанием, и за это духи якобы посылали обратившемуся удачу в охоте или большую добычу в рыбацкие сети. Если народу грозил голод или кого-то мучила болезнь, обращались тоже к колдуну, к шаману — больше было не к кому. И верили, что через него духи могли помочь. Но могли и не помочь. «Значит, — объяснял шаман, — мало заплатил! Надо больше! Или разгневал духов чем-то. Думай, чем! Или кто-то другой тебе позавидовал и заплатил божествам больше тебя, чтобы у тебя ничего не вышло!»
Жизнь в селениях, затерянных в северных лесах, текла неспешно, шли столетия за столетиями, одно поколение сменяло другое, рождались дети и перенимали знания, верования, устои у своих родителей, а потом передавали своим детям… О Царствии Небесном, о спасении бессмертной души и, главное, о погибели ее от общения с духами, с бесами, с нечистой силой никто из зырян, конечно, знать не знал. Миссионеры с «большой земли» к зырянам не добирались, а если кто и заходил, то участь их была незавидной…
Пока не появился здесь Стефан Пермский.
Он прошёл по Пермским землям тысячи километров. По пути уничтожал и кумирни — языческие святилища с идолами, и деревья, которые местные считали священными и которым поклонялись. Проповедовал. Учил. Объяснял. Основывал на месте старых капищ церкви, часовни, ставил кресты.
Стефану приходилось тяжело. Куда бы он ни пришёл, его не желали слушать. Гнали. Ругали. Однажды язычники с дубинами обступили проповедника, обложили соломой и хотели сжечь. Монах не испугался и не разозлился, а лишь повторял слова псалма — стиха из Библии: «Обступили меня, окружили меня, но именем Господним я низложил их». Зыряне такого самообладания не ожидали. Долго стояли возле миссионера, наблюдали, обсуждали, слушали, смотрели на него и… постепенно сердца их смягчились! Никто из дикарей так и не посмел зажечь солому. Стефан остался жить.
Были и другие случаи чудесного спасения. И всё потому, что главным оружием Стефана всегда оставались смирение, доброта, любовь, великая вера в Господа и Его помощь.
Но главная схватка с тёмными силами была ещё впереди!
«Пама пришел к тебе!»
Стефан был в хижине, когда издалека послышался шум, голоса, крики, топот… Монах вышел из дома через низкие двери, выпрямился. Двор был заполнен зырянами. Все сердито шумели, каждый выкрикивал своё, понять что-то было невозможно. Одно было ясно: пришли не с добром.
Но вот толпа примолкла и вышел старший:
— Страшись, чужеземец! К тебе пришел Пама! Не хочешь уходить от нас по-хорошему, так уйдёшь по-плохому!
Толпа подхватила:
— Пама!
— Великий Пама!
— Пама пришел к тебе, разоритель святилищ!
— Нет никого в мире сильнее Памы!
— Убирайся, русский, иначе Пама с тобой расправится!..
Стефан и раньше, в других селениях слышал об этом человеке. Его боялись, ему поклонялись, им восхищались… Волхв и кудесник, начальник чародеев и волшебников. Зыряне почитали его как отца и учителя. Многие из них утверждали, что Пама своей волшебной силой управлял всей Пермской землёй!
Вот он, похожий на старый трухлявый пень, неторопливо, с ухмылкой проходит сквозь толпу почтительно расступившихся зырян, переставляя неуклюже кривые, но крепкие ноги.
Пама останавливается. Сверлит священника своими острыми глазками, словно пытается выжечь в его голове дыру, и ждёт, что монах попятится и спрячется в доме. Но Стефан не отступает ни на шаг. Стоит спокойно и ждёт, глядя в глаза колдуну.
Пама поворачивается к зырянам:
— Зачем вы оставляете нашу веру и богов наших отцов? Зачем перестаете приносить им жертвы, как это делали ваши предки? Кого вы слушаете? Не того ли, кто пришел из Москвы? Но может ли для нас быть что-нибудь доброе из Москвы?..
Вызов брошен.
На самом деле Стефан пришел в эти края не из Москвы, но для зырян, как и для многих народов, живших по окраинам Московского княжества, Москва была символом государства и его силы, далёким, внушающим опасение центром. Княжество расширялось, включало в себя всё новые земли. Чтобы установить по всем владениям единый порядок и обозначить свою власть, Москва посылала в разные концы сборщиков налогов и податей, военных, иногда — целые военные отряды. Из Москвы приходили торговцы, скупали за бесценок пушнину. Приходили и монахи. Не только миссионеры, иногда — отшельники, пустынники. Они останавливались где-нибудь в глухой чаще, рыли землянки или ставили крошечные избушки и годами жили в них, молились. Потом об отшельниках узнавали не только местные, слух доходил до русских деревень, городов, монастырей, и к пустынникам устремлялись другие монахи. Селились рядом. Со временем образовывалась община, возводили церковь, и в конце концов возникал в лесной глуши новый православный монастырь. А вокруг него уже образовывалась новая жизнь: появлялись деревни, сёла, хозяйство… Тем, кто жил на землях раньше, такие чужаки нравились не всегда, и многим они казались захватчиками. Но по крайней мере, пустынники поначалу вели себя тихо, не пытались обратить в свою веру живущих рядом. Их терпели. Другое дело — миссионеры. Эти оказывались, на взгляд местных, опаснее: им нужно было отменить веру прежнюю, языческую и насадить свою, такую непонятную.
Вот это постоянно тлевшее в сердцах местных опасение и хотел раздуть в гневный костёр Пама, когда назвал Стефана пришельцем из Москвы. Стоя перед зырянами, он продолжил обличать монаха, словно озвучивая вслух мысли, которые давно витали в их головах:
— Может ли для нас, братья, быть что-либо доброе из Москвы? Не оттуда ли на нас налагаются тяжкие подати? Не посланцы ли Москвы причиняют на нашей земле нам насилие? Не оттуда ли поставляют нам начальников? Не слушайте же этого чужака — москвитянина! Послушайте меня! Я свой и желаю вам добра. Шаман Пама с вами одного племени! Мы говорим на одном языке. Кого вам слушать, если не меня, старца и отца вашего? Неужели этого пришлого, который годится мне в сыновья?
Зыряне слушали, одобрительно гудели и согласно кивали: да, верно говоришь, так и есть. Но когда колдун замолчал, притихли.
Наконец один, постарше и посолиднее, неуверенно проговорил:
— Ты, Пама, обратись к этому русскому! И препирайся с ним, а не с нами!..
Стефан уже не слушал шамана. Ему всё было понятно и неинтересно. Да и сам Пама, высказав всё, что подготовил для первой «схватки», отступил. Ушел готовиться к следующему «раунду».
Схватка
Пама был боец хитрый и опытный. Он не ограничивался одними словами. Он нападал всерьёз, используя весь арсенал своих так называемых чудес и колдовских приемов: бил в бубен, впадал в полубезумное состояние, призывал бесов… Ему хотелось просто убить монаха, но тогда соплеменники могли отвернуться от него, начать жалеть Стефана. Нет, Пама желал при всех доказать, что он здесь властитель, он по-прежнему самый великий и всемогущий чародей! Перед ним, а не перед русским священником, нужно пресмыкаться, ему платить!
Пама то и дело провоцировал стычки со Стефаном. Только, к досаде колдуна, Стефан на раз разрушал все волхования Памы. Крестом и молитвой. Крестом и молитвой. Бесы не могли даже приблизиться к угоднику Божию!
Пама не сдавался. Каждый день он вредил монаху. Открыто хулил — ругал святую христианскую веру. Смущал своих соплеменников, обольщал словами, склонял на свою сторону подарками. Приходил к Стефану снова и снова, собирал толпу слушателей и затевал споры, пытаясь завоевать себе ещё большую популярность, а Стефана высмеять и унизить.
А что же Стефан? Иногда он просто молча выслушивал брань Памы и уходил. Иногда отвечал. Да так, что Пама сам вынужден был скрываться, опозоренный. Но скоро опять брался за своё.
Люди же наблюдали за происходящим, вслушивались в споры, многого не понимали, принимали то одну сторону, то другую… Они хотели чуда! Хотели бы такой демонстрации высшей силы, которая бы со всей ясностью показала, за кем здесь истина: за шаманом или за священником.
Пама хорошо уловил, чего ждут собравшиеся, и теперь придумал кое-что особенно хитрое…
Испытания огнём и водой
— Вот что, москвитянин, — сказал Пама громко, чтобы все слышали. — Уговоримся пройти сквозь огонь и воду! И кто в огне не сгорит и в воде не утонет, того вера истинная, и тому должен следовать наш зырянский народ.
Все вокруг в восторге закричали, заулюлюкали — настолько предложение чародея понравилось зырянам.
И Пама был доволен: вот сейчас христианский священник дрогнет, сейчас откажется, и все восславят, наконец, величайшего шамана Паму! А как же он мог не отказаться, если Пама предлагал верную гибель?
Но Стефан был спокоен и голос его оставался ровным и добросердечным.
— Ты, Пама, захотел того, что превосходит мои смиренные силы, — сказал он. — Но я надеюсь на щедроты и милость Всесильного Бога, Который ищет спасения для всех. Он ради славы святого Своего имени может чудесно сохранить меня живым и целым в огне и в воде. Пусть же этим чудом утвердится в вере зырянский народ, а ты опозоришься вместе со своими бесами, на которых надеешься.
Высказав всё это волхву, Стефан обернулся к зырянам:
— Благословен Господь. Принесите огня и подожгите вот эту, отдельно стоящую, пустую хижину. А я возьму за руки кудесника и войду в неё.
Как громом поразили слова Стефана и жителей селения, и самого Паму! Он растерянно смотрел на человека в рясе, не понимая, шутит тот или говорит серьёзно.
Но вот уже принесли горящие факелы. Обнесли ветхую хибару соломой, облили смолой и подожгли.
Стефан поднял руки к небу и стал молиться. Он вспоминал слова из Священного Писания, из псалмов, просил у Господа помощи и защиты, уповал на человеколюбие и силу Бога. Умолял, чтобы люди вокруг постигли истинную веру и познали, что Христос — истинный Единый Бог, а сам он, Стефан, — раб Божий. Молился о том, чтобы Бог показал на нём, на монахе Стефане, знамение во благо перед врагами Божиими, чтобы эти враги устыдились.
Закончив молитву, он обратился к народу:
— Прощайте, братья! Иду на смерть и на подвиг, уповая на Иисуса Христа.
После этого Стефан протянул руку к Паме и крепко сжал его пальцы:
— Пойдем вместе, взявшись за руки, как обещались!
Вот тут-то лютый страх напал на самого кудесника! Огонь полыхал так сильно, предстоящие в огне муки, боль так явственно представились Паме, что он отшатнулся, упёрся ногами в землю и, дрожа всем телом, только мычал и кричал, отказываясь двигаться с места.
Стефан крепко схватил шамана за одежду и потащил вместе с собой в огонь.
Колдун упирался, пятился назад, наконец просто упал на землю с криком:
— Что ты творишь, безумный! Я же сгорю в огне, как сено и сухие ветки!
Он уже забыл, что сам предложил состязание. Он не думал о том, что Стефан тоже сгорит. Пама опасался только за себя, за свою шкуру.
Тогда народ с досадой закричал колдуну:
— Иди в огонь, Пама!
— Ты сам хотел этого! Иди и докажи, что ты сильнее!
— Нет! Умоляю, оставьте меня! — вопил «всемогущий чародей».
Стефан стоял над ним и без всякой злобы укорял старика, словно родитель нашкодившего ребенка:
— Не сам ли ты избрал такое испытание и захотел искусить Живого Бога? Почему же теперь отказываешься?
Чародей припал к ногам монаха:
— Да, моя вина. Не в силах я исполнить того, о чем говорил. Хотел напугать тебя, чтобы выиграть спор. Но я был уверен, что ты испугаешься и откажешься!
— Что ж, — сказал Стефан, — состязание наше ещё не окончено! Ты требовал, чтобы мы прошли испытания водой. Так пойдем к реке!
Стефан пошел первым. Толпа потащила Паму вслед за ним.
Вода в реке была покрыта толстым льдом. Но зыряне с удивлением увидели, что в нем прорублены две большие проруби: одна — выше по течению, другая — ниже. Стефан подвёл всех к той, что выше. И вдруг… стал снимать с себя колпак и темную накидку.
— Ну, что же ты, Пама? Ты хотел испытания — я готов! Снимай и ты своё одеяние! Войдем, держась за руки, в одну прорубь! Пройдём подо льдом и выйдем через другую! Согласен?
Пама, которого оттесняла к проруби толпа, стоял на четвереньках, вцепившись в лёд:
— Нет! Нет! Ни за что! Мы оба умрем! Мы замёрзнем! Я хочу жить! Оставь меня!
Наказание
Стефан с улыбкой поднял чародея. Достал крест.
— Хочешь ли веровать и креститься? Ты ведь уже побеждён!
Шаман отшатнулся от креста и закрыл лицо руками.
Стефан вздохнул:
— Вы — свидетели тому, что Пама отказывается принять христианскую веру и Святое Крещение. Он сам предложил определить правую веру огнём и водой, потом от своего слова отказался и теперь все-таки не верит. Что вы об этом думаете?
И зырянский народ закричал:
— Он проиграл! Убьём его!
— По нашему древнему обычаю, Паме следует смертная казнь!
Шамана, который успел уползти в сторону, спрятаться в прибрежных кустах и собирался уже улизнуть в лес, схватили и толкнули в руки монаха. Теперь Стефану предстояло выбрать способ казни.
— Не верь ему! Если отпустить его живым, Пама не успокоится! — предупреждали священника зыряне. — Он будет причинять тебе ещё бóльшие неприятности!
Но Стефан, подняв руку, остановил крики:
— Нет! Меня Христос послал к вам не убивать, а нести благую весть о Нем. Он не велел мне мучить кого-то, а повелел учить с кротостью и убеждать со спокойствием. Раз Пама не хочет верить, раз он ожесточён и ослеплён злобой, то казнь его будет вечной. Мы не убьём его, но строго запретим развращать людей Божиих своим лживым учением. Нечего ему жить посреди тех, кто верит во Христа. Мы изгоним его из наших пределов, как злого волка. Если же он снова осмелится появиться здесь и учить своему колдовству, тогда не избежит смертной казни!
Чародея Паму навсегда изгнали из пермских пределов! Он проиграл. А Церковь Христова, благодаря стараниям Стефана и его соратников, пребывала теперь на всех Пермских землях. Повсюду возводились храмы, а идольские капища разорялись. Сквозь северные дремучие леса пробился свет Христовой веры к зырянам.
* * *
После поединка с Памой Стефан несколько раз ездил из Пермских земель в Москву и в 1383 году был поставлен первым епископом новой Пермской епархии. Владыка прожил около пятидесяти пяти лет и был похоронен на территории Московского Кремля. В шестнадцатом веке его причислили к лику святых.
Рисунки Галины Воронецкой
