М: Новое Издательство, 2018. — 408 с.
Пройдя через череду исторических катастроф и переломов (революция, коллективизация, блокада и, шире, война, наконец, разрушение государства, которое, казалось, будет вечным), люди запомнили их по-разному. Если для одних Октябрь стал концом всего, то для других это был взрыв освобождения — от опостылевшего старого мира, искусства, грязи, нищеты, в конце концов, от самого себя. В этом смысле человеческая память отнюдь не объективна. Гораздо хуже отказ от памяти — сознательный или нет.
Пережившая множество травм русская культура оказалась помешана на прошлом. Достаточно посмотреть, какое количество романов о русской истории вышло в последнее время — «Авиатор», «Зимняя дорога», «Учитель Дымов», и так далее. Призраки прошедших ста лет в некотором смысле до сих пор обитают среди нас, вынуждая обращаться к прошлому, говорить его языком. Этот механизм эксгумации мертвецов, которые никогда и не были должным образом погребены, производит жуткое впечатление. Во всем этом много крика, мифов, наслаивающихся один на другой, — и мало работы воспоминания.
Мария Степанова, поэт и эссеист, может быть, один из самых пристальных исследователей памяти, в своей книге выполняет работу «могильщика». Рассказывая об истории своей семьи, Степанова рассуждает о том, как работает память, параллельно обращаясь к самым разным писателям и художникам — Шарлотте Саломон, Мандельштаму, Зебальду. Вероятно, работа такая могла быть выполнена только в тот момент, когда лед, сковавший могилы, растаял, и вообще появилось, кого хоронить — до того возвышалась стена молчания.
Важная особенность жизнеописания родни, которое предлагает Степанова, — тот факт, что все эти люди предпочитали остаться незаметными, спрятаться от большой истории. Степанова вспоминает (и, пожалуй, опирается на мысль Зебальда о том, что мертвые — это бесправное большинство): «Если бездомный может возмутиться, когда его фотографию используют в иллюстрации к календарю, то мертвец промолчит». Распоряжение наследством, которое на самом деле нам не принадлежит, — письмами, фотографиями, цитатами, дневниками, даже просто воспоминанием о тех, кто не просил, чтобы его вспоминали, — стало естественным. Прошлое превратилось в очередную лавку с сувенирами, куда все мы так или иначе заглядываем. Степанова же предлагает ход мысли, при котором основой памяти станет не колониальный захват — но понимание — и отстранение прошлого от себя, без чего, наверное, невозможен и трезвый взгляд в наше общее будущее.
