"В отношении служителя культа села Гари гражданина Сперанского от гражданина фабрики “Вербилки”, — писал осведомитель сотруднику НКВД в стиле героев Андрея Платонова, — пришлось почерпнуть следующие сведения. Действительно, Сперанский служил где-то далеко, жил, как говорят, припеваючи, имея много земли, лес, сад и скот, чувствовал, одним словом, себя настоящим помещиком. Был выслан, отбыл и вернулся, но ввиду сложившихся пережитков у Сперанского до сих пор хранится какая-то затаенная неприязнь к советской власти. Сперанский здоровый скрытый политик. Своих тайн и своих убеждений он не высказывает никому, разве только своему близкому верному человеку.
Народ относится к нему с большим доверием и уважением, считая его за человека разумного и влиятельного, а потому охотно спешит послушать его проповеди, которые он обычно произносит каждый праздник; посещают его на дому, но о чем там ведутся беседы, остается тайной. Правда, проповеди он произносит на евангельские темы, но всё же для большего внушения и эффекта выводы приурочивает к современному положению.
Считаю не лишним указать один пример его проповеди, которую он произносил в Неделю о слепом. Говорил он об исцелении слепого, который действительно был лишен всякого зрения, и ему простительно было ходить и блуждать где придется. Но эту евангельскую слепоту он приурочил к современному положению, в том смысле, что все мы, имея зрение, всё же стали слепы, не видим, куда идем, блуждаем, путаемся, как слепые... Вот, видимо, его больная струнка при переходе к выводам от Евангелия к социализму. О предоставлении права по новой Сталинской конституции служителям культа быть избирателями и быть избранными Сперанский рассуждает так: “Выборы служителям культа не нужны и ходить на них не следует, живо попадешь в агитаторы; служители культа должны твердо стоять на своем посту и только с церковной кафедры, особенно теперь, когда предоставлено право свободы слова, бороться за Церковь и религию, особенно в настоящее время, когда агитационная работа и антирелигиозная пропаганда значительно усилились”».
Через несколько дней после этого письма отца Владимира арестовали…
* * *
Священномученик Владимир родился 23 марта 1877 года в городе Суздале Владимирской губернии в семье священника Василия Сперанского. Окончив в 1899 году Владимирскую духовную семинарию, он был направлен работать учителем. В 1901 году Владимир был рукоположен во диакона и затем во священника. Первым местом его служения стал храм в селе Петрово Екатеринославской епархии, в котором он прослужил до 1933 года; последним местом его служения здесь был храм в городе Александрия. В 1933 году отец Владимир переехал в Московскую область и был направлен служить в храм Преображения Господня в село Запрудня Талдомского района, называвшееся в ХVII веке, когда здесь была построена деревянная церковь, — село Гари. На месте деревянной церкви в ХVIII веке была построена каменная и село стало именоваться Запрудня, но жители по старинке продолжали называть село древним названием.
К 1937 году усилиями наркомов внутренних дел Генриха Ягоды и Николая Ежова и их подчиненных в стране появилось такое количество секретных сотрудников, готовых предавать своих близких, что в нравственном отношении страна оказалась в состоянии разложения. В январе 1937 года некий молодой человек, проходивший действительную службу в Красной армии писарем в Егорьевском военкомате, пришедший на побывку в село Запрудня, из которого он был родом, возвращался к месту прохождения службы. Идти нужно было пешком до железнодорожной станции Вербилки. Попутчиком его оказался отец Владимир Сперанский, священник из храма в Запрудне, который с живым интересом стал расспрашивать красноармейца о жизни в армии, о бытовых условиях военнослужащих и вообще, как служивому человеку живется в нынешнее время и насколько он обеспечен довольствием. Интерес священника был вызван тем, что некоторые из прихожан говорили ему, что дети их жалуются на недостаток в армии пищи и просят больше посылать сухарей. Священник добавил, что, например, он знает, что Красная армия на Дальнем Востоке снабжена всем необходимым и имеет в достаточном количестве вооружения. Красноармеец спросил, что священник думает о существующем государственном строе и удовлетворяет ли он его. Отец Владимир ответил, что раньше был царь, а сейчас Сталин — разницы никакой, у нас приветствуют Сталина, а в Германии — Гитлера. Вскоре после того, как они расстались, красноармеец направил в НКВД донесение, в котором написал, что священник интересуется сведениями разведывательного характера.
Донос поступил в разработку, красноармеец был вызван в НКВД и допрошен. Следователь спросил его, исходя из чего он сделал вывод, что священник занимается сбором информации о вооружении Красной армии. Тот убедительно ответить не смог, сказав лишь, что лично ему показалось подозрительным, что священник осведомлен о вооружении армии на Дальнем Востоке.
Эти соображения сотрудник НКВД посчитал неубедительными, и расследование по материалам «дела» было отложено. Однако в августе 1937 года в районные отделы НКВД стали приходить распоряжения о проведении как можно большего числа арестов с перечислением категорий лиц, которых следовало арестовать в первую очередь. К такой категории были отнесены и священнослужители. Сотрудник Талдомского отдела НКВД вызвал к себе одного из секретных осведомителей и попросил его раздобыть сведения о служившем в селе Запрудня священнике. Осведомителей было хоть пруд пруди, и не было человека, кто бы не состоял с ними в дальнем или близком знакомстве или родстве. Осведомитель без труда нашел человека, знавшего отца Владимира, и тот, не ведая, для чего это нужно, рассказал то, что знал о священнике.
15 августа 1937 года осведомитель сообщил всё, что узнал, придав услышанному то значение, которое было желательным для следователя. 21 августа 1937 года отец Владимир был арестован и допрошен. Следователь попросил его рассказать о себе. Услышав, что священник во время гражданской войны в 1919 году жил на территории Екатеринославской губернии, он спросил:
— В селе Осокоровка, где вы служили, проходили ли расстрелы и аресты коммунистов и других советски настроенных лиц со стороны белых и банд?
— Расстрелов в селе Осокоровка я не помню, аресты и порки были. В период нахождения власти в руках Скоропадского австрийские войска арестовывали крестьян, участвовавших в разгроме имения графа Воронцова-Дашкова, и уводили для порки в это имение, в котором был расположен штаб австрийских войск. Во время пребывания банды Махно были случаи насильственного увода с лошадьми некоторых крестьян, — ответил отец Владимир.
— Вы подвергались допросу штабом австрийских войск в имении графа Воронцова-Дашкова?
— Не подвергался.
— Вы были знакомы с графом Воронцовым-Дашковым?
— Нет.
— А с управляющим его имением?
— Был знаком, бывал у него в доме не раз.
— Когда происходили расправы с крестьянами в имении графа, тогда там был управляющий его имением?
— Не знаю.
— Следствие вам предъявляет обвинение в том, что вы, будучи служителем религиозного культа, вели антисоветскую деятельность.
— В этом я виновным себя не признаю.
— Следствие располагает данными, что вы, находясь на территории, занятой контрреволюционными войсками, входили с ними в контакт и содействовали очищению территории от советски настроенных людей. Признаете ли вы себя в этом виновным?
— В этом виновным я себя не признаю.
— Следствие располагает данными, что вы в январе сего года по дороге на станцию Вербилки обрабатывали в контрреволюционном духе красноармейца. Признаете вы себя в этом виновным?
— Виновным себя в этом не признаю. Я не отрицаю того, что в январе я действительно шел от Запрудни к станции Вербилки и вел разговор о службе в Красной армии. В этом разговоре я интересовался бытовыми условиями жизни в Красной армии, правда ли, что ухудшилось питание.
— О вооружении на Дальнем Востоке вы передавали сведения при разговоре с красноармейцем? Откуда вы эти сведения получили?
— Таких сведений я ему не передавал, возможно, что о вооружении на Дальнем Востоке мы и вели разговор, но я еще раз повторяю, что никаких сведений не передавал, так как, кроме того, что пишут в газетах, я о вооружении на Дальнем Востоке не имею представления.
— Следствие предъявляет вам обвинение в том, что вы как служитель религиозного культа во время службы в церкви произносили проповеди антисоветского содержания.
— Признаю только то, что проповеди во время службы я произносил, все мои проповеди являлись по своему содержанию чисто религиозными, но признаю и то, что в этих проповедях я затрагивал и осуждал учение безбожников.
— Следствие еще раз предлагает вам искренне признаться в антисоветской деятельности против существующего строя.
— В этом виновным я себя не признаю, однако, считаю, необходимым сказать, что я по своему мировоззрению являюсь идеалистом религиозного характера и учение материалистическое не признаю в корне и считаю его своему мировоззрению враждебным. Поэтому я не согласен с действиями Коммунистической партии в нашей стране, когда она навязывает свое мировоззрение другим гражданам, мыслящим по-другому.
29 августа следствие было закончено, и священник был заключен в Таганскую тюрьму в Москве. 19 октября тройка УНКВД по Московской области приговорила священника Владимира Сперанского к расстрелу. Он был расстрелян 21 октября 1937 года на полигоне Бутово под Москвой и погребен в безвестной общей могиле.
