Ответ Ахматовой

Помню, в 1990 году, когда в страну пришло время перемен, меня внезапно захватил в плен какой-то экзистенциальный ужас. Вдруг почувствовал, что могу легко рухнуть, пропасть в этом бурлящем водовороте событий, людей, идей. Как быть?

Судорожные искания смысла жизни мучили меня, недавнего студента, выпускника Ленинградского государственного университета имени А. А. Жданова, доставляя буквально физические страдания… Срочно нужна была какая-то помощь изнутри или извне.

В храме за пять лет учебы в университете я не побывал ни разу. Не было тогда на Васильевском острове действующих церквей в шаговой доступности. Казалось, что и никаких не было… Да и не хотелось их, если говорить, честно. Однажды на Пасху подвыпившие приятели позвали пройтись до храма Смоленской иконы Божией Матери. Но я предпочел поспать.

Когда грянул гром перемен, я кроме изящных искусств в годы учебы ничем в жизни толком не интересовался. С них и начал свои поиски выхода из кризиса.

Подробностей исканий описывать не стану. Скажу только, что философия, искусство, литература, музыка, архитектура при всей их содержательной глубине, ответа на злободневные вопросы не дали.

За примером я обращался к периоду литературы Серебряного века, который считается одним из самых богатых и гармоничных периодов развития русской культуры. Некоторые приравнивают его к европейскому Ренессансу, бывшему прорывом в будущее человечества.

Но на фоне великих достижений культуры Серебряного века передо мною, 22-летним юношей, разверзлась просто шекспировская бездна, в которой гибнет все и вся в расцвете сил. Революция 1905 года, духовные метания интеллигенции, Первая мировая война, еще одна революция, потом еще одна, разбои, насилия, голод, Гражданская война, вынужденное бегство творческих людей за пределы Отечества, скитания, репрессии для тех, кто выжил и нашел в себе мужество остаться на Родине...

Ничего себе гармонический период, подумал я и спросил себя или Бога в своей душе: «Кто в такой ситуации может спастись и от чего это зависит?»

В поисках ответа я обратился к мемуарным текстам, публиковавшимся тогда в толстых журналах («Новый мир», «Знамя», «Аврора»). В них часто мелькало имя поэта Анны Андреевны Ахматовой. От личности этого поэта интерес перешел на ее творчество (которое почему-то раньше меня мало занимало).

В классическом томике In quarto (Анна Ахматова. «Бег времени». М.-Л., 1965) привлекло внимание следующее стихотворение:

Мне голос был. Он звал утешно,
Он говорил: «Иди сюда,
Оставь свой край, глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда.

Я кровь от рук твоих отмою,
Из сердца выну черный стыд,
Я новым именем покрою
Боль поражений и обид".

Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернился скорбный дух.

Получается, еще в 1922 году, которым датирован текст, поэт испытал сильнейшее искушение покинуть Родину и эмигрировать. Однако усилием доброй воли он поборол это желание. И тем самым признал судьбоносность революции, ее право на все, что она сделала и еще сделает с ним, его близкими и его народом. И другой благой доли для себя и народа не желает.

Но откуда же тогда взялся «Реквием» Ахматовой, где «посинелые стиснув губы, обезумевшие Гекубы и Кассандры из Чухломы» поют «безмолвным хором» от имени жертв той самой революционной метели (красных и белых, обманувших и обманутых) — «по ту сторону ада мы»?

Разрешилось все неожиданно и просто на страницах тех же толстых журналов конца 1980-х — начала 1990-х годов прошлого века. Оказалось, что стихотворение, «активировавшее» мою внутреннюю жизнь, было совсем о другом. В первой авторской редакции оно начиналось так:

Когда в тоске самоубийства
Народ гостей немецких ждал,
И дух суровый византийства
От русской церкви отлетал,

Когда приневская столица,
Забыв величие своё,
Как опьяневшая блудница,
Не знала, кто берёт ее, —

Мне голос был (…)

Когда читаешь начало стихотворения, понимаешь, что Ахматова вспоминает 1917–1918 годы. Время, когда жители города с тревогой, а то и с ужасом думали о том, что может случиться с ними. Их захватят немцы? Или революционеры начнут бесконтрольные расстрелы на улицах?

Какая картина перед глазами Ахматовой? Некогда великолепный город, разоренный и поруганный революцией, царственная столица Российской империи, лежит в руинах. Он готов принять за своих правителей кого угодно — хоть немцев, хоть англичан.

Православная Церковь, некогда строгая хранительница византийского и святоотеческого наследия, разорена снаружи богоборцами, а изнутри обновленчеством. Именно в эти дни Враг приходит к поэту и говорит: «И ты стань таким же. Забудь совесть и стыд. Если, пав, поклонишься мне, увидишь все царства мира и славу их и будешь свободен, и получишь новое имя, которое избавит тебя от гонений».

Поэт же не спорит. Не возмущается он «непристойным предложением» Врага. Ахматова просто «закрывает слух» от «мертвых слов», о которых Николай Гумилев, первый ее близкий человек, писал:

Но забыли мы, что осияно
Только слово средь земных тревог,
И в Евангелии от Иоанна
Сказано, что Слово это — Бог.

Мы ему поставили пределом
Скудные пределы естества.
И, как пчелы в улье опустелом,
Дурно пахнут мертвые слова.

Поразительны факты экзистенциальной и творческой «живучести и плодоносности» Анны Андреевны Ахматовой. Шансов сгинуть в лаве войн и революций у нее было, пожалуй, на порядок больше, чем у прочих ее сверстников — поэтов и не поэтов.

С детства слабое здоровье (туберкулез), дворянское происхождение, первый муж Николай Гумилев — завзятый контрреволюционер, друзья и сын — враги народа, любимый ученик (молодой поэт Иосиф Бродский) — тунеядец... Какой пресс ей приходилось ежедневно выдерживать, какую немыслимую тяжесть нести на сердце!

Но она при этом не только выжила, но и процвела.

Что дало ей силы сохранить трезвость ума, и стойкость духа? Что провело сквозь многочисленные сети, ловившие ее?

Размышляя об этом, я для себя понял, что Анну Андреевну от ее не менее талантливых современников отличала способность во всем — даже самом абсурдном и трагическом — видеть волю Божию и смиряться перед ней.

Получается, что христианство — вера, дающая силу человеку. Ведь нужно быть очень сильным, чтобы смириться, простить, да еще и испытать сострадание к бескомпромиссным врагам среди людей, не только обижающим тебя и отлучающим от материальных благ, славы, но саму жизнь твою и память о тебе превращающих в навоз для грядущих поколений и в лагерную пыль…

Путь, на который вывел меня тогда пример поведения Анны Ахматовой, в итоге привел к Святому Крещению в той же самой церкви Смоленской иконы, куда так не хотелось идти на Пасху с пьяненькими товарищами.