Находясь в тюрьме, отец Николай 27 января 1937 года передал записку семье. «Христос посреди нас! — писал он. — Обвиняюсь в том, что я в церкви просил у верующих помощи и клеветал на советскую власть, говорил в церкви, чтобы не ходили в колхоз, чтобы сплотились за храм и не шли бы за советскую власть. Все обвинения я отрицал, кроме одного — что просил помощи. Но беда вся в том, что мне не верят, а верят моим предателям, а их много, как говорит следователь.
Деньги мне больше не присылайте, а берегите себе, у вас нужды больше. А главное, будьте осторожны, потому что в тюрьме у нас сидят и женщины, и подростки, и старики. Храни вас Господь, мои дорогие, крепитесь и молитесь за меня, не поминайте меня лихом, потому что страдаем мы за свои грехи, а не за те обвинения, которые мне предъявляют. Простите меня Христа ради.
Целую вас и молю Бога, чтобы Он сохранил вас. Не забывайте Бога, Божию Матерь и святителя Николая, под покровительство святителя Николая я вас отдаю».
* * *
Священномученик Николай родился 3 мая 1882 года в деревне Губино Ашитковской волости Бронницкого уезда Московской губернии в семье крестьянина Власия Голышева. В 1893 году Николай окончил земскую школу в селе Ашиткове и с 1903 по 1914 год работал счетоводом на фабрике Бардыгина в городе Егорьевске и до 1917 года — помощником бухгалтера в Егорьевской городской управе, и затем до 1920 года — заведующим счетно-кассовым отделом в городской администрации Егорьевска.
Это была последняя светская должность Николая Власьевича. В то самое время, когда христиане стали подвергаться беспощадным гонениям и многие священно- и церковнослужители находились в узах, а иные достигли уже и мученического венца, он выразил решительное желание послужить Богу и Церкви и 22 марта 1920 года был рукоположен во диакона к Успенскому собору города Егорьевска.
Государственный переворот 1917 года, на знамени которого было написано не только ниспровержение государственного строя в России, но и борьба с Богом и Его служителями, принес с собой гонения, по жестокости равные гонениям в первые века христианства, а по изощренности и превосходящие их. Грубое язычество употребляло методы куда более простые, чем те, к которым прибегло общество на вершине своего цивилизационного развития. Одной из форм борьбы с Церковью было создание церковных расколов. Многие в то время оказались растеряны и не готовы были принимать самостоятельные решения. После заключения Патриарха Тихона под стражу благочинный Егорьевска священник Николай Светлов отдал распоряжение подведомственному ему духовенству вместо Патриарха поминать за богослужением ВЦУ — новообразованное раскольниками-обновленцами «высшее церковное управление». И таким образом диакон Николай, подчинившись благочинному, оказался в числе присоединившихся к обновленцам и в мае 1923 года принял участие в обновленческом Соборе, который осудил Патриарха Тихона. Впоследствии диакон Николай тяжело переживал свою вину перед Церковью, просил прощения у Патриарха, был принят им в молитвенное общение и получил благословение вновь служить в Успенском соборе.
15 августа 1929 года диакон Николай был рукоположен во священника к Никольской церкви в селе Крутины Егорьевского района. В то время для жизни в советской России был характерен не только грубый террор, но и доносительство, проникшее во все слои общества. В городах и селах доносители усердно собирали для ОГПУ сведения о том, что говорили, думали или могли думать люди, принадлежащие по самой природе своей ко враждебному коммунистической власти сословию — священнослужители, монахини или зажиточные, а значит, и самостоятельные крестьяне. Едва успел отец Николай переехать в село, как сотрудники ОГПУ приступили через местных жителей к сбору сведений о нем.
Некоторые жители показали: «Поп Голышев приехал с определенной целью — разложения колхозов и с целью антисоветской агитации против мероприятий советской власти. Приехав, организовал вокруг себя группу антисоветского элемента, в которую входили монашки <…>, кулак <…> и высланные за антисоветскую агитацию. <…> Эта группа предварительно обсуждала на совещаниях, происходивших в церковной сторожке, а иногда в церкви по окончании службы, вопросы и формы борьбы с советской властью и коллективизацией. <…> Поп производил службу вечернюю по четвергам, во время которой призывал верующих быть терпеливыми, говоря: “Ну, что ж делать, видно, так угодно Богу, терпите — придет время, будет лучшая жизнь…” Осенью 1930 года, во время проведения хлебозаготовок, монашки <…>, собирая по деревне Бережки попу Голышеву картофель и рожь, проводили агитацию: “Попа задавили налогами, жить ему стало нельзя, есть нечего, пожалейте, православные; с этими колхозами не только нам, духовенству, но и вам, крестьянам, скоро жить нельзя будет. Налогами задавили всех. В колхозы не входите, туда идут одни безбожники. Батюшку надо жалеть, если батюшку не пожалеете, он не будет служить, и нам, православным, некуда будет ходить молиться”. Монашки агитировали среди верующих: “Советская власть несправедливо поступает, церковь жмут налогами, попа задавили. Эти колхозы до гибели доведут; думают этим церковь закрыть, но мы все-таки будем терпеть до конца, и вам, православным, нужно терпеть…”».
3 февраля 1931 года на основании подобного рода доносов сотрудники ОГПУ арестовали отца Николая, а затем монахинь и двух мирян. Отвечая на вопросы следователя, отец Николай сказал: «С политикой советской власти, являющейся властью безбожной, я не согласен, но молюсь, чтобы Бог просветил ее. <…> В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю. Никакой агитации против колхозного движения я не вел, никаких провокационных слухов не распространял. В религиозном вопросе я являюсь противником советской власти. Я отказался подписать протокол описи имущества, а вместо этого написал, что это есть гонение на меня как на священнослужителя».
Допрошенная в качестве обвиняемой одна из монахинь под угрозами следователя признала свою вину и заявила, что она стала противницей советской власти из-за влияния на нее священника. Другая категорически отказалась признать себя виновной, сказав: «Никакой антисоветской агитацией я не занималась. Если и говорила среди женщин, то исключительно о непосильности налогов, налагаемых на нас лично и церковь, что я считаю несправедливым».
25 февраля 1931 года Полномочное Представительство ОГПУ приговорило отца Николая к пяти годам заключения в концлагере, монахини и один из мирян были приговорены к трем годам заключения.
Священник был отправлен этапом в Вишерские лагеря на Урал. Вернувшись из заключения, он стал служить в том же храме. В 1935 году отец Николай был награжден наперсным крестом.
В советском государстве все делалось по плану и разнарядке. Если было решено арестовать такое-то число людей, то под это число находились и жертвы. Летом 1937 года сотрудники УНКВД по Московской области стали собирать сведения о священнике, как о человеке, по самому своему социальному положению до́лжному быть уничтоженным. Свидетелями были вызваны фельдшер-безбожник и его сестра — председатель церковного совета. Около года назад умер их отец, и оба они были тогда на его отпевании в церкви.
Фельдшер на следствии показал: «После панихиды в церкви над гробом моего отца Голышев произнес проповедь, в которой сказал: “Да, дед Василий, ты свой век жил хорошо, грешил — и каялся, тебе будут отпущены грехи как вольные, так и невольные; ты болел душой, что близко окружающие тебя люди не идут по твоим стопам…” Его проповедь, — заявил фельдшер, комментируя сказанное в рамках Уголовного кодекса, — была направлена в первую очередь против советской власти, а во вторую — против детей моего отца, не верующих в Бога».
Сестра фельдшера показала: «В 1936 году после обедни в церкви Голышев произнес проповедь, сказав: “Нам, православным, надо подражать святым, надо соблюдать посты…” На похоронах моего отца, по убеждениям религиозного человека, Голышев после панихиды сказал: “Ты, дедушка, отжил свой век, ты был не без греха, но ты веровал в Бога, не все такие, как ты, есть у тебя дети — он имел в виду моего брата неверующего, — которые другого духа: ну что ж теперь делать, эти дети пошли не по твоим стопам”».
На праздник Богоявления, 19 января 1938 года, отец Николай был арестован, заключен в тюрьму и допрошен.
— Органы следствия располагают данными, подтвержденными показаниями свидетелей, о том, что вы систематически занимались клеветой на советскую власть. Почему вы это скрываете? — спросил священника следователь.
— Клеветой на советскую власть я никогда не занимался, — ответил отец Николай.
— Следствие располагает данными о том, что на церковные праздники в 1937 году вы в церкви неоднократно обращались за денежной помощью к верующим и вместе с этим делали клеветнические выпады по адресу советской власти.
— За денежной помощью к верующим на праздники я действительно обращался, но клеветнических выпадов по адресу советской власти не делал.
— Вы признаете себя виновным в предъявленном вам обвинении?
— Нет, не признаю, — ответил отец Николай.
На этом допросы были закончены.
2 февраля 1938 года тройка УНКВД по Московской области приговорила священника Николая Голышева к расстрелу, он был расстрелян 17 февраля 1938 года и погребен в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой.
