Христа приводят к первосвященнику, где собираются и другие первосвященники, и старейшины, и книжники: синедрион. Петр во дворе греется у костра. Идут поиски вины Иисуса - их нет, и лжесвидетельства бледны и недостаточны. В ход пошло даже утверждение, что Христос обещал разрушить рукотворный храм и за три дня воздвигнуть храм нерукотворный, - но и оно признано недостаточным для полноценного обвинения. Но вот превосвященник приступил непосредственно к допросу. Его раздражало то, что Обвиняемый молчит: на фоне этого молчания обвинение просто провалилось. Но вот вопрос: «Ты ли Христос, Сын Благословенного?». И на это следует ответ: «Я; и вы узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных». Это правда и ничего кроме правды. Как же реагирует первосвященник? - истерически и демонстративно: раздирает на себе одежды (это не как тельняшку, это ритуальный жест) и демагогически заявляет, что свидетелей больше не нужно (а их и не было), что имеет место богохульство. Все согласились и порешили на смертном приговоре. С тех пор таких судов состоялось многое множество, да и до этого их было немало...
Дальнейшее вызывает омерзение: Осужденного бьют, плюют Ему в лицо. Да, не сегодня возникло убеждение, что с осужденными следует обращаться с особой жестокостью. А Петра тем временем опознают как спутника Иисуса, и он отрекается, и переходит на другое место, но преследователи не унимаются. Сбывается сказанное Христом про тройное отречение еще до второго крика петуха. И Петр плачет от раскаяния. А нам следует обратить внимание на жестокость преследований: даже просто спутник Иисуса, говорящий на галилейском говоре, не может считать себя в безопасности. Поэтому не будем негодовать по поводу бегства учеников, а лучше восхитимся тем, что при очень серьезных намерениях стереть группку последователей Иисуса из Назарета с лица земли эта группка превратилась в исторически краткие сроки в мировую религию.
Назавтра синедрион, связав Иисуса, ведет его к Пилату. Чтоб все было по римскому закону. И вот, Христос молчит, члены синедриона наперебой Его обвиняют, Пилат старается не утратить нить событий. На его уточняющий вопрос: «Ты Царь Иудейский?» следует лаконичный ответ: «Ты говоришь», - это не отрицание, но и не то чтобы согласие, а просто нежелание перед лицом дальнейшего обсуждать эти в сущности малозначащие вопросы. Пилат не понимает также, почему Обвиняемый не оправдывается. Это ему удивительно и заставляет задуматься о том, какой же это необыкновенный Человек. Но Пилат - прежде всего чиновник, для него правила важнее людей, а всего важнее - вопросы собственной карьеры. Ведь это типично для чиновника: отказывать не потому что «по закону (уставу и т. п.) не положено», а потому что «у меня могут быть неприятности». А быть римским наместником провинции Иудея, где и местный царь имеется, и управление духовенством, и полная взаимная ненависть, - очень непросто. Вот Пилат по местному обычаю должен отпустить ради праздника одного из смертников: мятежника и убийцу Варавву и Христа. Сам он склоняется к тому, чтобы отпустить Христа, но народ просит Варавву - и он его отпускает, а Христа согласно тому же народному волеизъявлению приговаривает к распятию. И бьет, и солдатня глумится над Ним - и снова побои.
И вот распятие, и невыносимые муки под глумление толпы. Марк ничего не сообщает нам о благоразумном разбойнике, и оттого картина еще безотраднее: «распятые с Ним поносили Его». Шестой час, сгущается тьма. Девятый час - и Иисус кричит: «Элои! Элои! ламма савахфани?». Это арамейский, и окружающие его не понимают, а слышат только имя Илия. Вообще же нужно сказать, что в казни Христа принимал столь деятельное участие (и первосвященнику поддержку выражали, и у прокуратора покричали) не столько народ (греч. демос), сколько невежественная толпа, сброд (греч. охлос). Система, при которой вопросы решаются не народом, а умело подстрекаемой толпой, называется охлократией. Поэтому понося демократию, полезно остановиться и подумать: точно ли это она тут действует? Не охлократия ли?
Издав этот крик богооставленности (мы вряд ли можем себе представить, каково это - умирать бессмертному, Единому из Триединого Божества), крик боли и скорби, Иисус умер. Умер от боли... Недаром Пилат удивился, что смерть наступила так быстро. Затем Иосиф погребает тело Иисуса (о Никодиме у Марка упоминания нет); это видят Мария Магдалина и Мария Иосиева. После того, как прошла суббота, женщины покупают благовонные масла и идут, чтобы помазать тело. Солнце еще только восходит. Они озабочены тем, что нужен кто-то, кто отвалит камень от входа в погребальную пещеру, но видят, что камень уже убран, и справа сидит юноша в белом, говорящий им, что Иисус воскрес, о чем нужно сказать ученикам и Петру, и что Он будет ожидать их в Галилее. А женщины убежали, перепугавшись, и никому со страха ничего не сказали. Страх же их объясняется не столько вестью о Воскресении, сколько тем, что они опознали явление Ангела.
И этим же утром Сам Христос явился Магдалине. Вот об этом она рассказала скорбящим ученикам. По этой крохотной детали мы можем понять, насколько же наш Бог человеколюбив, насколько Он нам близок: явление Ангела повергает в трепет и молчание, явление Христа раскрывает речь. Но ученики не поверили, как не поверили и двоим своим собратьям, которым Он явился на дороге (см. Лк 34:13-35).
Наконец, Воскресший является одиннадцати, собравшимся на трапезу, и упрекает их за неверие и жестокосердие. Неверие - понятно, не поверили в Воскресение. А жестокосердие в чем? - а в том, что не раскрыли сердца возвещающим, обидили их недоверием. Кажется, сейчас это называется трезвый подход...
Тем не менее эти жестокосердые маловеры получают благословение на великое дело:
«Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари. Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет». В этих строчках - множество материала для размышлений. Ну, во-первых, неужели никого нельзя было найти лучше этих неверующих и жестокосердных? - наверное, нет; это просто очередное указание нам на то, что святость и безгрешность - разные вещи. Бог - Единый Безгрешный, а люди поражены грехом и сражаются с ним с переменным успехом. Святость - не в безгрешности, а в стойком и последовательном отвращении к греху. Не возненавидев грех, нельзя в нем покаяться, сделав тем самым рывок к свободе. Ведь как искренне оплакивал свой грех Петр, тем более что не мог не признать, что был предупрежден! Так что святость - в том, как человек стоит перед Господом, как он к Нему стремится, как желает Его возлюбить всем своим существом, по заповеди.
Правда, сейчас у нас другой поворот: «Да, мы грешны, мы слабы, мы лжем, воруем, грубим - а вы разве нет?». Ну, во-первых кое-кто кое-когда и нет, но говорить об этом неприлично: хочешь лучше других быть? А во-вторых, такое каждый может констатировать не только про себя и больше ни про кого, - но и похваляться этим негоже. Это повод для исповеди, а не для рассуждений.
Но на самом деле гораздо важнее то, что сказано о спасении. Если эти слова прочесть быстро, то они не вызывают никаких сомнений: при проповеди Евангелия «кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет». То есть некрещеные обречены на вечную гибель. Но поскольку «лишних» слов в Евангелии нет, обратим внимание на каждое. Первое условие - проповедь Евангелия. Это значит, что не обязательно погибнут те, кому Евангелие не проповедано. И слишком щепетильная тема: проповедано должно быть именно Евангелие, а не прдставление о нем проповедника. Далее говорится о крещении по вере, а не в результате уговоров и доводов, пусть даже сколь угодно пламенных и благочестивых. И самое сложное: Спаситель называет вот такие признаки веры:
«Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы».
Можно сколь угодно долго и проникновенно рассуждать о том, почему мы не таковы, но этим вряд удастся достичь изменений к лучшему. А можно просто сделать вывод: коль скоро мы не таковы, то нам не следует предъявлять завышенных требований к «внешним». Как говорится, скромнее надо быть.
* * *
Это - последнее, что говорит Христос в Евангелии от Марка. Хотелось бы еще добавить следующее.
Чем дольше я читаю Четвероевангелие, там больше дивлюсь мудрости Отцов, которые отобрали для новозаветного корпуса именно эти четыре изложения - свидетельства земной жизни Господа. Единые в главном, они отличаются стилем и манерой изложения, умениями богодухновенных авторов представить события каждый раз по-своему. Замечу, что Отцы вряд ли были глупее современных критиков Евангелия, которые ликуют, обнаруживая мелкие разночтения. Между тем для людей вдумчивых именно эти разночтения являются сильнейшим аргументом в системе доказательств подлинности Евангелий. Дело в том, что если четверо излагают одну и ту же ситуацию, к тому же сложную, охватывающую множество действующих лиц и длительный отрезок времени, их повествования неминуемо будут расходиться в деталях. Напротив, полное схождение во всех мелочах, наблюдаемое подчас в рассказах о подвигах лже-чудотворцев, заставляет заподозрить фальсификацию.
Так давайте радоваться и благодарить за то, что нам дано Евангелие - Благая Весть, Книга жизни вечной.
(Оцените эту статью первым!)
Загрузка...
