«Крёстный отец»: неустаревшая история об упущенном шансе

Семья или группировка?

Вы обращали внимание, что в первых двух частях «Крёстного отца» Фрэнсиса Форда Копполы ни разу не звучит слово «мафия»? Зрители прекрасно понимают, что речь в картине идет именно о мафиозном клане, но само слово ни разу в кадре не произносится. Говорят, это был компромиссный шаг, на который авторы вынуждены были пойти в связи с серьезными угрозами. Мафиозные кланы, узнав о производстве студией Paramaunt картины по роману Марио Пьюзо, решили надавить на продюсеров и остановить процесс. Они опасались, что фильм повредит их имиджу и создаст проблемы в дальнейшем ведении дел. Не знаю, насколько это правда. Однако слово «мафия» в «Крёстном отце» действительно появляется лишь в третьей части, которую снимали значительно позже. Сейчас уже не очень важно, по какой причине так вышло. Для понимания смысла картины гораздо важнее, что используется в качестве замены. И это очень сильный художественный ход, потому что вместо слова «мафия» в фильме звучит слово «семья».

Трилогия «Крёстный отец» (1972, 1974, 1990) — настоящая киносага о семье Корлеоне, и от этой саги невозможно оторваться. Хотя обычно зрители с удовольствием пересматривают первую и вторую части, а третья остается за скобками. Может, это и справедливо — в художественном смысле третья часть действительно слабее. Однако именно в ней есть сцены, которые позволяют отбросить уже претензии к авторам в романтизации мафиози и увидеть такую глубину взгляда на человеческую природу, что замирает дыхание.

Итак, в фокусе внимания — семья, основателем которой стал Вито Корлеоне (Марлон Брандо в первой части, Роберт де Ниро во второй), взявший себе в качестве фамилии название своей родной сицилийской деревни. Город с таким названием на Сицилии действительно есть, и в его истории мафиозные кланы оставили тяжелый след. (Правда, в кино роль деревни Корлеоне исполнила сицилийская коммуна Савока, тоже очень живописная и тоже прославившаяся благодаря «Крёстному отцу».)

Возможно, один из секретов успеха и неповторимости «Крёстного отца» как раз в том, что перед нами, с одной стороны, очень любящие и преданные друг другу люди, а с другой — те дела, на которые они готовы решиться ради, как им кажется, своей семьи и ее интересов. Получается невероятный драматургический объем, где на первый план выходит грандиозная подмена: каковы могут быть интересы семьи, если под семьей понимаются не только супруги, дети, кровные родственники и близкие, но и люди, повязанные кровью,— мафия? Будучи повязанными кровью, они одновременно могут приходиться друг другу отцами, сыновьями и братьями, и, возможно, в их иерархии смыслов как раз кровное родство и первично. Но как отделить его от дел, завязанных на крови? 

Майкл (Аль Пачино), младший сын дона Корлеоне, такую попытку предпринял. В начале первой части саги он однозначно говорит своей невесте Кей (Дайан Китон): «Такова моя семья, но я не таков».

А на выходе — Майкл становится новым доном Корлеоне, приняв от отца все «семейные» дела. Получается, если человек переступает через себя, убивая людей, используя подкупы, умножая коррупцию, если на всём этом он строит свой бизнес и объясняет себе, что делает это ради семьи, то — как бы он ни пытался огородить близких от своих дел — дела его будут бумерангом бить по родным. Если только человек не захочет изменить своего пути и не предпримет для этого решительных шагов. 

В логике «Крёстного отца» оказывается, что семья как союз родных людей и «семья» как преступная группировка — это сообщающиеся сосуды, где взаимопроникновение неизбежно. И как бы ни пытался Вито Корлеоне дать детям лучшую жизнь по сравнению со своей, дети его оказываются втянуты во все дела «семьи» как мафии. Забота о семье, как он постоянно говорит, — это главная его задача. «Тот, кто не проводит время со своей семьей, никогда не сможет считаться настоящим мужчиной», — в этом Вито Корлеоне убежден. И это прекрасные слова! Сложность в том, что человек далеко не всегда замечает, как в его сознании происходит подмена. Как ценность семьи подменяется ценностью «семьи». Как на смену высоким идеалам приходит что-то совсем другое.

Проверить это можно только Евангелием. Христос говорит: По плодам их узнáете их» (Мф 7:16). Плоды Вито Корлеоне таковы, что его старший сын зверски расстрелян, средний сын убит младшим, а сам младший, желавший когда-то максимально дистанцироваться от дел мафии, становится новым крёстным отцом. 

Поворот не туда

Как мы помним, первоначально Вито Корлеоне не рассчитывал на младшего сына Майкла как на продолжателя своего дела. Он хотел, чтобы Майкл стал сенатором, гордостью семьи. Когда Майкл впервые появляется в кадре в начале фильма, на свадьбе сестры, он уже герой Второй мировой войны, он вернулся с наградами, и он намерен жить своей жизнью. Его невеста Кей — американка, девушка с развитым критическим мышлением. Она совсем не похожа на мать Майкла, которая никогда не задает мужу вопросов. Кей расспрашивает о близких Майкла, и он охотно ей отвечает, не утаивая ужасных дел семьи и «семьи», ведь он не соотносит себя с делами отца и не собирается в них участвовать. Как же он оказывается в точке, где он — глава одного из крупнейших мафиозных кланов? В какой момент он свернул не туда?

А в какой момент свернул не туда его отец? Историю Вито Корлеоне в подробностях мы узнаём из второй части «Крёстного отца». Всё начинается в детстве: ему девять лет, в его родной деревне объявлена вендетта, в результате которой убит его отец, убит его старший брат и едва не убит он сам. Позже будет убита и мать — последний родной человек. На глазах у ребенка по распоряжению местного авторитета дона Чичо полностью уничтожена его семья. Какие выводы сделает этот мальчик, когда вырастет? Первый: важно всеми силами защищать свою семью. Это станет девизом жизни Вито Корлеоне. А второй: надо убирать тех, кто стал причиной разрушения или угрозой для семьи. 

Вито сбежит в Америку, научится говорить (к моменту бегства он немой), получит базовое образование. Пройдут годы, у него появится жена, один за другим будут рождаться дети. Он вполне впишется в мир италоамериканцев, которые с нуля в Новом Свете строят свою жизнь. Но в этом мире тоже есть свои авторитеты — гангстеры, которым честные трудяги вынуждены платить солидные суммы от своих доходов, а порой отдавать и последнее. Один из таких авторитетов провоцирует обстоятельства, в результате которых Вито лишается работы. И как в этой ситуации ему позаботиться о семье, защитить своих близких? 

Решение «приходит само». К Вито обращается приятель, которому тот оказал услугу, и говорит: у моего знакомого есть ковер, он обещал мне его подарить, а твоя жена, наверное, будет рада новому ковру. Вито соглашается пойти за ковром и только в процессе понимает, что речь идет о краже со взломом. Но заканчивается всё «благополучно»: ковер выкраден и постлан в доме Вито, по нему тут же начинает ползать его старший сын. И жена действительно рада подарку, а главное — не задает вопросов, откуда что взялось. Так для Вито открывается поле возможностей, о которых раньше он не задумывался. Он уходит в теневую сторону «деловой жизни» и там добивается гораздо большего, чем в легальной сфере. Для начала он хладнокровно убивает своего обидчика — того самого авторитета, который держал в страхе район и в результате действий которого сам Вито остался без работы. Возможно, хладнокровие в нём проявляется в силу страшного опыта: когда он был ребенком, на его глазах люди тоже убивали людей, а потом садились за стол с семьей и спокойно ужинали с женой и детьми. 

Вито убивает своего врага в темном подъезде, ловко просчитав последовательность действий. И выстрелов никто не слышит, поскольку по улице в этот момент движется церковная процессия в честь праздника Тела Христова, в сопровождении громкой музыки и шума голосов. Коппола вообще делает приемом вот эту невозможную рифму: несколько раз в «Крёстном отце» самые страшные убийства совершаются в то время, когда параллельно где-то идет церковное таинство или ритуал. В монтаже эти сцены перемешаны. Нам как будто показывают: вот к чему призван человек, выкупленный Христом «дорогой ценой», наше призвание — святость; а вот дела, которые человек творит, и это те дела, в результате которых распят Христос и распинается снова и снова. В руках гениального художника Копполы такая прямолинейность становится мощнейшим инструментом.

И вся двусмысленность подобного способа защиты семьи становится очевидной, ведь семья — это дар Божий, а во имя Божьего дара невозможно творить дела тьмы. Если они творятся, то не ради семьи, а ради совсем других целей. Только творящий их зачастую этого уже не замечает. 

Какой же он крёстный?

В самом деле: Вито Корлеоне спокойно и с достоинством носит имя крёстного отца. Но кто такой крёстный отец по своей сути? Это человек, который становится проводником к Богу, который помогает родиться во Христе. А «в куда» помогает родиться Вито Корлеоне? Он втягивает людей в смерть — самых разных людей — и собственных сыновей тоже. Он умножает смерть. Да, формально он действительно стал крёстным отцом для детей у доброй половины членов своего клана. Но к духовной жизни в его случае это не имеет никакого отношения. И как в заглавии саги нам предлагается увидеть эту страшную подмену, так и в жизни сначала Вито, а затем (и даже в большей степени) Майкла зрителям открывается страшная панорама саморазрушения человека вместо созидания.

Копполу немало упрекали в романтизации мафиозных группировок. Действительно, вот Вито Корлеоне, ставший после убийства гангстера новым авторитетом в своем районе, помогает бедным и обездоленным добиться хоть какой-то справедливости, проявляет даже милосердие. Чем не романтизация? Но вот тот же Вито Корлеоне едет в родную деревню и убивает там уже совсем ветхого, доживающего последние дни человека, который много лет назад уничтожил его семью. Зачем это было нужно?

Старый, почти беспомощный дон Чичо уже никому не мог бы причинить вреда, всё в прошлом. Но Вито важно отомстить, и он своими руками расстреливает старого мафиози. Ему кажется, что он восстанавливает справедливость. А на самом деле он лишь умножает зло, совершая еще одно убийство. Он стал таким же, как дон Чичо, — и не заметил этого.

Сын

Собственно, и Майкл впервые переступает через себя, казалось бы, ради того, чтобы защитить семью. Пере-ступает, то есть совершает преступление, промахивается мимо себя. Он мог бы стать совсем другим человеком, таким, о котором говорил своей невесте. Но в точке выбора ему показалось, что выбора нет. На отца было совершено покушение, старый Вито Корлеоне в тяжелом состоянии оказался в больнице. Братья Майкла выставили там охрану, но охрана куда-то пропала. Майкл успевает предотвратить новое покушение, а затем отправляется на встречу с организаторами нападения на отца. Он намерен их убить. Он не хладнокровен, как Вито в момент своего первого убийства, он переживает, как всё пройдет. Видно, что для него существует и внутренний барьер: хоть он и прошел Вторую мировую, но там была война, а здесь какая-никакая, но мирная жизнь. Однако он переступает через себя. И оказывается, что убивать — это как войти в прохладную воду: дискомфортно и страшно вначале, а потом наступает адаптация.

В дальнейшем участие в делах отца уже не будет для Майкла нравственной проблемой. Он решился на убийство, чтобы «защитить семью», и оказалось, что так можно. Более того, он пойдет дальше своего отца. Когда он сам возглавит клан и укрепится как лидер, он станет убийцей собственного брата, совершит каинов грех. Вито Корлеоне даже представить себе такого не мог. Майкл Корлеоне не только допускает, что можно убить брата, но и делает это. Причем и нынешний шаг он объясняет себе тем, что защищает свою семью, ведь брат его предал. Майкл не замечает, что предательство брата спровоцировано его же, Майкла, собственными шагами. Впоследствии, как бы в оправдание себя, он скажет своей уже бывшей жене: «Кей, я делал всё, чтобы защитить вас от ужасов этого мира». И услышит ее ответ: «Но ты сам стал моим ужасом». «Во имя семьи» — всё большая девальвация семьи.

И снова Коппола находит вполне прямые выразительные средства, чтобы подчеркнуть природу действий крёстного отца. Сцены второй части саги, снятые в доме Майкла, становятся всё более мрачными по цветовой гамме и атмосфере. На окнах этого дома — решетки в форме страшной чугунной паутины. В этом доме нет места теплу и любви. Неудивительно, что семья Майкла распадается — он своими руками разрушает всё, что, как ему кажется, защищает. Но он по-прежнему не замечает подмены семьи «семьей», высоких идеалов — вполне земным желанием сохранять власть. Он играет в игру, которую начал его отец, а он продолжает, сам теперь создает условия — и сам становится заложником этой игры. Так бывает, когда человек потерял себя или… продал свою душу. Неслучайно в финале второй части «Крёстного отца» мы видим крупным планом лицо Майкла Корлеоне, которое стареет в считаные секунды, на глазах. И это очень напоминает финал «Портрета Дориана Грэя». 

Второй шанс

А был ли шанс у Майкла выйти из этого страшного круга смертей и разрушения? Мне представляется, что да. Убийство брата стало для него не Рубиконом, перейдя который человек срывается с катушек. Оно стало для него самым страшным воспоминанием жизни. Его душит этот каинов грех. И из этой точки рождается рефлексия. В Майкле жива совесть, а это значит, в его сердце может постучаться Бог. Ровно это и происходит в третьей части саги. Майкл там уже немолод. Его дети выросли, его бывшая жена Кей повторно вышла замуж. А Майкл теперь не только крёстный отец, но и знаменитый меценат, которого чествует даже Ватикан. Его пожертвования на благотворительность колоссальны. Так он пытается искупить былые преступления. Но для внутренней трансформации этого недостаточно. Здесь важно покаяние, перемена ума, разворот от смерти к Богу. И такой шанс Майклу предоставляется.

Именно в третьей части саги он встречает, как сам говорит, настоящего священника. Это кардинал, который впоследствии станет папой Иоанном Павлом I. Он предлагает Майклу исповедаться… и Майкл отвечает согласием. Он исповедуется впервые в жизни. Он плачет о своих грехах. И это абсолютно пронзительная сцена. 

Дальше — больше. У гроба своего старшего друга дона Томасино Майкл задается вопросом: вот дон Томасино, которого всегда все любили; Майкл тоже хотел, чтобы его любили, и делал всё, чтобы защитить свою семью, — но его не любили, а боялись. Что же он делал не так? Где свернул не туда? 

И Майкл обращается к Богу, напрямую. Он молит: «Клянусь жизнью моих детей: дай мне шанс искупить вину — и я больше не буду грешить». Впервые за долгие годы Майкл просит Бога о помощи, впервые, по сути, просит Его войти в свою жизнь. Впервые приближается к осознанию, что сам он не справится, потому что всё вообще, что он делает «сам», приводит только к разрушению и смерти. И Господь ему отвечает… И отвечает сразу.

Там же, у гроба дона Томасино, Майкл вдруг снова оказывается в точке критически важного выбора — как и много лет назад, во времена покушения на отца. И снова, как и много лет назад, на первый взгляд кажется, что в этой ситуации выбора нет. Повторяется история его молодости, то непройденное испытание, когда он мог пойти прямо, но вместо этого свернул не туда и совершил свои первые убийства. Его как будто снова переносят в ту точку невозврата, которая может стать началом абсолютно другой жизни, если человек действительно решится сказать Богу «да» и дать Ему возможность действовать. Ему показывают: ты ошибся вот здесь, ты спрашивал, где свернул не туда, — вот она, эта точка, вот варианты пути, вот таким был твой выбор, и теперь ты снова здесь, в такой же точке, так поступи иначе!

В сюжетной линии это выглядит так: у гроба дона Томасино к Майклу подходит племянник Винсент (Энди Гарсия), который рассказывает, что своими действиями Майкл перешел дорогу могущественным людям. Те наняли убийцу, чтобы убрать Майкла и, вероятно, не только его. Майкл на это отвечает: «Значит, все в опасности…» Этот диалог происходит сразу же после того, как Майкл попросил у Бога дать ему шанс. И вот ему снова кажется, что выбора нет, и надо действовать самому, теми методами, к которым он привык. Он добровольно идет на тот же круг, из которого просил Бога его вытащить.

И Майкл не просто дает Винсенту одобрение на то, чтобы уничтожить очередных своих врагов. Он объявляет Винсента своим преемником. Теперь перед нами новый крёстный отец, только что порожденный Майклом. Машина смерти продолжает свое движение. Насилие умножает насилие. И снова, как кажется Майклу, всё это необходимо ради защиты его семьи.

Так в чем же был шанс? 

Вертикаль

Мы понимаем: у Бога нет для нас «волшебных таблеток». И Бог не маг, который взмахом палочки дарит решение всех проблем. Главный дар Бога нам — это свобода. Свобода самим выбирать добро, свобода выбирать между разрушением и созиданием. Бóльшую часть своей жизни Майкл пользовался этой свободой, выбирая смерть и умножая смерть. Он почти убил свою душу. Но он попросил Бога о шансе — и вот ему дан этот шанс: снова тот же момент выбора. И да, логика событий так же, как и много лет назад, подсказывает, что лучшая защита — это нападение. Но это человеческая логика. Если же человек просил о помощи Бога, важно впустить Его в свою жизнь, довериться тому, что логика может быть и иной. Разрешить этой логике проявиться в своей жизни.

Эта история из реальной жизни и страшная, и удивительная. Получается, выход из порочного круга был, но в человеческом, земном, горизонтальном измерении его невозможно было увидеть. Потому что выход этот был — в вертикаль. Возможно, и для других членов той группировки нашлось бы спасение, если бы только они захотели. Как и для любого другого человека, когда он действительно этого захочет. Самым непредсказуемым образом Господь может проявить Себя и помочь тому, кто дает Ему такую возможность.

Хотел ли Майкл Корлеоне спасения и выхода для себя настолько, чтобы свое место в собственной жизни уступить Богу? Получается, нет… Как только Господь призвал его проявить решимость, он автоматически, не помня уже того, о чем просил минуту назад, отдал распоряжение в духе прежнего Майкла Корлеоне. Трансформации не произошло. Он отдал приказ убивать на упреждение — и тем самым захлопнул дверь перед Тем, Кого только что просил о шансе. Страшно ли довериться Богу в такой ситуации? Конечно. Но еще страшнее снова запустить в ход машину смерти. Своими действиями Майкл в итоге спас свою жизнь. Но жертвой этих действий теперь уже стала его дочь— сокровище, которое он ценил, как ему казалось, больше всего на свете.

Он ведь клялся перед Богом своими детьми — и в финальной перестрелке именно дочь его и погибла. Значит ли это, что Бог забрал ее за клятву Майкла? Нет. Это значит лишь то, что Майкл объявил своих детей ценой своего слова и своего выбора.

И тот, в чью пользу снова сделал выбор Майкл, пришел и забрал «свое». Вернулся и ударил по семье страшный бумеранг, запущенный Майклом. И Господь никак не смог вмешаться, потому что Его в эту историю просто не впустили. 

А мы тут при чем?

Может показаться, что драма и трагедия «Крёстного отца» очень далеки от нас, обычных людей. Хотелось бы в это верить. Но… как это часто бывает с глубоким, настоящим произведением искусства, коллизии его героев вполне могут быть спроецированы и на нашу обычную жизнь. Условно говоря, ну кто из нас принц Датский? А ведь надлом Гамлета, то самое «быть или не быть», поиск того, в чем мое предназначение, каково мое «задание» в этой жизни, как мне попасть в себя, не промахнуться мимо замысла Бога обо мне — эти вопросы знакомы любому рефлексирующему человеку. Думаю, так же и с «Крёстным отцом». Господь говорит: где сокровище ваше, там будет и сердце ваше. В случае с Майклом Корлеоне со стороны очевидно, где сокровище его и где на самом деле его сердце. Оно не с семьей, оно с делами «семьи». Но очевидно ли это ему изнутри его положения?.. А нам самим очевидно изнутри нашей собственной жизни, где сокровище наше? И помним ли мы о том, что в любой безвыходной ситуации всегда есть еще одна дверь — в вертикаль?

И последнее. В связи с финалом «Крёстного отца» вспоминаются удивительные слова К. С. Льюиса из «Расторжения брака»: «Есть только два вида людей — те, кто говорит Богу: “Да будет воля Твоя”, и те, кому Бог говорит: “Да будет твоя воля”». Было бы очень страшно вместе с Майклом Корлеоне обнаружить себя среди вторых…

Фото и скриншоты с сайта kinopoisk.ru