«РУССКИЙ ВЗГЛЯД» – КНИГИ

Гости программы:

Андрей Архангельский, литературный обозреватель

Аглая Дюрсо, писательница

Александр Проханов, писатель

Священник Иоанн Охлобыстин

Дмитрий Ицкович, издатель и ресторатор



Над программой работали:

Ведущие – Елена Писарева и Дмитрий Дюжев

Шеф-редактор – Ольга Любимова

Режиссер-постановщик – Александр Замыслов

Редакторы – Анна Буданова и Ксения Лученко







ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: «Русский взгляд на проблему современной литературы» – тема нашей передачи сегодня. Я – Дмитрий Дюжев, здравствуйте!

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Здравствуйте, я – Елена Писарева! В метро и на сон грядущий большинство предпочитает «легкое чтиво». Но если посчитать количество солидных книжных премий, выданных за последний год, очевидно, что на литературном фронте наблюдается оживление. Есть ли сегодня в России настоящие писатели?

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Стоит ли читать книжки в ярких обложках, которыми завалены полки книжных магазинов? Об этом и о многом другом мы поговорим сегодня.

Сейчас опять трудно достать билеты на поэтический вечер. Мода на чтение возрождается, теперь важно, чтобы было что читать. В студии программы «Русский взгляд» - литературный обозреватель Андрей Архангельский.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Здравствуйте, Андрей!

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Здравствуйте.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Андрей, что такое, по-вашему, хорошая современная литература?

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Это литература, которая не дает тебе заснуть, литература, которая тебя не отпускает: ты думаешь о прочитанном, споришь с автором. Вот что такое хорошая литература, и она может быть где угодно. Вы можете наткнуться на книжку совершенно неизвестного вам автора, которая вас потрясет!

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: А все-таки, вы можете порекомендовать кого-то из современных писателей?

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Вы, вероятно, хотите услышать фамилию молодого автора, который только что появился?

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Хотелось бы.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Или хотя бы книгу, которая только что появилась...

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: К сожалению, в литературе - как, собственно, нигде и никогда - не бывает, что человек появляется «из ниоткуда». Это возможно только на телевидении. Писателем человек становится в тридцать-сорок лет, когда к нему приходит осознание. Он становится писателем, может быть, не после первой книжки, даже не после второй. Поэтому мои предпочтения довольно предсказуемы…

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: И всё же, кто это?

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Есть человек десять писателей, за которыми мы все следим. Вы все их знаете. Фронтменами современного литературного процесса, на мой взгляд, по-прежнему являются два человека – Виктор Пелевин и Владимир Сорокин. Независимо от того, как мы к ним относимся.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Простите, Андрей, а это литература для всех? Для широкой аудитории?

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Знаете, это странный вопрос: что такое широкая аудитория? Книги, как вы знаете, сейчас читают вообще очень небольшое количество людей.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Я вам сейчас объясню. Читая Толстого, ты не можешь заснуть. И вот такое же количество людей не смогут заснуть, читая Сорокина и Пелевина?

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Да уж, ненормативная лексика этих авторов…

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Все мы знаем с детства, что такое ненормативная лексика. Мы слышим это везде. Давайте не будем строить из себя маленьких детей. Это огромная часть, неотъемлемая часть русской культуры. Вопрос только в том, как пользоваться матом. Есть люди, которые ругаются филигранно, и это не создает ситуацию дискомфорта. Я знаю, как ругаются литературные критики, я знаю, как ругается, допустим, московская профессура. Это же прелестно!

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Андрей, но разве нельзя талантливо писать без мата?

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Вы понимаете, мат - это потрясающий национальный компонент, это очень сильное эмоциональное средство! Оно очень много передает, в нем очень много энергии. Попробуйте заменить какое-нибудь из общеизвестных матерных выражений литературным синонимом, и это будет совершенно не то.

Но речь даже не об этом. Владимир Сорокин и Виктор Пелевин не пользуются матом, это миф. Это не является и никогда не было для них единственным приёмом. Там есть совершенно другое. Должен сказать, я - совершенно советский «мальчик». После того, как я прочел Пелевина - эта книга называлась, «Омон Ра», - я перестал быть советским мальчиком. То же самое можно сказать и о Сорокине. Это люди, которые изменили моё мировоззрение. Они объяснили мне, насколько фальшив и скучен, насколько ужасен и предсказуем был тот мир, несмотря на то, что я его любил!

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: А какую литературу, на ваш взгляд, нужно запретить?

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Литературу нельзя запрещать. Есть ряд книг, которые действительно запрещены. Это, в первую очередь, книги националистического, шовинистического содержания.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Но это не художественные книги, а скорее, политические брошюры.

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Они есть, понятно. Есть книга - мы не будем даже произносить имени этого вурдалака, и так все знают, о ком идет речь, - которая запрещена в Германии. Но в России она продается! Да, есть ряд подобных книг, которые, возможно, и стоило бы действительно запретить. Но я, в этом смысле, стою на совершенно либеральных позициях.

Книги нельзя запрещать вообще! Как только вы запрещаете книгу, вы тем самым создаёте вокруг нее запретный ореол и, естественно, к ней тут же потянутся люди.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Андрей, вы - литературный критик. Посоветуйте, как человеку сориентироваться в книжном магазине? Есть прекрасно изданные книги, с очень красивыми названиями, отпечатанные на хорошей бумаге. А есть книги, которые не очень хорошо изданы. Вы можете дать какой-то совет?

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Ориентироваться нужно на собственный вкус, другого критерия быть не может. Еще очень много зависит от того, к чему ты стремишься, что именно ты хочешь получить.

Книги сейчас условно делятся на две большие категории. Есть книги для того, чтобы убить время, и есть книги для того, чтобы это время в себе зафиксировать. Например, вы едете в метро, вам нужно ехать сорок минут от одной станции к другой. Чем занимается большинство людей в метро? Они читают. Вопрос в том, что они читают. Если они читают книги для того, чтобы эти сорок минут убить, тогда, конечно, им прямой путь к ярким обложкам детективов - к одному и тому же языку, к одному и тому же сюжету и развязке. Даже можно примерно себе представить, с какой вероятностью будут возникать те или иные герои и т.д. Это всё совершенно предсказуемые вещи.

А есть книги другого рода, читая которые, вы не тратите зря своё драгоценное время.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Андрей, как вам кажется, сегодня выражение «настольная книга» утратило своё значение? И есть ли такая у вас?

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: «Настольная книга» – советский термин. В советское время это был очень распространенный термин, потому что хороших книг было не очень-то много. Были книги, которыми гордились, которые было трудно достать.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Да, они покупались, ставились на полки и не читались…

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Одна книжка могла сопровождать человека всю жизнь или какую-то часть этой жизни. А сейчас такое огромное количество хороших - я настаиваю на этом! - хороших книг, несмотря на безумное количество плохих, что настольная книга, к сожалению, не имеет смысла.

Я совершенно не хочу умничать, моей настольной книгой в детстве была книга о Карлсоне. Я считаю, что это великая книга.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: А сейчас есть та книга, к которой вы не раз возвращались?

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Можно сказать, что я регулярно перечитываю классиков. Например, мы все проходили в школе Достоевского или Толстого. Но это всё чепуха, забудьте! По моему опыту, ничего от этих школьных занятий по литературе практически не остается. «Анна Каренина» прочитана в семнадцать лет, «Преступление и наказание» вообще читают в школе! Другой вопрос, нужно ли заставлять школьника это читать?

Но, на мой взгляд, если ничего иного не остается, нужно перечитывать. Я могу честно сказать, недавно перечитал «Преступление и наказание». И очень правильно сделал, потому что сейчас оно совсем по-другому читается.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: А вам не кажется, что красивое художественное слово, которое было, например, у Бунина и других наших классиков, сегодня утрачивается? Язык литературы очень упрощается, часто он похож на журнальный текст...

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Это очень сложный вопрос. Во-первых, у целого ряда писателей есть принципиальная позиция: ничего нового, никаких новых открытий в литературе быть не может - ни в сюжете, ни в языке. Так зачем выкаблучиваться? И они намеренно пользуются довольно простым языком.

Другое дело, что есть эмоциональная напряженность текста. Вы берете книгу и получаете или не получаете от неё определенный заряд энергии. Объяснить, как это делается, невозможно.

Так же невозможно объяснить, как человек становится писателем. Пишут многие, но писателями становятся немногие. Это одна сторона вопроса. Другая сторона: вы сами понимаете, что противопоставляете язык Бунина или Толстого сегодняшнему языку, который, может быть, не столько прост, сколько вызывающ или раздражающ. На этот счет у меня есть совершенно чёткое убеждение. У современного человека такое количество соблазнов, что культуре для того, чтобы вернуть внимание к себе, необходимо применять радикальные практики.

Представьте себе типичную московскую толпу, которая бежит в метро. Это очень яркий, понятный всем пример. Попробуйте вытащить из толпы человека, который сейчас в голове составляет финансовый отчет! Попробуйте его вытащить, чтобы он прочел книжку! Наиболее оптимальный способ - этого человека чем-то, в переносном смысле, ударить по голове, вывести его из состояния равновесия и тем самым привлечь его внимание к книге. Поэтому используются радикальные практики.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Скажите, Андрей, кто-то из современной литературы, не считая Сорокина и Пелевина, может со временем стать классиком?

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Становится ли человек классиком, делается понятно, как правило, через довольно большое количество времени, спустя десять-двадцать лет. На мой взгляд, классиков в таком категорическом понимании у нас сейчас, пожалуй, два человека. Это, безусловно, Александр Исаевич Солженицын, который сегодня практически занимает то же место в русской культуре, что и Лев Толстой. Мы можем не соглашаться с его тезисами и должны не соглашаться, но, тем не менее, нельзя не признать его мощнейшего влияния. Другой живой классик - это Василий Аксенов, безусловно.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: А в детской литературе?

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Детская литература очень сильно пострадала в 90-е годы. Появилось огромное количество людей, для которых писать для детей означало складывать слова в очень примитивные рифмы типа «ботинок–полуботинок». Они считали, что, раз для детей, значит, можно делать глупости, можно писать чепуховые сюжеты.

Моему племяннику уже больше года. Я отправился в магазин подыскать ему какие-нибудь книжки. Это был очень интересный процесс, потому что я сразу столкнулся с огромным количеством плохих детских стихов. К детской поэзии нельзя относиться снисходительно, это огромная ответственность. И вдруг – просто чудовищное количество плохих стихов! К сожалению, этот процесс был запущен в 90-е годы, когда детским писателям и поэтам не платили.

Сейчас есть, на мой взгляд, один замечательный детский писатель. Его зовут Борис Минаев, он недавно получил очень крупную детскую премию. Он уже пишет третий роман. Его книга «Детство Лёвы» относится к тому типу литературы, которая называется «книги и для детей и для взрослых». Это серьезный разговор с любым человеком. Это, конечно же, книга, рассчитанная на детей, написанная от лица ребёнка. Но, тем не менее, она является классическим соединительным мостиком между детской и взрослой литературой. Это литература для детей старшего возраста.

Что касается детских писателей для совсем маленьких, то я ничего не могу ответить: я не знаю таких писателей.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Спасибо вам большое, что пришли к нам! Присаживайтесь, пожалуйста.





ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Её роман издали тиражом десять тысяч, потом - еще десять, и еще десять. Книгу раскупали мгновенно, хотя в магазинах ее не ставили на витрину - якобы чтобы не смущать домохозяек. Это жесткая, почти мужская литература, но в книжных магазинах роман лежит в разделе «женское чтиво».

В студии программы «Русский взгляд» - автор романа «Секс по SМS» Аглая Дюрсо.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Здравствуйте!

АГЛАЯ ДЮРСО: Здравствуйте!

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Аглая, скажите, пожалуйста, вы пишете для себя или ориентируетесь на читателя?

АГЛАЯ ДЮРСО: Вы знаете, ориентироваться на какого-то определённого читателя невозможно. Помимо того, что я написала книгу, я совершенно не ощущаю себя, как писатель. Я работаю в различных средствах массовой информации и на телевидении. Когда человеку постоянно говорят про некоего среднестатистического зрителя - а паче того, про среднестатистического читателя, если это касается литературы, - это, конечно, полнейший бред. Потому что никакого «среднестатистического» нет. Зритель и читатель - совершенно разный. И понятно, что и литература - тоже совершенно разная.

Когда во времена моего детства и моей юности мы говорили о том, что наша нация - самая читающая в мире, мы очень гордились этим. Но это совершенно не значит, что все люди читали высокоинтеллектуальную литературу! Это совершенно не значит, что они хватались перечитывать Достоевского или Гоголя. Очень многие читали отрывные календари, которые у них висели на стенах.

Я думаю, что примерно то же самое существует и сейчас. Существует литература для того, чтобы развивать дух, и существует литература для того, чтобы развивать свое «рацио». Там изложены некие факты, тебе даётся некий рецепт, как нужно действовать в определенной ситуации.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: А к какому жанру, к какой литературе вы относите ваше произведение?

АГЛАЯ ДЮРСО: Я свое произведение никуда не отношу, потому что я его написала. И на самом-то деле, я очень жалею, что я его опубликовала.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Почему?

АГЛАЯ ДЮРСО: Да, я очень жалею, что я его опубликовала, потому что я не рассчитывала ни на какого читателя. Это была моя абсолютно личная акция - как и все акции, которые я совершаю в живописи и в каких-то других областях искусства. Но скорей всего, это был тот случай, когда я не могла молчать, когда мне нужно было раздать некие душевные долги.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Почему у вашего романа такое название – «Секс по SMS»?

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Многим кажется, что это просто способ привлечь внимание к книге...

АГЛАЯ ДЮРСО: Меня очень многие мои интеллектуальные товарищи за это заклевали. Говорят, что стыдно подойти и спросить у продавца эту книгу, люди озираются и шёпотом спрашивают: «А нет ли у вас "Секса по SMS"?» Конечно, это полнейший абсурд.

На самом деле, я об этом не думала. Я вообще в жизни поступаю достаточно безалаберно и никогда не думаю о последствиях своих поступков. Роман я назвала так, потому что иначе его невозможно было назвать. Там, собственно говоря, всё вертится вокруг этой виртуальной стены, которую люди выстраивают между собой и миром, другими людьми. Вот я и назвала его так. Название это ироничное - что-то вроде: «Колобок повесился». Не может быть секса по SMS. Не может быть ужина по телефону - не наешься.

И каково же было моё удивление, когда я вдруг поняла, что я, оказывается, в сексуальном плане совершенно отсталый человек! Когда наконец появился этот роман, друзья мне сказали: «Посмотри себя в поисковике в Интернете! Ты же теперь писатель, набери себя!» Я набрала свою фамилию и увидела, что моя книга и моё имя оказались в такой прекрасной «клубнике». Оказывается, человечество зашло так далеко, что секс по SMS действительно существует как услуга! И мне на моем сайте начали писать: «Скажите, пожалуйста, а что же ваша книга - не пособие по тому, как пользоваться сексом по SMS?»

Я, конечно, растерялась, потому что книга совершенно не об этом и название ей было дано ироничное. Понятно, что начали за это клевать и издательство. Я прочитала в критических статьях, что это, мол, издательство придумало такое название, чтобы книгу лучше раскупали, а её от этого только хуже раскупают, потому что интеллигентные люди не хотят покупать книгу со словом секс. Оказывается, в нашей стране, как в годы моей юности, секса уже нет, а, может быть, его, наоборот, до такой степени много, так много всякой непонятной литературы, что вырабатывается определённое клише. Люди видят это название и думают: «А, ну всё понятно!»

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Насколько эта история реалистична или выдумана?

АГЛАЯ ДЮРСО: Поскольку это история любви, то, соответственно, она не выдуманная. Ведь в мире присутствует любовь, поэтому, наверное, история реальная. Отчасти она основывается на реальных событиях.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Аглая, скажите, как вы сами выбираете книги в книжных магазинах? Как вы для себя определяете, что купить и что почитать?

АГЛАЯ ДЮРСО: Я не знаю, как быть читателю. Я знаю, как быть писателю. Мне кажется, если ты думающий, интеллигентный человек со вкусом, умеющий складывать буквы в слова и твоя рука тянется к перу, то ты лучше отложи это занятие, займись чем-нибудь другим. Сейчас безумное количество литературы! Каждый месяц появляются всё новые и новые книги. Я даже не хочу говорить, что есть читатели, которые привыкли читать для того, чтобы не думать. Большая часть людей читает для того, чтобы отстраниться от своих проблем. Тогда кто-то берет в руки эту «бульварную литературу».

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Мне хочется спросить о вашей книге, Аглая, у нашего литературного критика. Андрей, вы читали «Секс по SMS»?

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Ещё до того, как я услышал о том, что автор этой книги сегодня будет у нас в студии, я случайно увидел книгу Аглаи в магазине и обратил на неё внимание - вероятно, тоже из-за названия. Не читал ещё, но теперь обязательно прочту.

АГЛАЯ ДЮРСО: Спасибо Андрей.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: А почему прочтёте?

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: А я слежу за этим направлением. Речь идёт о так называемой литературе, которая помечается лейблом «Рублёвка-лайф». В последние год-полтора под этой маркой издаётся огромное количество чепухи. Но появляются и очень талантливые авторы, поэтому нужно действительно искать и читать.

АГЛАЯ ДЮРСО: Андрей, я вас должна разочаровать. Дело в том, что сюжет моей книги не имеет никакого отношения к Рублёвке.

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Я понимаю, что это не имеет отношения к Рублёвке, и слава Богу! Это имеет отношение к современной литературе, которая сейчас, на мой взгляд, становится действительно литературой. Здесь есть большой прогресс.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Аглая, вы берёте на себя определенную ответственность перед читателем, раз назвали так свою книгу?

АГЛАЯ ДЮРСО: Я никогда не беру на себя ответственность. Я считаю, что любой читатель, зритель, созерцатель картин и человек, пришедший в театр, должен сам брать на себя ответственность. Читатели – взрослые люди.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Я имею в виду, грубо говоря, ответственность перед Богом после смерти. Вот спросят вас, а какую мысль вы хотели своим произведением доказать?

АГЛАЯ ДЮРСО: У меня есть серьезное опасение, что апостол Пётр не будет спрашивать у меня, кушала ли я колбасу, не будет спрашивать у меня рецензии критиков на то, что я сделала. Мне кажется, что человек отвечает совершенно за другое.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: За что?

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Не врал ли он себе. Вот за что спросится с творческого человека!

АГЛАЯ ДЮРСО: Безусловно. И он не должен ничего делать на потребу!

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: А вы общаетесь с коллегами: с литературными критиками, писателями, поэтами?

АГЛАЯ ДЮРСО: Есть ли у меня знакомые, которые пишут стихи и прозу?

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: С кем вы дружите, с кем вы общаетесь?

АГЛАЯ ДЮРСО: Я никогда не выбираю себе друзей таким образом. Среди моих знакомых, безусловно, есть пишущие люди и люди, занимающиеся творчеством. Более того, в моем окружении их больше всего. Я их безумно уважаю и люблю, но совершенно не за то, что они пишут. Я считаю, что каждый человек имеет право на тот способ самовыражения, который у него есть, даже если этот человек делает что-то совершенно, с моей точки зрения, неправильное. Это совершенно ничего не значит, это его личный выбор.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Аглая, мне хочется вернуться к современной литературе. Вы читаете женские романы, которые появляются на прилавках?

АГЛАЯ ДЮРСО: Я их не читаю.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: То есть вы не читали Оксану Робских?

АГЛАЯ ДЮРСО: Я читала Оксану Робских.

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Дело в том, что это не женский роман. Это социальный роман.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: То, что пишет Оксана Робских - это литература, с вашей точки зрения?

АГЛАЯ ДЮРСО: Вы знаете, я бы Оксане Робских поставила памятник! Правда, на Рублёвке.

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Я присоединяюсь к вашей точке зрения!

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: За что?

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Во-первых, она совершенно перевернула ситуацию в литературе. Это был первый человек, который финансово не зависел ни от издателей, ни от читателей. Ей было совершенно плевать, продастся это тираж или нет. Кроме того, впервые, и это второй пункт, очень богатые люди заговорили от первого лица. Мы все 90-е годы гадали, что это за люди. Пускай они расскажут о себе: что у них на уме, чем они живут, но не надо мне перечисления богатых аксессуаров! Это меня меньше всего интересует. Мне нужна их настоящая жизнь. И Робских вот это самоописание удалось великолепным образом. В данном случае речи не идет даже о литературных достоинствах романа.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Но это литература?

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Понимаете, это социальный феномен! Литература ли произведение Чернышевского «Что делать?»? В меньшей степени, думаю, чем книжка Робских, но это книга Чернышевского, без которой невозможно рассматривать историю русской литературы.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: То есть Оксана Робских может войти в список тех людей, которых мы потом будем вспоминать, как классиков?

АГЛАЯ ДЮРСО: Хочу обратить ваше внимание, что и я, и Андрей остерегаемся называть это литературой. Мы говорили об этом как о явлении. Мы все, очень сильно напрягаясь, ждали и хотели узнать, с кем же мы рядом живем. А прочитали Оксану Робских - и расслабились, потому что поняли многие вещи.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Мы могли это прочитать в журнале, как журнальную статью.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: И ведь на этой литературе растет молодое поколение. Юноши и девушки сейчас под литературой подразумевают именно эти книжки в мягких обложках!

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: К сожалению, да. Ведь сейчас у молодого человека жизнь расписана по часам, по минутам. Очень много, чрезвычайно много нужно успеть: посмотреть мир, сделать что-то, открыть что-то. Чтение литературы не имеет практического смысла, оно вам ничего не дает! Разве что, если вы вдруг учитесь в гуманитарном вузе, то вам нужно, что называется, «читать по программе». Практического смысла в чтении «Войны и мира» действительно нет!

АГЛАЯ ДЮРСО: Андрей, практического смысла в чтении «Войны и мира» не было никогда. Делаю акцент на словосочетании «практического смысла».

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Поспорю! Было время, когда, не прочитав эту книгу, ты не мог считаться приличным человеком в определенном кругу.

АГЛАЯ ДЮРСО: Мы тут упрёмся как раз в ту проблему, которая сейчас и обсуждается. Возможно, сейчас, если ты не прочёл книгу Оксаны Робски, ты не можешь войти, собственно говоря, в определенный круг.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Мне кажется, что касается высшего света, Оксана Робских…

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Скорее речь идет о моде. А если ты хочешь войти в этот круг, и что называется, выглядеть актуальным, тебе действительно необходимо прочесть ряд книг. Но это хорошо, господа, что есть хотя бы такая мотивация!. Хоть таким образом люди будут что-то читать!

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Да. Мы ещё продолжим, а пока хочется пригласить в нашу студию следующего гостя.





ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: На вопрос «Что читать?» он не задумываясь отвечает: «Отче наш». Он уверен: цензура не нужна, но нужно чёткое законодательство, которое поможет уберечь читателя от недобросовестного издателя и писателя. К нашей беседе присоединяется писатель Александр Андреевич Проханов.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Здравствуйте, Александр Андреевич! Что бы вы могли нам сказать про современную литературу?

АЛЕКСАНДР ПРОХАНОВ: Очень мало, потому что я не являюсь путеводителем по книжным магазинам. Я, видимо, нахожусь в таком возрасте, в котором люди перечитали всё, что им нужно и их чтение сейчас сосредоточено на очень узком спектре. Может быть, на чтении книг, которые ещё не написаны. Эти книги рождаются в твоей собственной фантазии, и ты, по существу, глядишь на ещё пустую, не заполненную твоими работами книжную полку и с сожалением перелистываешь эти тексты.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Скажите, а как можно законодательно учредить, что можно печатать, а что нет?

АЛЕКСАНДР ПРОХАНОВ: Я думаю, что общество, в котором мы сейчас живем, рассыпано на огромное количество фрагментов, на огромное количество молекул. И это общество о себе очень мало что знает. Оно не может выстроить себя как целостность, это рассыпающаяся галактика. Может, она будет рассыпаться до той поры, пока она вообще не исчезнет. И потом в этих условиях неопределенности, в условиях, когда нет общего вектора, когда все слои общества рассыпались, все друг друга терпеть не могут, когда общества нет, действительно очень трудно что-то предпринять.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Вы считаете, что сегодня нет литературы, которая бы объединяла?

АЛЕКСАНДР ПРОХАНОВ: Пока её нет, или она только-только рождается. Это, может быть, очень счастливый момент для литературы, когда у неё нет такого «божественного цензора», коим является само общество. И только в том случае, если обществом будет выработан модус, тогда и возникнет канон. А из канона может возникнуть и закон.

Создавать сегодня законодательство, которое запрещает тот или иной вид литературы, бессмысленно. Законы должны быть написаны таким образом, чтобы нельзя было убивать, нельзя было заниматься мошенничеством. А, скажем, запрещать тот или иной взгляд на жизнь, тот или иной способ жить, сегодня невозможно. Я полагаю, что законы в сегодняшней культуре выстраиваются одномоментно. Они не постоянны: они возникают на час, а потом рассыпаются, чтобы уступить место другим законам.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Александр Андреевич, как вам кажется, есть сейчас литература, которая недостойна того, чтобы издаваться и продаваться в книжных магазинах?

АЛЕКСАНДР ПРОХАНОВ: Я думаю, что такой литературы нет. Мне кажется, что культура – это всегда нечто ищущее, это нечто стремящееся познать непознаваемое.

У культуры есть базисные фундаменталистские слои, в которых отложились, как в сланцах, огромные пласты нашей истории, наши кумиры, наши имена. И есть такая огненная, вечно ищущая, провокативная, очень опасная ядовитая кромка, где культура идёт на поиск неведомого. И как знать, какая часть сегодняшней культуры прорвётся в неведомое? Ведь туда может прорваться и так называемая «подлая» литература! А высоколобая, достойная, академическая, университетская литература остановится на дальних подступах к этой кромке...

Я бы не стал ничего запрещать.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: А можно уточнить, что такое, в вашем понимании, «подлая литература»?

АЛЕКСАНДР ПРОХАНОВ: Это та литература, о которой не пишет критика. Та литература, которая лежит на развалах. Та литература, над которой глумятся и которая считается литературой дурного тона в сугубо литературной среде. Она такая в сословном смысле слова. Есть «аристократическая» литература, а есть литература лубка, литература «подлая». Я считаю, что в сегодняшней культуре интересней всего те формы, которые не встраиваются в современную матрицу.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Кого вы можете посоветовать почитать нашим зрителям?

АЛЕКСАНДР ПРОХАНОВ: Никого. Я думаю, что если я кого-нибудь определю, это уже будет конец этого поиска.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Выбирать только классику?

АЛЕКСАНДР ПРОХАНОВ: Нет, я как раз сказал прямо противоположное! Классику не нужно выбирать: она уже выбрана, она уже лежит здесь. Если ты к ней предрасположен, ты её читаешь.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Сейчас много говорят о возвращении советской литературы. Почему она стала пользоваться популярностью?

АЛЕКСАНДР ПРОХАНОВ: Это верно. Вот, скажем, мой жизненный опыт. Я до сих пор считаю себя советским человеком, советским художником. Когда в 91-м году сломался строй, разрушилась эта четвёртая, как я её называю, сталинская империя, вместе с ней разрушению и остракизму подверглись культура и литература. И ряд критиков, ангажированных новыми временами, либеральными веяниями, посвятил довольно большое количество своих трудов и усилий истреблению этого огромного советского модуса. И убивали, убивали весь период! А ведь Солженицын, о котором здесь говорили - это советский писатель. Бродский – это советский писатель. Например, в сегодняшнем контексте Солженицын был бы невозможен. Вот такая морализаторская, политизированная, идеологизированная литература сейчас была бы невозможна!

Моя литературная молодость пришлась на 70-е годы. Это был поразительно интенсивный период, существовало огромное количество школ, культурных и литературных. В нашем Доме литераторов были все: там были радикальные националисты, там были православные мистики, там были либералы, которых теперь уже и нет на свете. Там были националисты - украинские, еврейские… Там были радикальные диссиденты и бомбисты. Это всё была советская литература.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Александр Андреевич, как вы относитесь к тому, что после выхода сериала по классическому произведению сразу же увеличиваются продажи книг?

АЛЕКСАНДР ПРОХАНОВ: Это говорит о том, что литература по-прежнему является той глубинной средой, которая может питать современную единую сферу. Литературные шедевры, будучи перенесены в эту гигантскую телевизионную пустоту, вдруг создают новую телевизионную реальность. А создав эту телевизионную реальность, они, конечно, возбуждают интерес к подлинникам, к подлинным книгам. Люди хотят убедиться, что это всё действительно так интересно, так потрясающе. И когда они начинают смотреть подлинники, то в этих подлинниках находят ещё больше, нежели то, что они видят на экранах. Это очень интересный симптом.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Очень часто говорят, что наш народ уже вообще не читает и не смотрит. И вдруг – такой феномен с сериалами, а потом и с классикой, по которой они были поставлены…

АЛЕКСАНДР ПРОХАНОВ: Мне кажется, что, если в сегодняшнем российском обществе начинает созревать нечто объединяющее, именуемое, скажем, общим делом, или общим представлением, или общим спасением всех нас от краха и катастрофы, если в нашем обществе выстраивается модус, допустим, новой государственности на руинах старой, то это новая государственность будет обрастать своей культурой. Потому что государственность не может быть построена только на солдатах, только на институтах власти, только на голой пропаганде. Она будет наполняться культурой. И люди, которые будут охвачены общим делом, почувствуют необходимость в этой культуре, они будут искать в культуре, в книге подтверждение того, что они интуитивно чувствуют, или того, что им внушает голый агитпроп. И тогда, я повторяю, будет, может быть, ренессанс интереса к глубоким книгам со стороны очень широких масс людей.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: А сегодня такой литературы, вы считаете, нет?

АЛЕКСАНДР ПРОХАНОВ: Она только-только нарождается. Скажем, мной замечен очень интересный момент. Есть такой монстр как издательство «ЭКСМО». И в «ЭКСМО» со страшной силой развивается редакция, занимающаяся патриотической литературой: государственно-патриотической, военно-патриотической. Это, может быть, конвейерная работа, но в эту конвейерную работу включается всё больше и больше писателей, всё больше и больше читателей. Эти книги не лежат в больших книжных магазинах, но они лежат на развалах, и их сметают. Я считаю, что эта тенденция - рост интереса к нашей государственности, в самом широком смысле слова. Она является данностью. Но я жду, что в этой среде, в этой «подлой», как я сказал, литературе возникнут и «аристократические» шедевры.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Александр Андреевич, но сейчас всё-таки появились писатели, появились книги, которые литературные критики называют литературой, говоря, что эти книги достойны того, чтобы их читать. Вы не можете назвать никого из современных авторов, которые сейчас на слуху?

АЛЕКСАНДР ПРОХАНОВ: Нет, почему? Я объясняю, что нахожусь в литературной реальности, мне очень важно знать среду, в которой я присутствую, соизмерять свои достижения с достижениями других. И я время от времени читаю, знаю общий фон.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Скажите, верующему человеку достаточно читать Священное Писание? Нужно ли ему читать современную литературу для того, чтобы быть в курсе жизни?

АЛЕКСАНДР ПРОХАНОВ: Я думаю, что если это настоящий верующий человек, то он понимает, что Бог среди нас. Он - на торжищах, в рубищах, в гарнизонах, в тюрьмах, в кремлевских кабинетах. Он – повсюду. И приближение к Богу не требует стерильного поведения, стерильного писания. В конце концов, Бог в тебе самом. Я думаю, что верующий человек должен с жадностью набрасываться на среду, в которой он существует, и искать в ней Бога, чтобы найти Его или обнаружить Его отсутствие. Я убежден, что страстно верующие люди, конечно же, уже не раз прочитали Священное Писание и святоотеческую литературу. И теперь они должны сверить эти полученные знания с тем, в чём мы живём, что вносим в себя.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: У некоторых молодых людей, которые только пришли в Церковь, возникает некое отторжение литературы. Они часто говорят: «Зачем нам вообще нужна литература?» Такие молодые люди уверены, что читать можно только Священное Писание.

АЛЕКСАНДР ПРОХАНОВ: Я думаю, что язык, на котором говорит с публикой сегодняшняя Церковь, недостаточен. Это высокий язык, проверенный тысячелетиями, но, тем не менее, его недостаточно. Когда священник начинает говорить каноническим языком, приличным для храмового действа, какие-то вещи «выпадают». Я думаю, что современный язык может быть ещё и очень духовным языком, он может быть и церковным языком. Я думаю, что язык Достоевского - это же церковный язык, это тоже святой язык, потому что только с помощью этого языка писателю удалось говорить о божественных вещах в контексте XIX столетия.

ДЮЖИН ДМИТРИЙ: Спасибо, что вы к нам пришли! Присаживайтесь.





ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: У него шестеро детей, три высших образования, четыре гладкоствольных ружья. Он – член Союза кинематографистов, охотников и рыболовов, член Ассоциации айкидо. Он пишет в жанре «фэнтези-биотроник». А еще он - православный священник.

Священник Иоанн Охлабыстин - в студии программы «Русский взгляд»!

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Здравствуйте, отец Иоанн! Проходите, пожалуйста!

ОТЕЦ ИОАНН: Здравствуйте.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Отец Иоанн, вы сами - пишущий человек. Вы пишете не только на христианскую тематику, но затрагиваете и светские вопросы…

ОТЕЦ ИОАНН: Вы знаете, я не решаюсь трогать богословие, как таковое. Я считаю, что мне недостаточно ни образования, ни духовного, ни мистического опыта для того, чтобы поучать в этой сфере. Пока я не уверен, что буду когда-нибудь работать в этой области. Я накапливаю опыт в общении с людьми, с прихожанами, с собеседниками.

Что же касается писания, я - не писатель. Я - человек, который единожды просто опробировал романическую форму. Я очень боялся оконфузиться, потому что до этого написал много сценариев, но сценарии и романы - это разные вещи. Я не был уверен, что у меня получится, что мне удастся овладеть этой романической формой. У меня всегда был пиитетное отношение к роману. И когда я получил возможность написать роман, я это сделал, в большей степени, для друзей.

Конечно, это частью кокетство. Я не самовыражался, я не пытался открыть кому-то глаза на что-то. Это сказка, фэнтези, многим она понравилась. Тираж небольшой, слава Богу, я и не настаивал на рекламе книги. Я не знал, получится или не получится.

Сейчас я хочу заняться серьезной литературой, написать другой роман.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Знакомы ли вы с православной литературой?

ОТЕЦ ИОАНН: Да-да. Я поклонник Сафрония Сахарова.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Какую светскую литературу вы посоветуете читать верующему человеку?

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Я бы даже шире поставила вопрос. Отец Иоанн, есть ли такая литература, которую вы порекомендуете всем прихожанам, и такая, которую вы категорически не посоветуете читать, допустим, молодым ребятам?

ОТЕЦ ИОАНН: Есть, конечно, некоторые издания, есть. Тот же самый «Духless». Взрослый человек по-взрослому отнесется к этой книге, а подросток может из неё извлечь пену, то, что по верхам. Эта книга может дезориентировать молодого человека. Взрослого человека она не дезориентирует. Неплохая книга, кстати сказать, напрасно её так критикуют.

Что же касается церковной литературы… Могу посоветовать произведения архимандрита Сафрония Сахарова и все произведения митрополита Антония Сурожского.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Нужно ли человеку, у которого есть большое желание писать, останавливать себя? Нужен ли какой-то над собой контроль в этом желании? И несёт ли писатель ответственность перед людьми, перед Богом, перед собой за своё произведение?

ОТЕЦ ИОАНН: Мы формулируем себя самого и собственные мысли только тогда, когда пытаемся их высказать. Когда человек пишет или пытается что-то написать, он хотя бы систематизирует то, что есть у него внутри. Это очень неплохо. Богу не нужны тельцы упитанные, а нужна любовь, дружба. Вот это и есть настоящая жертва. Это должно быть осознанно, это не должно быть просто рефлекторным движением. А осознанным это может сделать только человек, который осознает себя, понимает, что он собой представляет.

Мы должны себя ценить. Во-первых, мы созданы по образу и подобию Божию. Во-вторых, мы как личности ничего собой не представляем. Мы есть продукт, симбиоз. Мы – это воспитание общества, наследие общества, мы - это кровь и гены наших родителей, мы – это дар Божий. И только когда это все в нас объединяется и куда-то движется, постигает мир и выдает на-гора свои откровения, это является продуктом.

Человека можно назвать личностью только тогда, когда он в той или иной степени реализуется творчески. Вовсе не обязательно, что он должен быть писателем. Это может быть столяр-краснодеревщик, металлург, военный… Во всем есть подвиг. Помните фильм «Тот самый Мюнхгаузен»? Когда читали расписание дня Мюнхгаузена? В восемь часов – подвиг. «Это же безумие!» И тут же вступился его друг. Он говорит: «Вы знаете, я так не считаю. Я каждое утро в восемь часов ухожу на работу, привожу в порядок бумаги. В некоторой степени это тоже подвиг!»

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Отец Иоанн, у меня такой вопрос. Мы сейчас говорили о современной литературе. Очень часто современные писатели выбирают яркие названия для своих произведений. Я думаю, в Церкви есть такая же проблема: очень часто берут какое-то очень пафосное духовное название. Мне кажется, сейчас на прилавках церковных лавок можно видеть очень много некачественной литературы, но при этом авторы этих произведений декларируют, что это православная и духовная литература.

ОТЕЦ ИОАНН: Это безобразие! Я однажды ехал в машине. Моя супруга, сидевшая рядом, читала отрывки из книги, которая позиционировалась как православная сказка: «Настенька под хмурым сопливым российским небом двигалась в разбитой кибитке. Православная девочка была тяжело больна чахоткой, но верила в Господа нашего Иисуса Христа». Кончается история так же трагично и грязно, как и начинается. Ужас! Это не имеет никакого отношения к ортодоксии, к Церкви – тем более. Вообще, понятие «православная литература» столь же абсурдно, как «православная морковка». Есть хорошая литература, есть плохая литература. Конечно, если мы не имеем в виду богословскую литературу.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Андрей что-то хотел добавить?

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Пример, который привел отец Иоанн - это потрясающе! Для того, чтобы понять, что это «низкая литература», что это пошло, вовсе не обязательно быть воцерковлённым человеком. Для этого достаточно обладать вкусом.

Смотрите, как всё сходится. Духовное начало в человеке уже есть, оно уже заложено. У тебя есть вкус, ты его развиваешь. И когда ты натыкаешься на подобный ужас, ты физически не можешь это читать!

ОТЕЦ ИОАНН: Конечно. В первую очередь, мы созданы по образу и подобию. Даже если мы люди невоцерковлённые, в нас есть мудрость житейская. Люди, которые находятся вне Церкви и не крещены, будут судить по закону совести. Всё равно есть какой-то общий пласт, какие-то обще-нравственные, морально-нравственные, эстетические критерии. И опять же, я не понимаю, что такое «православная художественная литература». Абсурд! Есть хорошая художественная литература, и есть слабая художественная литература.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: А что вы даете читать своим детям?

ОТЕЦ ИОАНН: Мы пытаемся читать, как нам с нашей колокольни кажется, интересное. Но не всё приживается. Я купил несколько изданий про мышей-мушкетёров. Это не понравилось.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: А у них одинаковые вкусы или разные?

ОТЕЦ ИОАНН: У меня такое количество детей, что у нас очень сильно общинное начало. Но всё-таки во главу угла мы ставим их интересы. Вот им понравились «Дети против волшебников», хотя я не сторонник такой борьбы с Гарри Поттером. Ничего в этом плохого не вижу. Потом, они прочитали «Парк привидений». Прочитали, естественно, «Хроники Нарнии». В основном, читает моя жена, я всё-таки провожу больше времени вне дома. Но я всё равно пытаюсь как-то запомниться детям для будущего, чтобы они потом могли своим детям и внукам рассказывать, что их папа им читал. Я прибегаю с коммуникатором и говорю: «Дети, сегодня я читаю Гейне!»

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: А что вы читаете из русской классики?

ОТЕЦ ИОАНН: Они учатся в очень хорошей школе в Троице-Лыково. Это православная школа. Я был противник, но моя супруга решила их устроить именно туда, потому что там дают очень хорошее образование. Адекватная школа с хорошими педагогами, реально любящими детей, и Православие там именно такое, каким оно должно быть - без истерии…

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Без морализаторства?

ОТЕЦ ИОАНН: Да, разумное. Мы вообще не можем быть морализаторами как таковыми, в негативном понимании этого слова.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Среди ваших прихожан много читающих людей? Или сегодня таких становится всё меньше и меньше, потому что развиваются технологии, появились аудиозаписи, аудиокниги, видеосериалы по классическим произведениям? Это ведёт к тому, что люди будут меньше сталкиваться с печатными изданиями? Или нет?

ОТЕЦ ИОАНН: Знаете, здесь парадоксальная ситуация. Несколько лет назад я думал именно так. Во всяком случае, я предполагал, что может так случиться. Сейчас я убеждён, что ситуация - диаметрально противоположная! Возможность создать на компьютере более-менее примитивный мультик ставит перед владельцем этого компьютера дилемму: либо написать самому сюжет, либо попытаться экранизировать классику.

Технологии развиваются, и в скором времени я уверен, что люди получат возможность делать на обычном компьютере не только примитивные мультики, но и полнометражные фильмы. Технологии дают нам возможность реализовать себя. Реализовать себя мы можем, ознакомившись с классикой или с тем, что происходит вокруг.

Вообще, «потребительское отношение» – это не негативный термин. Когда я прихожу в книжный магазин, то теряюсь в обилии красочных обложек. Но я нашел способ, как там ориентироваться, у меня такой «мироедско-поповский» подход. Я выбрал одного продавца, он теперь примерно знает, что я люблю. Я прихожу, нахожу его и прошу подобрать что-нибудь новенькое. Он говорит: «Да, сейчас!»

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: И ваш продавец никогда вас не подводил?

ОТЕЦ ИОАНН: Бывает, иногда мы с ним не сходимся во вкусах.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Отец Иоанн, кого ещё вы советуете читать своим прихожанам помимо тех авторов, о которых вы уже говорили?

ОТЕЦ ИОАНН: Я своим прихожанам никого не советую читать. Нет такого, чтобы я говорил: «Давайте прочитаем это!». Вообще, амвон – очень деликатная вещь.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Спасибо вам большое за то, что вы к нам пришли!

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Спасибо, отец Иоанн! Присаживайтесь.





ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Он открыл маленький недорогой клуб на Чистых прудах и сделал в нём книжный магазин. Уже через несколько лет таких клубов-читален стала целая сеть. К беседе присоединяется издатель и ресторатор Дмитрий Ицкович.

Здравствуйте, Дмитрий! Проходите, пожалуйста!

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Здравствуйте! Дима, хочется вспомнить то время, когда всё начиналось. Как пришла в голову идея открыть такие необычные книжные магазины и клубы?

ИЦКЕВИЧ ДМИТРИЙ: Всё начиналось на Патриарших прудах, в Козихинском переулке. Был дефолт, какие-то проекты были запущены, но на них не было денег. Что-то надо было делать. Мои сотрудники бегали с идеей, что надо сделать клуб, и, собственно, это была их инициатива. А я привык, что клуб у меня дома уже был: у меня была большая квартира, в которой меньше чем двенадцать человек за ужин не садились. Там же было много книг, разговоров…

Собственно мы исходили из двух начал. Одно направление было книжное - с филологическими изданиями. У нас тогда был научно-филологический, гуманитарный репертуар. А, с другой стороны - музыкальная антреприза. Мы немножко занимались группой «Аукцион», делали концерты в Москве, в Нью-Йорке, записывали первый альбом «Ленинграда» - «Пуля». На пересечении этих двух начал у ребят и возникла идея, что надо книжный магазин совместить с клубом. У меня, как у человека постарше, она вначале вызывала отторжение: вот тут книги, а тут едят. А для меня ничего страшней нет, когда за столом кто-то встает и начинает читать стихи. Ничего хуже придумать нельзя!

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: А каков возраст ваших посетителей?

ИЦКОВИЧ ДМИТРИЙ: Сейчас есть разные места. Сеть рассыпалась, разные клубы по-разному устроены, и разные люди прикованы к разным местам. Но каждое место всегда создается на каком-то пересечении. Идея первого проекта была в том, что, грубо говоря, профессор может встретить своего студента за одним столом, это будет нормальная, демократическая встреча. А, например, клуб «Жесть» построен на других принципах. Он находится на Лубянке, и туда приходят обедать серьёзные парни в костюмах.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: А кто-нибудь из них читает или нет? Или они поесть приходят?

ИЦКОВИЧ ДМИТРИЙ: В «Жести» как раз нет книжного магазина.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Дима, вопрос к вам как к издателю. За последнее время было такое, чтобы молодой писатель принес интересную рукопись и вы ее издали?

ИЦКОВИЧ ДМИТРИЙ: Всё время приходят такие молодые писатели.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Было что-то, что вас поразило?

ИЦКОВИЧ ДМИТРИЙ: У меня сейчас лежит несколько очень симпатичных рукописей от очень симпатичных ребят.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: А можете кого-то назвать из современных популярных писателей?

ИЦКОВИЧ ДМИТРИЙ: У нас было два открытия, которые заслуженно вошли в современную писательскую обойму. Это случилось благодаря нам. Это Андрей Герасимов и Олег Зайончковский. У них совершенно разные судьбы. Герасимов – актёр по образованию и больше связан с кино, сценарного типа человек: его книги построены на диалогах. А Зайончковсий вообще начал писать в сорок пять лет. Это парень, который был слесарем, жил в Подмосковье, в Хотьково. Очень интеллигентный, очень тонкий человек, на мой взгляд, с правильной писательской судьбой.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: От чего зависит размер гонорара молодого писателя?

ИЦКОВИЧ ДМИТРИЙ: Размер гонорара зависит от разных факторов. Здесь почти все гости замечательные. Господин Проханов - сам главный редактор и владелец известной газеты «Завтра». Все понимают, сколько за это платят. Писатель, когда он продвигается впервые, как правило, реализует свои амбиции и часто готов сам заплатить за то, чтобы книга была издана. Основные риски идут у издателя, потому что это неизвестный писатель. Издатель издал, а ничего не продал, всё пустил под нож. Никто не доволен, никто не сыт. Какой в таком случае гонорар? Никакого…

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Как вам кажется, какой литературы сегодня не хватает?

ИЦКОВИЧ ДМИТРИЙ: Только не художественной! Художественной литературы хоть отбавляй. Хотя современных Пушкиных нет, Блоков нет, и будут, не будут - это вопрос.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Но наше время - острое для литераторов?

ИЦКОВИЧ ДМИТРИЙ: Нет. Оно сумбурное, разбалансированное, не выявленное, суррогатное.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: В чём-то им, наверное, комфортно и благополучно …

ИЦКОВИЧ ДМИТРИЙ: Нет, дело не только в этом. Просто мы даже по писательским судьбам видим: реальных писательских биографий очень мало. Причём, есть замечательные литераторы - тот же Акунин (исполняет функции иностранного агента) или прекрасный автор Улицкая. Но это немножко другое. Людей, которые отдают жизнь за возможность писать, мало, и мы их мало видим. А литераторы… У них есть сценарный заработок, журналистский заработок...

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Какой литературы, вы говорите, не хватает?

ИЦКОВИЧ ДМИТРИЙ: А литературы не хватает, на самом деле, простой - которая бы человеческим языком рассказывала о простых вещах.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Вот мне всё время хочется задать вопрос. Вы читаете детективы, легкую литературу, популярную литературу?

ИЦКОВИЧ ДМИТРИЙ: Раз в три года. Я сам не читатель. Я могу не читать несколько лет. И когда мне говорят: «Читал?», я спрашиваю: «А надо?»

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Большое спасибо, Дмитрий!

Отец Иоанн, скажите нам всё-таки в завершении программы, на что все-таки нужно тратить больше времени молодому поколению: читать современную литературу или обращаться к классике?

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: И о чем вообще нужно помнить современному человеку, выбирая книги для чтения?

ОТЕЦ ИОАНН: Здесь, наверное, не может быть общих рекомендаций. Это моё личное мнение. Вообще, нужно искать и читать. Тут уж ничего не посоветуешь. Что-то посоветуешь, потом понимаешь, что что-то проглядел, и уверен, что проглядел многое.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Вы считаете, что родителям не нужно бояться «Гарри Поттера» или какой-то другой фантастики?

ОТЕЦ ИОАНН: Нет, не нужно. Дети сами разберутся. А иначе мы уничижаем их умственные способности. У детей хороший вкус. Дети разберутся, Господь покровительствует детям.

Я думаю, разумно закончить наш разговор, если к этому дело идёт, напоминанием о том любопытном факте, что мы – единственный народ на свете, который говорит на богослужебном языке. В своё время Кирилл и Мефодий создали из множества языков племён, проживающих на одной территории, один, на тот момент синтетический, для перевода Псалтыри. А сейчас так и получается, что, даже если мы переругиваемся через стену с соседом, мы всё равно это делаем на богослужебном языке! И должна быть определенная ответственность по отношению к этому языку: мы должны его уважать.

Храни вас Господь! Пожалуй, я больше ничего добавить не смогу.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Спасибо, отец Иоанн! Спасибо всем!

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Мы ругаем детективы и любовные романы. Нас возмущает то, что продается в магазинах в качестве детской литературы, и раздражает обилие плохо переведённых и плохо изданных книг.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Но это мы покупаем такие романы, мы читаем эти детективы. И мы часто включаем ребёнку телевизор вместо того, чтобы почитать ему на ночь сказку.

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Современный читатель достоин современного писателя. От нас самих и от того, что мы покупаем в книжном магазине, зависит, какой будет наша литература.

ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: С вами были Елена Писарева…

ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: …и Дмитрий Дюжев. Увидимся в следующее воскресенье на Третьем канале!