Пан Станислав Лем безбожно устарел.
Как мыслитель, конечно.
В качестве писателя-фантаста он еще вполне может увлечь вдумчивого читателя (другое дело, что таковых в наше время днем с огнем не сыщешь). И все же и «трилогия о Контакте» («Эдем», «Солярис», «Непобедимый»), и юмористические тексты про приключения Ийона Тихого, «капитана дальнего галактического плавания, охотника за метеорами и кометами, неутомимого исследователя», и «сказки» про роботов остаются в золотом фонде мировой научной фантастики. Но вот уже «Астронавтов» и «Магелланово облако» вряд ли кто откроет в современном мире. И сам писатель это понимал, не разрешая включать их в состав прижизненных собраний сочинений.
Однако в общем и целом ясно одно: Станислав Лем — безусловный классик польской литературы второй половины ХХ века. Яркий, очень своеобразный язык, запоминающиеся персонажи, интересные сюжеты и сложные фанатические идеи — все это присутствует во всех его художественных книгах. Вот только Лему было мало просто положения писателя и уж тем более — писателя-фантаста (парадокс, но один из самых заметных фантастов ХХ века к фантастике относился со скепсисом и чуть ли не с презрением). Лем считал себя прежде всего философом и «созидателем смыслов».
Но к сожалению, сейчас от размышлений или публицистических высказываний фантаста веет какой-то замшелостью пятидесятых-шестидесятых годов двадцатого века. У него вполне можно найти заявления подобного типа: «Достаточно прочитать то, что могут предложить сегодня мыслители этого религиозного круга, чтобы увидеть потрясающее несоответствие их учений и заповедей проблемам современной цивилизации, кошмарный анахронизм их учений и заповедей».
И здесь дело даже не в абстрактном атеизме писателя. У самого Лема он и не был особо воинственным, хотя фантаст и демонстрировал постоянное, упорное безбожие в своих открытых выступлениях.
Впрочем, а какую другую позицию мог занимать потомок австро-венгерского барона, вынужденный «осуществлять писательскую карьеру» в условиях Польской Народной Республики?
Пану Лему приходилось делать вещи и более унизительные. Чтобы понять до какой степени ему приходилось «прогибаться», рекомендую перечитать «Путешествие двадцать шестое Ийона Тихого» (позже его фантаст в новые собрания сочинений также не включал и из классической подборки приключений «межгалактического Мюнхгаузена» выбросил).
А уж коммунистическое навязывание атеизма он, видимо, воспринимал вообще безболезненно. Для польского фантаста откровенное безбожие было вполне органичным (как и для многих других интеллигентов двадцатого века в Европе).
Хотя возможно, его ощущение отсутствия во Вселенной высшей, благой и милосердной силы укрепили события Второй мировой войны, когда в одночасье рухнуло польское государство и благополучие семьи Лема; потом он оказался под ежедневной и ежечасной угрозой гибели (и как еврей, и как участник Сопротивления). А уже после войны он лишился своей «малой родины», Львова, и был вынужден переехать в Краков, начав жизнь с нуля, привыкая к совсем новым условиям совершенно «иной» Польши. Возможно, тогда он окончательно и решил: «Все пережитое просто кричит мне — Бога нет и никогда не было». В этом уверенном убеждении писатель и пребывал всю оставшуюся жизнь.
При этом спокойно-отрицательное отношение к «вопросу о Боге» помогало Лему не акцентировать внимание на собственном безбожии и успешно сотрудничать с католическими польскими изданиями, в первую очередь — с известным еженедельником «Тыгодник повшехны».
И даже семья Лема не отличалась особой религиозностью. Галицийские евреи, с легкостью перешедшие в католицизм, явно не придавали слишком большого значения «вероучительным условностям». Будущий писатель с детства с куда большим пиететом относился к иному духовному явлению, которое однозначно заслонило для него веру в Бога.
Истинной религией для Лема всегда была наука. Он даже четко писал: «Только современная промышленная и биологическая технология может справиться с проблемами массовой цивилизации».
И в этом главная проблема устарелости мировоззрения писателя, которое нужно описывать не как атеизм, а как тяжелый и запущенный сциентизм.
Никто, кончено же, не собирается критиковать пана Лема за уважение к науке. Нет, сциентизм — нечто принципиально иное.
Это в основе своей глухая и почти непрошибаемая вера в то, что наука (и только наука!) способна решить все проблемы человечества. И что вне науки ничего серьезного не существует.
Характерно, что настоящие «люди науки», практикующие ученые такими предрассудками не страдают (те же Исаак Ньютон или Луи Пастер были глубоко верующим людьми). И о проблемах «научной кухни» ученые знают не понаслышке. И признают их, и даже относятся к ним с юмором. Всем рекомендую мини-пародию из старого сборника «Физики шутят» — «Инструкция для читателя научных статей». Религиозное почитание науки здесь и близко не сидело.
Сциентизм же обычно проповедует околонаучная публика — писатели или журналисты, обычно имевшие (по молодости) отношение к науке, но потом перешедшие исключительно к литературной деятельности. Вот и Лем — именно из таковых. До войны он учился на медицинском факультете Краковского университета (а после войны — в Ягеллонском университете), испытывая при этом явное отвращение к медицине, и даже официально его не закончил — не стал получать диплом, потому что не хотел становиться военным врачом.
Всю дальнейшую жизнь пан Лем был только писателем.
И пропагандистом сциентизма.
Для его теоретических построений и публичных высказываний характерна явная и столь донкихотская убежденность в величии науки, что иногда она кажется почти смешной (впрочем, все же не такой смешной, как у Айзека Азимова, надеявшегося «проверить алгеброй гармонию», то есть, на самом деле, историю — математикой).
Причем не сказать чтобы пропагандистские усилия Лема (вне ткани художественных текстов) оказывались такими уж успешными. Он сам жаловался, что его «Сумму технологии» (magnum opus лемовского сциентизма) читают в Германии, Франции или СССР, но только не в Польше. И хотя сейчас вокруг этой книжки сложился целый миф о «компендиуме истинных предвидений путей развития человечества», это весьма далеко от правды. Ведь например, «фантоматика» Лема мало похожа на существующую «виртуальную реальность», а уж его надежды на активное исследование космоса или «кибернетическую эволюцию» вообще выглядят нереальным фантазированием. И даже российское переиздание книги 2004 года испещрено примечаниями редактора в стиле: «здесь Лем ошибается», «здесь автор не прав», «автор допустил логическую неточность»…
При этом пан Лем очень любил изображать из себя этакого пророка и провидца, на сто голов выше обычных «писателей-развлекателей». Злобная и несправедливая «Фантастика и футурология» (аж в трех томах!) вся проникнута стойким презрением автора к своим коллегам-фантастам.
На самом деле его якобы «пророчества» частенько выглядели форменным натягиванием известной ночной птицы на столь же известное великое географическое пособие. Например, в интервью журналу «Огонек» в «перестроечное время» он ухитрялся находить аналогии между эпидемией СПИД и описанием последствия «войны, которая велась “криптовоенными методами”, то есть рассеиванием смертоносных вирусоподобных генов над территорией противника» из его романа «Осмотр на месте» 1982 года. Хотя спрашивается: «где здесь имение, а где — наводнение?»
Подводя итог этим досужим размышлениям, можно сказать одно: в глазах современного читателя Станислав Лем неизбежно «двоится». Как писатель — он все еще титан. Как мыслитель — экспонат виртуального музея устаревших убеждений.
А подражая его «пророческим деяниям», можно предсказать, что в будущем польский фантаст разделит судьбу своего кумира — Герберта Уэллса. Его художественные книги продолжат читать, как читают и книги английского классика, не обращая внимания на включенные в них идеи. А вот «плоды глубоких размышлений» пана Лема будут интересовать только культурологов или историков литературы, специализирующихся на второй половине ХХ века.
От редакции: Творческое наследие Станислава Лема огромно, но мы предлагаем короткий список наиболее значимых его произведений.
1. «Солярис»
Роман написан в 1961 году. Солярис — планета, поверхность которой целиком покрыта океаном. Океан этот оказывается разумным, причем разум его абсолютно нечеловеческий. Ученые с Земли пытаются его изучать, но безрезультатно. А между тем этот разумный океан, обладающий едва ли не сверхъестественными возможностями, ставит жестокие этические эксперименты над землянами-исследователями. Главная идея автора — мы принципиально не способны постичь внеземной разум, полноценный контакт невозможен.
В СССР роман был экранизирован в 1972 году Андреем Тарковским. Лему фильм не понравился, поскольку Тарковскому интереснее был не разумный океан (и, соответственно, философские вопросы о границах ума), а этические проблемы героев.
2. «Эдем»
Роман написан в 1958 году. Земной космический корабль совершает аварийную посадку на планете, которую из-за красоты ее атмосферы экипаж называет Эдемом. Оказывается, что там есть разумная жизнь, есть цивилизация, причем очень странная. Аборигены не рады прилету гостей из космоса, начинается война, в итоге земляне спешно улетают с планеты. Но успевают узнать, как устроено общество на Эдеме. Там есть власть, но она тайная, рядовые обыватели не подозревают о ее существовании. Причем власть обеспечивается доступом к информации. У кого информация, у того и власть. И все устроено так, чтобы обыватели подчинялись решениям тайной власти, думая, будто им этого самим хочется. В этом романе Лем предвосхитил многие современные культурно-политические реалии.
3. «Возвращение со звезд»
Роман написан в 1961 году. Космонавт Элл Брег возвращается на Землю после полета на околосветовой скорости — для него полет длился 10 лет, а на Земле (в силу эффектов теории относительности) прошло уже 127. Он попадает в мир «светлого будущего» — общество без войн, насилия, социальной розни. Идиллия и утопия в одном флаконе. Однако оказывается, что эта утопия стала возможной за счет коренной переделки человеческой природы, так называемой «бетризации», из-за чего у людей усилен инстинкт самосохранения и напрочь уничтожена агрессия. А это привело к стагнации, к творческому бесплодию. Человечество лишилось стимула к развитию, оно отвергает любые риски, космос ему более не нужен. При ближайшем рассмотрении утопия оказывается антиутопией. И Брегу решает, стоит ли ему интегрироваться в такое общество.
4. «Звездные дневники Йона Тихого»
Это цикл иронических, отчасти пародийных рассказов (написанных на протяжении почти полувека, с 1953 по 1999 год), по антуражу научно-фантастических, но по сути — это типичная социальная фантастика. Главный герой, астронавт Йон Тихий путешествует по разным планетам и описывает в дневнике свои приключения (ассоциация с бароном Мюнхаузеном тут явно напрашивается). В увлекательной форме Лем ставит глубокие философские и социальные вопросы. Инопланетные цивилизации, с которыми сталкивается Йон Тихий, иллюстрируют разные болевые точки нашего, земного социума.
5. «Кибериада»
Это цикл рассказов (публиковавшихся с 1964 по 1979 год), действие которых происходит в неком условном мире, населенном не людьми, а роботами, и похожем на земное средневековье. Там есть лишь два человека — великие мудрецы и изобретатели Трурль и Клапауций, которые, споря друг с другом, постоянно воплощают в жизнь разные свои идеи, как бы сделать этот мир разумнее, справедливее. И каждый раз их попытки улучшить ситуацию приводят к противоположному эффекту.
Сам Лем определял жанр «Кибериады» как философскую притчу. Написаны эти рассказы с юмором, сюжеты их увлекательны. Читать это можно уже в детском возрасте, но глубокий и довольно пессимистический посыл автора поймет лишь взрослый читатель.
