Вот уже пятнадцать лет я непрерывно варюсь в родительском сообществе, и горестей-радостей-вопросов в родительских чатах и компаниях наблюдаю немало. Одна из этих горестей типична.
Коротко она звучит так: страх быть плохим родителем. На своей шкуре я это, разумеется, тоже прочувствовала и дерзну обобщить: мы, современные родители, бываем очень зависимы от желания быть хорошими. Хотя бы в своих собственных глазах.
Подсознательно мы все хотим быть мамой (или папой) из американского семейного кино. Или кто-то, может быть, — из жития Иулиании Лазаревской. Но иногда именно это желание мешает нам принимать правильные решения и проявлять адекватные реакции. Мешает быть своевременно «плохим» и непопулярным — но в интересах ребенка.
Хочется быть хорошей мамой — и сложно отказать, когда ребенок просит «вредность». Не нравится «наводить дисциплину», ведь хорошие мамы вдохновляют и играют в веселые игры, а не запрещают скучным голосом бегать по супермаркету. Трудно отправить ребенка спать вовремя, ведь «он не хочет», а мы «не хотим давить», и отдыхать некогда, ведь он перевозбужден и скачет сайгаком круглосуточно, наступает «депривация сна», а наши нервы превращаются в старые канаты.
Если мы слишком долго движемся по пути «хорошей мамы», то на выходе нас ждет совершенно дикая накопившаяся усталость и разочарование: дети не слышат наше «нет» и вокруг царит хаос, а при этом ни внутреннего ощущения «хорошести», ни внешнего «признания» так и не наступает.
Популярные книжки и кино про прекрасных мам формируют убеждение, что нам 24 часа в сутки надо быть легкими, веселыми, понимающими и принимающими, всегда готовыми играть, разговаривать только «я-сообщениями» и не фрустрировать ребеночка запретами. А еще без остановки «контейнировать» и разъяснять чаду его эмоции, не забывая при этом круглосуточно «быть в ресурсе».
Но единственное, что оказывается несложно исполнить, — это «не фрустрировать запретами». Или говорить «я-сообщениями», не замечая, что для совсем маленьких детей это бывает сущей пыткой. Они свои-то эмоции определять не научились — куда им до наших взрослых. А мама стоит над улетевшим в истерику двухлеткой и стоически повторяет: «Я чувствую себя расстроенной, когда ты орешь, я бы хотела, чтобы ты прекратил…»
Мы лучше будем бессмысленно в десятый раз повторять трехлетке: «Маме больно, когда ты дергаешь за волосы», чем строго прервем недолжное поведение после второго объяснения. Ведь чувствовать себя строгой мамой не так приятно, как чувствовать себя мамой просвещенной и «принимающей». А трехлетка перевозбудился, устал и попросту недозрел до рассказов о маминых эмоциях.
Побочным эффектом этой попустительской доброты становится то, что «хорошая» мама периодически всё равно срывается. Причем этот срыв для ребенка оказывается гораздо большим шоком, чем своевременный запрет немного строгим голосом. В случае запрета хотя бы формируются начатки логического мышления: «Я ударил вот так, и мама недовольна, ага, запомним».
А когда добрую маму «выносит» от собственного попустительства и усталости, это может произойти уже не в ответ на недолжное поведение ребенка, а совершенно неожиданно. Например, во время невинного общения мама, до этого размотавшая километры нервов на терпение истерик и баловства, вдруг резко реагирует на невинную активность почемучки. И у ребенка — только удивление: «Я просто еще раз спросил, почему небо синее, а она как заорет!».
Что же делать? «Быть на стороне ребенка», как пишут в книжках — только по-настоящему. На стороне ребенка, а не на стороне собственной «хорошести». Нам нельзя использовать общение с детьми для «разборок» с собственной самооценкой. Если ребенку надо спать, значит, ему надо спать, даже если, уложив его в кровать, я почувствую себя недостаточно «просвещенной» и либеральной мамой. Я как-нибудь переживу сей дискомфорт, а вот здоровье хронически невысыпающегося ребенка может и не пережить моего либерализма.
Если ребенок должен (а он должен) вырасти адекватным взрослым, способным к социальному взаимодействию, значит, мне придется (несмотря на дискомфорт) учить его уважению к другим людям, и в первую очередь к родителям. Иначе — доходит до смешного на грани патологии.
Например, сколько мам на полном серьезе жалуются, что давно не принимали ванну в одиночестве: «Они всё равно врываются!» Причем выясняется, что «они» — это дети вполне вменяемого возраста пяти, семи или даже девяти лет. А маме кажется, что обозначить элементарные границы собственных физиологических потребностей — это уже значит как-то «фрустрировать» ребенка и таким образом стать недостаточно хорошей мамой. Вопрос о том, что фрустрация и столкновение с ограничениями — это, вообще-то, нормальная и необходимая часть взросления, даже нет смысла поднимать.
Конечно же я не призываю родителей превращать свой дом в казарму, где дети исключительно ходят строем и отвечают хором: «Да, мамочка». Понятно, что тирания ничуть не лучше попустительства. Но я хочу сказать, что мы в наших семьях должны оставаться взрослыми, то есть теми, кто выстраивает добрые, гуманные и уважительные отношения, но в случае необходимости готов взять на себя ответственность за непопулярные решения и своевременные меры. А не сидеть растерянно (так и хочется сказать — у разбитого корыта) посреди комнаты и страдать, что жизнь с детьми совершенно вышла из-под контроля. В этот-то момент и накрывает ощущение «Я ужасная мать», только оно уже накопившееся, избыточное и опасное. Оно может вести к попыткам оправдываться через обвинения, к неконтролируемому срыву вплоть до агрессии к детям и самой себе.
Куда полезнее гомеопатические дозы: «Да, сейчас я не Мэри Поппинс, зато действую на пользу детям и себе, берегу нервы для долгой материнской дистанции». Если привыкнуть в рабочем режиме быть просто мамой со взрослыми — не всегда приятными — обязанностями и человеческими — не всегда идеальными — реакциями вроде запретов и воспитательных бесед, то страх быть недостаточно хорошей исчезает, уступая место каким-то более конструктивным размышлениям.
