В гостеприимном доме потомственных священников Амбарцумовых наш корреспондент Анна ЕРШОВА узнала не секреты приготовления рождественских блюд и не сценарии святочных постановок, а гораздо более ценное: как сделать так, чтобы каждый день твоих детей стал настоящим праздником.
Дом
Батюшка — высокий, мощный, с сильными руками, густыми русыми волосами и пышной бородой. Матушка — небольшого роста, со светлым лицом и приветливой улыбкой. Он — настоятель, она поет на клиросе. После воскресной службы в маленьком деревенском храме, где всегда очень много малышни, они садятся в машину и едут в магазин за продуктами.
Протоиерею Дмитрию и матушке Елене Амбарцумовым — 59 и 58 лет. У них одиннадцать детей. Некоторые уехали, получив собственное жилье, а остальные — кто-то и вместе со своими семьями — по-прежнему живут в доме отца и матери.
Честно говоря, я давно хотела попасть к ним в гости. Про этот удивительный дом в городе Всеволожске Ленинградской области, где
живет такая большая семья, я уже много слышала, читала и даже смотрела передачу по телевизору. И вот я здесь. Дом встретил меня двумя небольшими коридорчиками, а затем скрипучая лестница распахнулась в обширную прихожую, и сразу стало ясно, что здесь всего много. Комнат, икон, книг, бутылок со святой водой, сваренных к завтраку яиц, чашек на столе, курток на вешалке, фотографий на стенах, людей, которые деловито входят и выходят, двигаясь по привычным траекториям. «Это наша дочка Маша, — представляет по ходу матушка, — она работает акушеркой в клинике… А это Витенька, раньше при храме жил, ну а теперь к нам притулился: мастер на все руки!..»
Про тех, кто изображен на фотографиях, здесь могут говорить часами. «Вот папа, отец Евгений. Смотрите, как улыбается! Ведь это не просто улыбка! А вот это владыка Мелитон, наш духовник. Как вы думаете, почему он такой радостный?» И действительно, улыбка у людей с карточек будто говорит о том, что им известен какой-то секрет. Что-то очень важное, дорогое, к чему я хочу, но не могу подобрать ключ…
Отец Дмитрий — священник в третьем поколении. Батюшками стали и двое его братьев, и двое его старших сыновей. Эту семью всегда окружали верующие люди, даже в самые безбожные времена. Амбарцумовы всегда ходили в церковь по воскресеньям, даже когда почти все церкви были закрыты: «И мама, и моя Леночка считали, что лучше ходить в храм, чем в больницу. Они всегда водили детей к причастию. А представляете, что это такое — пойти в храм? моей маме с семью, а моей супруге с одиннадцатью детишками? Современные мамы и с двумя с трудом справляются! А моя Лена брала пятерых младших и ехала в Москву, говоря: «Я хочу отдохнуть от суеты». Вот так и отдыхала».
Рождество
Праздник Рождества в этой семье начали отмечать еще при дедушке Владимире, расстрелянном впоследствии на полигоне в Бутово и причисленном к лику святых. Отец Владимир наряжал елку, дарил детям подарки, самозабвенно играл и шалил с ними. Например, пулял шариками из длинных бумажных труб. Дети, конечно, были в восторге! Его сын, священник Евгений, тоже считал, что праздновать Рождество нужно интересно. Он прятал подарки на деревьях, в шкафах, среди вещей, а детям под подушку клал записки со стихотворением-загадкой, в котором было зашифровано указание места, где спрятан сюрприз. Некоторые даже плакали, если найти удавалось не сразу…
Семейные архивы хранятся у самого серьезного и ученого старшего сына Амбарцумовых — священника Ильи. Он больше всех помнит о дедушках и бабушках, а, рассказывая о детстве, снова, как мальчишка, хохочет и шутит, вспоминая о своих шалостях.
— Дедушка Женя всегда говорил, что христианин не должен выделяться из светского общества, а, напротив, даже показывать пример, радуясь всеми мирскими хорошими радостями. Поэтому мы и празднование Нового года ввели. Не все светские традиции стоит тащить в Церковь, но Новый год — это хороший праздник, он объединяет людей, это праздник нашей страны. А для детей — это еще и ожидание деда Мороза. Ведь традиция новогодних подарков от деда Мороза, как мы знаем, все равно корнями уходит к святителю Николаю. Так что это — добрая традиция.
Мы всегда лояльно относились к советской власти. Дедушка Женя считал, что, независимо от государственного строя, истинный христианин должен быть лучшим гражданином, свидетельствуя, насколько выгодны обществу его честность, хорошее отношение к коллективу, дружелюбие, трудолюбие, активность. Дедушка и бабушка были педагогами, бабушка вела театральный кружок, и, когда мы учились, их в школе помнили и уважали. Но и мы не были белыми воронами, у нас в классе был авторитет. Мы на светских праздниках всегда были на высоте: выступали, играли в театральном кружке. Потому и к нашим праздникам в школе относились с пониманием и даже закрывали глаза на пропуски занятий в эти дни. С комсомолом было так же. Учителя спрашивали: «Будете вступать в комсомол?» — «Нет». — «Ну, все понятно». Никаких проблем не возникало.
Поэтому и сейчас в наших семьях отношения с неверующими родственниками — добрые. Мы прекрасно празднуем все вместе Новый год: сидим за столом, смотрим телевизор, беседуем об истории, книгах... Мы были воспитаны в уважении к атеистам, в уважении к их доброте, совести, образованности. А фарисейство и ханжество просто убивают. От настоящего христианина ханжу отличает привязанность к внешним сторонам веры, ритуалам, правилам. Именно из-за этого возникает конфликт с атеистами, которые этих правил не хотят исполнять. А настоящий христианин старается приспособиться — не предавая, конечно, своих принципов и имея определенные границы свободы, — к тому доброму, что есть в мире. И если он основывает свою жизнь на молитвенном, духовном состоянии — конфликта не возникает, все покрывается любовью. Неверующие никогда не станут ходить в церковь, если им тычут: ты, такой-сякой, не ходишь в храм! Неверующего можно вдохновить только личным примером.
— Как мы совмещаем Рождественский пост с Новым годом? — отвечает на мой вопрос «папа», отец Дмитрий. — Но мы же не вне страны живем, мы любим наше правительство, слушаем его поздравление. Пост нельзя ставить во главу угла. Во всех делах хороша постепенность. И для детей, например, — сначала убрать конфеты или какое-то развлечение, потом что-то еще. Потихоньку, не за один год, дойти до поста. Воздержание хорошо, но оно должно иметь смысл. Я пощусь тогда, когда пост доставляет мне радость! Пост для меня — это время самых высоких чувств и самых интересных переживаний. Я пощусь ради Христа с радостью, я вижу, как это воздержание приносит плоды! Мне легче молиться, у меня настроение хорошее! И если этой радости нет — чего ради бороться?..
В нашей семье, конечно, Рождество затмевало Новый год. На Рождество главным было богослужение. Мама не работала, и вся наша жизнь крутилась вокруг папы. Папа служил в разных храмах, и мы вместе с ним путешествовали… И мои ребята с малых лет всегда ходили в церковь и мне помогали. Все дети могут читать по-славянски, могут петь церковные песнопения.
После службы обычно у нас — большой вкусный стол. Илюша играет на гитаре, сочиняет песни, Яшенька шикарно поет. Все наши что-то поют, пишут. Поэтому когда собираемся вместе — обязательно кто-нибудь что-то свое покажет, прочитает или споет.
Ведь в чем смысл Нового года и Рождества? — продолжает отец Дмитрий. — Новый год связан со временем. Во времени все мы смертны. А Рождество, напротив, — это надежда на другую жизнь, за пределами этой жизни.
Правильное празднование должно иметь глубокий смысл. И дает его, конечно, церковная служба. Ведь Рождество длится не один день, а целую неделю! И святой она названа потому, что радость очень велика! Но эта радость немыслима без молитвы. Ее камертон — Литургия, причастие. И если мы разговляемся без ежедневного причащения, то это становится просто едой — безудержной, какой-то некрасивой. И радости здесь мало.
Я так расстраиваюсь сейчас, что в новых храмах иконы двунадесятых праздников уменьшились до таблеточек! Ведь праздники — самое учительное, самое понятное, красивое, интересное, что есть в Православной Церкви. Наша вера вся — в праздниках! В Рождество за вкусным столом мы можем рассказать детям, что означает это торжество, сделать вместе с ними добрые дела. Праздники нас учат, воспитывают. Так почему же иконы уменшились до столь микроскопического размера? Это неправильно… Раз иконы затеряны — значит, затерян и смысл.
— Знаете, у нас нет каких-то особенных рецептов для Рождества или даже Пасхи, — объясняет мне отец Илья. — Почему? Да потому что у нас каждое воскресенье — пасхальное настроение. Все освещено небывалой радостью, когда мы вместе дома, с любимой мамой. И мы стараемся очень часто дарить подарки. В нас это заложено с самого детства! Мама постоянно приучала отдавать, дарить, не быть жадными. Ты придешь в наш дом — тебя всегда накормят, напоят, надарят подарков. А теперь и мы с женой в ночь перед праздником украшаем дом, надуваем шары, готовим торты и собираем множество подарков для детей: всякие безделушки, игры, сладости — и немножко духовного. Чтобы ребеночек радовался, веселился. И в этой радости и духовное принял.
Семья
Одиннадцать детей! Я знаю семьи с пятью — даже там, на мой взгляд, непросто. Как же справлялись Амбарцумовы? Их опыт для меня — настоящий кладезь полезной информации! Мне хочется узнать как можно больше. Например, как отец Дмитрий, несмотря на бурную деятельность (он открыл много храмов во Всеволжском районе и договорился с некоторыми школами о преподавании духовных дисциплин), умудрялся уделять время своим одиннадцати детям? И удавалось ли это ему? Лучше всего спросить об этом самих детей. Спрашиваю — и отец Илья с готовностью начинает подробный рассказ. Кажется, он может говорить про родителей часами.
— Папа всегда нам делал игрушки, он мне смастерил машину, самолет, который повесил во дворе на веревках, на нем даже можно было летать. Делал ходули, палки со зверями, вырезанными из фанеры, — медведями, зайцами, — и мы скакали на этих палках. Он играл с нами в прятки. Причем так играл, что никто не мог найти, если он упрятывал кого-то из младших детей! Ездил с нами в походы, на байдарках, на лодках. Учил нас ловить рыбу, плавать, грести, играть в шахматы, домино, теннис! Я с детства помню, как у папы на велосипеде и спереди, и сзади было по детскому сиденьицу, там сидели малыши. Папа нас учил ездить колесо в колесо: за ним ехал один, потом еще один и самый маленький — в конце. А еще он всегда был очень оригинальный, смешной, показывал нам фокусы. Я до сих пор на своих уроках, когда рассказываю, что само по себе ничего не может быть, использую папин фокус. Разрываю бумагу, комкаю ее, а потом вдруг разворачиваю снова гладенький листочек. Кажется, что разорванный лист сам собой слепился. Но потом показываю детям секрет, объясняю, что ничто не может возникнуть из ничего...
Но папа — это и строгость, порядок, дисциплина. Когда мы сидели за столом и кто-то баловался — он мог так стукнуть кулаком , что кружки и тарелки подлетали. Папа завел такой порядок, что у каждого было свое дело в семье. Один выносил ведро, другой подметал. Но зато когда его не было — мы ничего не делали (смеется). Мама считала, что блажен, кто смолоду был молод. Она нас просто отпускала, и мы постоянно играли и веселились.
Мама у нас очень добрая — сплошная любовь. И эта ее любовь заставляла нас не делать зла. Потому что стыдно. Когда мне одноклассник как-то раз сказал: пойдем погуляем, а дома соври, что нас задержали, — я был так удивлен, как можно маму обмануть! Мама научила нас главному — не отчаиваться. В какой бы грех ни впадал кто-то из нас, на грани ужаса, — ни на минуту не сомневаться в любви Бога. Как мы никогда не сомневались в материнской любви.
— Те, кто приходят к вере в сознательном возрасте, более жестки в требованиях, — считает отец Дмитрий. — И священники со своей паствой, и отцы со своими детьми. Они хотят, чтобы все было сразу и правильно. А так нельзя, нужно постепенно. В христианской семье должна царствовать любовь, а не что-то другое… Ведь у нас как было: утром дети прибегали к маме, ночью, если заснуть не могли, — тоже к маме. В ее комнате всегда были маленькие, да и старшие тоже приходили. Потому что с мамой всегда уютно. И вот мама вставала на молитву каждый день, вечером и утром. Они ее слушали, даже засыпали под молитву. Однажды Леночка заболела и не смогла молиться. И все почувствовали себя не в своей тарелке. Поняли, что молитва их утешала, давала хорошее настроение, помогала жить. Но это была молитва матери, не их, они просто купались в этой молитве… И тогда Коля встал и стал молиться вместо мамы. И все заснули, и все стало снова хорошо… Конечно, учить молиться вот так, показывая каждый день добрый пример, — долго и трудно. Но только примером, а не натаскиваниями можно что-то сделать. Сердце загорится — и все придет. Сердце не горит — и все будет дребедень. Самое страшное — это Церковь без любви.
— Путь к решению многих проблем — это не нотации и мораль, а образ радостной жизни, — подытоживает отец Илья. — Жизни с Богом. Нас никто никогда не заставлял ходить в храм и молиться, это было личное дело каждого. Но дети невзначай замечали: вот, мама помолилась, и помогло. Папа помолился, и кто-то выздоровел. Не надо ничему специально учить. Все само собой приходит к ребенку, если родители ведут соответствующий образ жизни.
Для нас мама с папой — образец. Для мальчиков больше — отец. Который воздерживается, не пьет, не курит, любит свою жену. Но и не чужд мирским радостям. А для девочек — мама. Добрая, всех утешающая, очень терпеливая. Которая сначала накормит, а лишь потом что-то спросит.
Когда нам дали четыре квартиры, папа продал их и купил этот дом — хотел, чтобы дом объединял нас всех, и чтобы был участок, на котором играли дети. Теперь дом выполнил свою функцию, и из него потихоньку все разъезжаются. Но с ним всегда связана мама. Где мама, там у нас и дом. Там наш пункт пересечения, наше родовое гнездо. Мы туда залетаем, чтобы узнать новое друг о друге, чтобы погреться в этой радости, ну и поругаться иногда, и, конечно же, покушать (смеется)...
— А Вы, старший брат, никогда не жалели, что у вас такая большая семья?
— Ох, мне маму в детстве было так жалко! Когда она говорила: «Илюша, разбуди меня утром», — я этого боялся больше всего. Вот она спит, дышит тяжело, как будто ожидая, что с каждым ребенком может что-то случиться. И я ей — «мама!» — она не просыпается. Я ей опять — «мама!» — она не просыпается. Я ее тогда потрогаю за плечо, а она вдруг вскрикнет и вскакивает с таким ужасом, что у меня сердце ёкает… Вот так мама спала. Я вообще думал, что ее жизнь загублена навсегда. А потом оказалось, что нет — только начинается. Она сейчас и на коклюшках вяжет, и на компьютере работает, и пишет иконы, и поет в церкви, и занимается языками…
Я никогда не жалел, что мы многодетные. Хотя иногда над нами смеялись, цыганами называли, когда мы гуськом шли в церковь. Но я всегда очень радовался младшим братьям и сестрам, постоянно их пеленал, чмокал, гугукал с ними. У нас все дети были как солнышки — такие светленькие, толстенькие, неуклюжие! И если бы у меня было мало сестер и братьев, я бы, наверное, не был бы таким веселым, не интересовался бы так жизнью… А когда они вырастают, вот тогда начинается самое интересное! Кто-то сошьет тебе штаны, кто-то вылечит от болезни, а кто-то и от бандитов защитит… Это такая радость — большая семья!
Любовь
Одна комната в этом доме отведена под церковь. Она так и называется — домовый храм. Там мы надолго останавливаемся: ведь у каждой иконы, будь она даже плакатом-афишей какой-то выставки, есть своя история. Молитвенный столик в этом храме сделан из деревьев, привезенных с полигона в Бутово, где похоронен дедушка, священномученик Владимир. Кажется, я начинаю понимать, почему в этом доме считают ненужным какое-то особенное воспитание: запусти сюда ребенка, расскажи ему о том, что висит на стенах, и это уже будет самым лучшим воспитанием. В книжном шкафу на почетном месте — фотография молодой Елены Анатольевны. «А вот моя лапушка в молодости, — показывает отец Дмитрий. — Красоты неописуемой. Посмотрите, ведь правда? Я пришел с флота, она весила 40 кг, я ее на руках носил!»
— Папа маму очень любил в молодости, но и с годами — не меньше, потому что человек с возрастом становится мудрее, интереснее, в нем открывается глубина, — рассказывает отец Илья. — Мама с самого начала хотела иметь большую семью. Они с подружкой тетей Машей — папиной сестрой, через которую они и познакомились, — мечтали, что у них будет много детей, целых десять! А им говорили, дескать, ну что вы, это только фантазии, которые скоро пройдут. Но все сбылось даже с лихвой: у мамы 11, а у тети Маши — 12… Наша мама связана с Рождеством напрямую: она родилась накануне Рождества, в Сочельник, и сама столько раз рожала. А перед тем, как она появилась на свет, бабушка видела сон: бассейн, а в нем большая-большая рыба, полная икры. Так Господь благословил ее к многодетности.
Господь очень много дал ей через материнство и всегда помогал. Например, когда еды было мало, она молилась, и сразу кто-нибудь чего-нибудь приносил… А как она молилась за каждого ребенка! Как плакала о каждом! Вот, например, когда у брата Андрюши были в армии проблемы, мама все время ездила в одну из церквей Санкт-Петербурга молиться. Она там плакала-плакала, пока одна женщина не подошла и не поинтересовалась — мол, что Вы так убиваетесь? Мама рассказала свою историю, а женщина спросила: «А где служит Ваш сын?» Мама назвала. И вдруг женщина воскликнула: «Так это же часть моего мужа!» И после этого Андрея перевели в другую часть, и дальше у него в армии все было просто замечательно…
Потом мы пили кофе, а Елена Анатольевна подавала на стол то одно, то другое. «Представляете, чтобы покушать, пришлось два часа убираться на кухне», — сообщила она весело. Мне стало стыдно: вспомнилось, как в своей, в два с половиной раза меньшей семье я беспрестанно ворчу и дуюсь, убирая за всеми. А тут все было сделано между прочим, с улыбкой. Еще мне было неловко сидеть и распивать кофеи, когда матушка крутится у плиты. Елена Анатольевна одной рукой чистила картошку, другой — жарила ее на двух сковородках. «А знаете, — рассказывала она, — современных детей так жалко! Родители их все время дергают: туда нельзя, к этому не прикасайся, здесь переобуйся! Конечно, когда в семье один-два ребенка, все внимание взрослых на них сконцентрировано. А мы-то детям ничего не запрещали: пусть радуются, отдыхают! Да и некогда было… И дети любят наш дом. Вот Коля, младший сын, поступил в семинарию, но выдвинул условие: жить я буду только дома. Ему говорят: тебе же в 5 утра уходить и в 11 вечера возвращаться! Ну и что, отвечает, все равно дома хочу. И начальство ему разрешило… Это прямо как папа, когда на флоте был. Его сестра Маша рассказывала, как он в письмах писал: я так хочу домой, что готов жить где угодно, даже в будке с Аргунчиком!..» И тут я ненароком посмотрела на «папу». Он внимал словам своей «лапушки», и каждая ее улыбка отражалась на его лице сиянием…
— Семья держится тем, что отец и мать составляют единое целое, — учил меня отец Дмитрий. — Троица осуществляется в любви, и мы должны быть в любви. Если родители грешат — дети болеют. Если родители не уделяют внимание и время своим детям, им становится плохо. Когда родители перестают любить — дети внутренне умирают. Для детей родители — смысл жизни, их первые наставники.
Пробыв в этом доме совсем немного времени, я поняла главное. Пусть здесь никогда нет идеального порядка и чувствуется, что на многое тут смотрят сквозь пальцы. Но зато есть что-то действительно важное, рядом с которым все меркнет. И это важное — рецепт ежедневного праздника — любовь.
На заставке фрагмент фото Saint-Petersburg Theological Academy
