Вы, наверное, с недоумением прочитали название этой колонки. При чем тут пирожки — и Православие?! И все же… Вот с чем у вас ассоциируются ароматные, пышущие жаром румяные пирожки? У меня — с моей уютной бабушкой, горячей печкой в деревянном, чуть подсыревшем доме, рождественскими приготовлениями, ощущением праздника, самыми близкими людьми за одним столом. А теперь еще и…с Церковью.
Одним ноябрьским воскресным утром мы с подругой решили поехать в сельский храм на Божественную литургию. Землю едва-едва присыпал легкий белый снежок, похожий на конфетти. Ехать было весело. Трясясь в автобусе советских времен, мы напевали вполголоса разученные заранее песнопения, которые намеревались спеть на службе. Забегая вперед, скажу, что на клиросе была война. Каждое воскресение — «битва хоров», а точнее, солистов. Каждый намеревался перетащить одеяло на себя, быть главным, незаменимым и, в общем, «первым сопрано». К нам с подругой было особое отношение. Нас тихо недолюбливали за то, что мы пытались лезть в «чужой монастырь да со своим уставом». Что ж греха таить, пытались…сделать службу лучше, красивее, стройнее — и имели на это полное право, хотя бы потому, что могли отличить ноту си от ноты соль. Ну да соль рассказа не в этом.
Настроение было такое зимнее, свежее, боевое. Батюшка радостно встретил дорогих гостей и благословил нас встать на клирос. Мы по-хозяйски разложили ноты, сделали необходимые закладки и поделили между собой чтение часов перед Литургией. Я очень любила шестой час. Последняя молитва этого часа словно открывает двери в Царство Божие, срывает завесу между небом и землей.
И вот началась служба. И началась она ужасно. Наша неудачная попытка спеть первый антифон на два голоса весьма порадовала тех, кто был по другую сторону баррикад. Пришлось, как всегда, все петь в один голос. Это удручало. Пение звучало тяжело, фальшиво и заупокойно. Вечный минор, дребезжащая секунда…заупокойная Литургия. Не было в нашем хоре сплоченности. Это пели явно не ангелы.
А служба потихоньку подходила к «Херувимской». Сколько надежд у нас с подругой на нее было! Мы так готовились к исполнению этого песнопения: не один раз специально собирались у меня дома, где имелось фортепиано, чтобы репетировать и репетировать. За пять минут до начала службы мы даже распели ее в котельной, которая служила в храме вместо трапезной. Такая красота получилась на два голоса!
Батюшка заранее предупредил остальных, чтобы все молчали, даже если мы вступим сначала неправильно. Он хотел дать нам попытку все-таки спеть так, как надо. И о, чудо! Мы вступили правильно. И… сбились. Одна из клирошанок нарушила запрет настоятеля и во весь голос запела с нами в малую секунду: «Иже херувимы...». Это был конец. Мы тогда были явно не «иже херувимы», и даже рядом не летали. Мы с подругой в оцепенении замолчали. Песнопение до «Аминь» она допевала одна. Бедные прихожане! Они же настоящие мученики, подвижники! Слушая наше завывание, не дали деру из храма, чтоб только пятки сверкали. Нет ведь, стояли и, может быть, несмотря на нашу какафонию, умудрялись молиться. Пусть нас простит Господь за это…
Но мы с подругой не смогли смириться. А зря. Не проявили ни кротости, ни смирения. Не отложили житейской суеты, как о том просил нас Господь. Опять же с боевым настроем, но немного побитые мы отстояли «Яко да царя всех…». Первые два такта спели замечательно. Потом у подруги с голосом что-то случилось, а вслед за ней сбилась и я. Впоследствии оказалось, что та самая клирошанка дернула ее за куртку. Зачем, спрашивается? Видя нашу осечку, «оппозиция» ликовала. И тут уже что-то случилось со мной. Меня пробил дикий хохот. Прямо во время песнопения. Бедная моя подружка допевала его совершенно одна…
Вот так мы съездили, попели, называется, во славу Божию. Правда, быстро как-то отошли. В храме вся скорбь притупляется, делается какой-то временной перед Вечностью Божиего мира. Я это уже не раз замечала, вот и сейчас тоже.
После службы храм почти опустел, и мы направились в котельную пить чай. Мы очень проголодались, и нам не терпелось поделиться друг с другом пережитыми событиями. Но сначала — скромная трапеза. К моему великому огорчению, поживиться было особо нечем. Мы заварили чай из пакетиков и уплетали за обе щеки булку с повидлом. Я мечтательно вспомнила о том, как здесь на Престольном празднике были горы вкусностей. А аромат тех «намоленных» пирожков я помню до сих пор. Были золотистые пирожки с луком и с яйцами, и рыбные с капусточкой, и с самодельной творожной массой с изюмом. Вкуснота! «Эх, как пирожков хочется!» — протянула я, отхлебывая глоток горячего зеленого чая.
Окончив трапезу и обсудив последние события, мы пошли на клирос забрать вещи, чтобы ехать с батюшкой обратно домой. Он всегда любезно нас подвозил после службы до города. Видим — навстречу идет отче и радостно чем-то размахивает. Подойдя поближе, мы охнули. Это был пакет, а в нем — пирожки! Один к одному. Маленькие, аккуратненькие с золотистой корочкой. Интересно, а начинка какая? Батюшка весело и удивленно поведал нам, что кто-то забыл пирожки в алтаре. Дивны дела Твои, Господи! Пирожки из алтаря! Да прямо к нам в руки! Мы, конечно, тут же рассказали священнику, что буквально пару минут назад сидели в котельной и грезили о пирожках. Только теперь, и я скажу это без преувеличения, на таком обычном, казалось бы, примере, я поняла, что Господь так близко, и слышит все наши молитвы, все наши сердечные воздыхания. Вспомнились слова из второго антифона, который мы пели за Божественной литургией: «Щедр и милостив Господь…». Мы даже не подозревали тогда, насколько щедр!
И вот, сидя на клиросе, мы открыли заветный пакетик с дарами Божиими. Была идея сначала поломать все пирожки, чтоб проверить с какой они начинкой, но идея тут же отвергалась как варварская. Как говорил один богослов, пища — это любовь Божия, которая сделалась съедобной. Я откусила немного «любви» и поморщилась. С клюквой. Пирожки были с клюквой. Нет, они были вкусными, сладкими, но просто на любителя. Мне бы хотелось чего-то другого, конечно. Но после, в машине, я подумала о том, что в конце концов мы порой бываем так неблагодарны по отношению к Богу. Просим о чем-то, вымаливаем то, что нам вовсе не нужно для спасения, требуем — и что самое удивительное… получаем! Не совсем то, что хочется. И получив, делаем кислую физиономию: мол, Господи, я ж другого просил, Ты что, не понял, что ли? А ведь на деле-то, как поем, так и получаем.
Кристина КУВШИНОВА
