Те из нас, кто помнит начало 1990-х годов, вряд ли сумеют вообразить Человека Искусства, рискнувшего в это лихое время не просто начать новое, невиданное доселе для нашей культуры дело, но, начав, упрочить его и довести живым до нынешних дней.
Я нарочно воспользовался словом «упрочить», которое, даже если всё окончательно посыплется в родном языке, останется жить в лексиконе хотя бы пушкинской цитатой (из «Пиковой дамы»). В популярном сетевом «Викисловаре» именно она открывает перечень примеров, следующих за ученой справкой о значении редкоземельного глагола.
...Итак, двадцать лет тому назад, актер, режиссер, литератор и пушкинист Владимир Рецептер основал в Санкт-Петербурге «Государственный Пушкинский театральный центр», стержневой частью работы которого стало явление театра-студии «Пушкинская школа». Я пишу свои заметки сразу по окончании обширных московских гастролей этого театра, которые состоялись на площадке «Мастерской Петра Фоменко».
Основу труппы, состоящей из молодых артистов, составил выпускной курс 2006 года: ученики Рецептера начали постепенно превращаться в его партнеров. И – уже вместе со своим учителем, и, кажется, навсегда – остались учениками.
Учениками Пушкина.
Вот – что главное. Это не «театр имени Пушкина», не театр, «ставящий Пушкина» (хотя такого количества пушкинских вещей нет ни в одной афише). Это – единственный сценический коллектив, пытающийся внутри культурной цепи под условным названием «Русский национальный театр» – создать, вырастить, вернуть – важнейшее эстетическое и духовное звено.
Пропущенное.
Оно называется – Театр Александра Пушкина, или – пушкинский театр.
В представительских документах, в «листах», как говаривали в старину, и на сайте Государственного Пушкинского Театрального центра поминается зарубежный собрат наших петербуржцев – Мемориальный шекспировский театр в Стратфорде-на-Эйвоне, ориентированный на драматургию Шекспира. Это – подобные явления.
Теперь понятно: перед нами бесконечное приближение к гению пушкинской драматургии, к веществу «Бориса Годунова», «Русалки», «Маленьких трагедий»… Так что это было? Почему Пушкину был так важен театр? Какое послание нам, сегодняшним, вложил он в свою драматургию?
А ведь Пушкин – призывавший читать Шекспира – это совсем не Шекспир. Загадочный англичанин был драматургом и поэтом, но он не писал ни прозы, ни романов в стихах, не занимался критикой и редактированием, не сидел над историческими исследованиями.
Владимир Рецептер давно и убедительно доказал, что «Сцены из рыцарских времен» и «Русалка» – вовсе не «незаконченные» пушкинские произведения, но полноценные драматургические послания, требующие театральной сцены. Армия пушкиноведов – за небольшим, но устойчивым исключением, то есть несколькими сомышленниками Владимира Эммануиловича и – по слову апостола – его совопросниками, в сторону подмостков смотреть не хочет.
Они продолжают работать с драматургическими пушкинскими текстами, как с «черным на белом», не учитывая растворенного в этих текстах сценического пространства. Пространства так необходимого Пушкину. А ведь в этом – важнейший ключ к постижению пушкинской тайны.
Руководитель «Пушкинской школы» ни на минуту не забывает, что А.С. был, помимо прочего, гениальным актером: прочитать хотя бы сохранившиеся свидетельства о публичном чтении «Бориса Годунова» его автором, представить, что творилось в тот день в Доме Веневитиновых с искушенными, замечу, людьми?!
«…Первые явления мы выслушали тихо и спокойно или, лучше сказать, в каком-то недоумении. Но чем дальше, тем ощущения усиливались. Что было со мною, я и рассказать не могу. Мне показалось, что родной мой и любезный Нестор поднялся из могилы и говорит устами Пимена: мне послышался живой голос древнего русского летописателя. А когда Пушкин дошел до рассказа Пимена о посещении Кириллова монастыря Иваном Грозным, о молитве иноков: “Да ниспошлет покой его душе, страдающей и бурной”, – мы все просто как будто обеспамятели. Кого бросало в жар, кого в озноб. Волосы поднимались дыбом. Не стало сил воздерживаться. <...> Кончилось чтение. Мы смотрели друг на друга долго и потом бросились к Пушкину. Начались объятия, поднялся шум, раздался смех, полились слезы, поздравления. О какое удивительное то было утро, оставившее следы на всю жизнь. Не помню, как мы разошлись, как закончили день, как улеглись спать. Да едва ли кто и спал из нас в эту ночь. Так был потрясен весь наш организм».
Вернусь к «черному на белом».
В своих заметках «О народной драме и о “Марфе Посаднице” М. П. Погодина» Пушкин вдохновенно писал: «Что развивается в трагедии? какая цель ее? Человек и народ – Судьба человеческая, судьба народная. Вот почему Расин велик, несмотря на узкую форму своей трагедии. Вот почему Шекспир велик, несмотря на неравенство, небрежность, уродливость отделки. Что нужно драматическому писателю? Философию, бесстрастие, государственные мысли историка, догадливость, живость воображения, никакого предрассудка любимой мысли. Свобода».
И ниже – важнейшие слова для понимания феномена пушкинской школы:
«Трагедия преимущественно выводила тяжкие злодеяния, страдания сверхъестественные, даже физические… Но привычка притупляет ощущения – воображение привыкает к убийствам и казням, смотрит на них уже равнодушно, изображение же страстей и излияний души человеческой для него всегда ново, всегда занимательно, велико и поучительно. Драма стала заведовать страстями и душою человеческою. Истина страстей, правдоподобие чувствований в предполагаемых обстоятельствах (выделено мной – П. К.) – вот чего требует наш ум от драматического писателя».
Правдоподобие есть путь к истинности страстей, а страсть – это сильное чувствование, не так ли? – говорил Георгий Товстоногов (Рецептер проработал в его БДТ четверть века).
Два года назад на телеканале «Культура» прошла передача, посвященная 75-летнему юбилею художественного руководителя Пушкинского театрального центра, она называлась по строчке его давнего стихотворения – «Ты видишь, перемены судьба мне не дала…»
Строка должна продолжаться так: «…вновь – от стола до сцены, от сцены до стола».
Судьбе было угодно, чтобы этот университетский филолог по первому образованию, выдающийся актер (вспомним легендарный моноспектакль «Гамлет», Петра в «Мещанах», Грибоедова в «Смерти Вазир-Мухтара») и режиссер («Розу и крест» Блока он впервые поставил на Малой сцене именно в БДТ); и – автор десятка документальных, прозаических, стихотворных книг, – посвятил себя тому самому делу, которое в языке еще с апостольских времен выражается одним простым и ясным словом.
Служению.
Сам же Народный артист России Владимир Рецептер говорить об этих вещах не любит, предпочитая обмолвку «у меня не было выбора».
В том самом юбилейном фильме, названном по строчке его стихотворения звучит фрагмент почти домашнего, доверительного монолога (в это время Владимир Рецептер просто идет в кадре – по набережной «Фонтанки» – к своему театру):
«Знаете, как Пушкин сказал: “Случай – это мгновенное и мощное орудие Проведения”?.. Наверное, были и кажущиеся случайности, но в итоге все продиктовано судьбой… Я вообще думаю, что жизнь силовым способом не построишь, поэтому как-то все само получается. Или – не получается. И – слава Господу».
Мне счастливо быть знакомым с этим человеком, беседовать с ним, бывать в его театре, на его пушкинских фестивалях, читать его книги. Счастливо помнить его лицо на литии по Пушкину в Святогорском монастыре, счастливо готовить его стихотворные публикации в «Новом мире».
Я знаю, что при наших встречах в московских отелях, непременно увижу на его гостиничном подоконнике длинный ряд иконок, которые он всегда возит с собою. Знаю, что при встрече он начнет разговор не с театра, а рассказа о храме, который виден в этой поездке из его гостиничного окна. Что на прощанье он тихонечко меня перекрестит и пожелает ангела-хранителя.
Мне счастливо, наконец, что Рецептер открыл нам – зрителям и читателям – пушкинскую школу, в которой он уже столько лет смиренно и страстно внимает словам и знакам нашего национального гения.
И остается в этой школе вечным учеником.
«В начале жизни школу помню я…»
