В 2014 году несколько больших фестивальных премий получил фильм Андрея Богатырева «Иуда», снятый по рассказу Леонида Андреева «Иуда Искариот».
Вор и мошенник Иуда становится апостолом, пытаясь понять Христа. А присмотревшись к Нему, прислушавшись к учению Его, понаблюдав за поступками Его, начинает любить Христа как великого Учителя. В трактовке Андрея Богатырева Иуда — личность страдающая. Он хотел быть любимым учеником Христа, «первым после Учителя». Иуда обрек себя на предательство, он погубил Христа, чтобы учение Его, как только Он воскреснет, стало бессмертным.
![Первый после учителя. Откровения киноиуды из фильма Андрея Богатырева](https://media.foma.ru/2014/10/iuda-p.jpg)
По Иудиной «правде», предание Учителя на крестную муку было... самым тяжелым и самым необходимым способом служения Учителю. Остальные апостолы даже не защищали Христа, когда Его брали под арест, разве только Петр, что называется, «рыпнулся». Вот они-то — истинные предатели. А Иуда чист и светел: привел Христа-человека к гибели, поскольку исполнял Божий промысел, осознанный одним Иудой — прочие апостолы ничего не поняли. Предал Христа, поскольку кому-то, не щадя себя, смирив и унизив себя, следовало предать Христа... ради Христа. А потом не вынес чудовищной тяжести избранного «пути» и возложил веревку себе на шею.
Формально Богатырев оставляет зрителям хоть какое-то пространство для выбора: прав или неправ Иуда, желал ли Бог от него предательства, или сам Иуда вбил себе в голову невесть что. В картине нет слов или действий, свидетельствующих прямо — Господь одобряет предательство апостола. Но логика системы образов, вложенная в фильм, с большой художественной силой ведет зрителя к однозначному выводу: Иуда — молодец, умница, славный человек.
Евангельский текст использован как глина для интеллектуальных игр. В подавляющем большинстве сцен и Андреев, и режиссер фильма идут мимо строк Священного Писания, исходя из собственной интуиции или из соображений драматургии сюжета.
Евангелие-то не оставляет места для мудрования, оно сообщает о роли Иуды однозначно, устами самого Бога: «„Не двенадцать ли вас избрал Я? — обращается к апостолам Иисус, — но один из вас диавол“, — это говорил Он об Иуде Симонове Искариоте, ибо сей хотел предать Его, будучи один из двенадцати» (Ин 6:70-71). И, далее, прямо говорится: «Диавол... вложил в сердце Иуде Симонову Искариоту предать Его»; Иисус знает об этом и на последней вечере с апостолами прямо указал на предателя (Ин 13:2,21-27). Куда уж яснее!
Однако то, что в Евангелии относится к образу не только Иуды или его «ближайшего товарища» Фомы, но и к образу апостолов в целом, чаще всего обращено двумя деятелями искусства в своего рода фэнтези, выполненное в стиле декадансной эпохи. Как, например, «Огненный ангел» Брюсова... Евангельские сюжеты, пройдя очень значительную «переработку», «достройку» приняли роль антуража. Точнее говоря, суммы обстоятельств на тему об особой роли образованных людей в мире сем.
Довольно значительная часть образованной публики всегда и неизменно (хоть во времена Андреева, хоть во времена Богатырева) проявляет неистребимое желание — обращаясь к Богу, толкуя Его слова и поступки, претендовать на особое понимание Его притч, спасать в Боге души... мимо Церкви. Кто в Церковь пошел, кто в Церковь глубоко погрузился, тот уж никак не принадлежит этому слою. И если поначалу причисляет себя к таковому, то впоследствии непременно сбросит эту ветхую одежку.
А Иуда и у Леонида Андреева, и у Андрея Богатырева — именно «лукавый умник», представитель образованного общества декадансной эпохи. Разумеется, не стоит видеть в образе Иуды коллективный портрет отечественной интеллигенции. Ничего подобного не имели в виду Андреев и Богатырев, на это ни малой мере не намекает и автор сих строк. Смыл фильма не в том, чтобы искать тут какой-то невидимый знак равенства. Больше того, не столь важно, получило предательство Иуды одобрение у режиссера или не получило: тут уж каждый зритель сам выберет, что ему авторитет — Священное Писание или замысловатая игра интеллектуалов.
Важнее другое.
Иуда — вечно наособицу. И ритор из него лучше, чем из прочих апостолов, и ум его сложнее, и страдания тоньше. Очень, очень тонкая натура. А прочие апостолы (т. е. в сущности, живые зерна будущей Церкви Христовой) — сущая простота, грубость нравов, недомыслие... «Лукавый умник»-Иуда идет своим путем, он понимает своего Учителя лучше всех, а потому с толпой апостолов не желает смешиваться. И разговаривает-то из них разве что с Фомой, который, по его мнению, чуть «поумнее» прочих.
Ну а теперь давайте сыграем открытыми картами. Эта давняя претензия широкого круга образованных людей на особое понимание Бога и особую душевную организацию, не позволяющую «тупо» пойти в Церковь, она ведь на деле представляет собой безответственную жажду ничем не ограниченной личной свободы. Чтобы так: как хочу, так и ворочу, и пусть конец света случится, а мне бы чаю пить. Я вот так считаю! Ум мой вот к этому привел! А что иные люди считают, то мне не указ. И пусть Церковь мне ничего не говорит, ничем меня не стесняет, никаких рамок мне не ставит. Церковь-то — стадо невеж и невежд, у меня-то ума поболе, я всё лучше знаю. Церковь вообще лишняя. Мы с Богом без нее договоримся. Я — и Он. Если, конечно, Он мне понравится, если, конечно, Он меня полюбит страстно. Тогда — да, и я его страстно полюблю, я Его даже из любви своей прибить могу, но Он-то понимает, что я Его лучше всех понимаю...
И Бог в этом «диалоге» неудержимо превращается из Личности, из Нравственного абсолюта, из Творца в фон для реплик «тонко понимающего» человека. Бог прозрачнеет, Его уже едва разглядишь, Он недостижимо далек и... не мешает. Вот если бы сам Господь в фильме прямо дал оценку мыслям, намерениям и поступкам Иуды, разве не потерял бы Иуда самостоятельное значение? Но Андреев и Богатырев «уговорили» Бога «не вмешиваться»...
Слой, продуцирующий подобное мировоззрение, был интеллектуально влиятелен на закате Российской империи, трудно не заметить его и в наши дни.
А ведь всё это называется одним словом — самообольщение. «Лукавый умник» до такой степени горд своими мыслительными способностями и своим образованием, что считает их идеальными инструментами для познания мира и Бога. А потому всецело доверяет себе. Особенно если уже убедил себя в том, что успел понять нечто важное. Вот представьте себе: приходит такой человек на конференцию по высшей математике и заявляет: «Дважды два — пять! Вы не согласны? Тогда вы не нужны!»
И потому Иуда — герой страшненький. Он творит одно преступление за другим, а зрителя подталкивают к вере в благость его поступков, ибо Иуда претендует на обладание истиной.
Под таким углом зрения претензия на некую особую миссию исчезает, и вместо нее становится видна хворь, терзающая дух. Это не болезнь предательства и не болезнь лжи. Это, скорее, тяжелый соблазн, который трудно преодолеть именно образованному человеку, «книжнику», как говорили в старину. Ему очень хочется изъять Бога из центра мира и ввести на Его роль человека. А раз человек становится «мерой всех вещей», то почему этим человеком не может быть некая конкретная личность?
Конечно же, та, самая страшная форма духовной хвори, которая была представлена выше в предельном ее развитии, касается не всей интеллигенции, а всего лишь одного ее слоя. А именно тех, кто либо утратил корни, связывающие с верой, либо опасается пустить их в эту благодатную почву. Но хворь-то чрезвычайно привязчива, трудно от нее уберечься. Для духовного отстранения от нее надо прилагать сознательные усилия, иначе она вмиг овладеет личностью.
Самообольщение — сильная штука. Ум, обольщаясь собой, слабеет и никнет. Но ему становится так уютно, так хорошо!
Смирение дается труднее.