Опричнина: легкий способ навести порядок?

Спор об опричнине

В сущности, идет бесконечный, бессмысленный спор между двумя формами упрощения исторической жизни России.

Те, кто видит в опричнине одно лишь благо, обычно говорят: великий дальновидный стратег Иван IV создал машину для подавления измены, глубоко проникшей в тело России. Это был своего рода всевидящий эффективный НКВД XVI века. Ну а что народу много казнили, так в Европе казнили намного больше. Не надо видеть в Иване IV кровавого тирана, государя жестоко оболгали. Наших монархов вообще без конца поливали грязью из самых скверных побуждений. Вот бы повторить опричнину сейчас, очистить государство от предателей и воров!

Те, кто видит в опричнине одно лишь зло, используют иной набор штампов: кровавый безумный маньяк деспотически истязал свой народ, а народ холопски целовал ему сапоги, поскольку в России исстари сверху донизу все рабы и воры. Опричнина была мерзейшей вариацией НКВД в XVI веке. Варварство, грубость нравов и бескультурье, породившие ее, должны бы пойти на учение к Европе, чтобы народ, наконец, избавился от подлой своей сути. Не дай Бог, ныне воцарится нечто вроде опричнины: убьют всех порядочных и про­свещенных людей!

А в опричнине — настоящей, исторической опричнине — нет ничего простого. Это крайне сложная государственная конструкция, которую неправильно отвергать с порога, но и молиться на нее причин нет.

Попытаемся разобраться.

Чем опричнина не была

Опричнина не была капризом полубезумного маньяка, исторической случайностью.

Во-первых, смешное и нелепое дело — ставить диагноз «пациенту», который скончался 431 год назад. Находилось немало охотников увидеть в Иване IV психопата на троне. Однако источники показывают со всей однозначностью: до самого конца правления Иван Васильевич вел сложные дипломатичес­кие игры, участвовал в военных предприятиях, порой добиваясь серьезного успеха, наконец, вел обширную переписку. И дела государства шли так, что уместно говорить о победах и поражениях, но никак не о сумасшествии правителя.

Во-вторых, опричнина получила поддерж­ку у широких слоев русского общества. Ее поддержало несколько родов старинного московского боярства: Плещеевы, Чоботовы, Колычёвы-Умные и, возможно, Романовы-Юрьевы. Туда пошла служить второстепенная княжеская знать и неродовитое дворянство, перед которыми опричнина открыла блистательные возможности для карьеры. Таким образом, под опричниной имелась солидная общественная почва.

Опричнина не являлась организацией, осуществлявшей в основном охрану царя и его семьи, чем-то вроде лейб-гвардии.

У опричнины имелся свой боевой корпус — несколько тысяч бойцов, которые выводились на поле боя, а не только использовались для охранной и карательной работы. Документы XVI века ясно говорят: опричные полки (именно полки, а не какие-нибудь «зондеркоманды») более десяти раз участвовали в оборонительных и наступательных операциях русской армии.

Опричнина задумывалась вовсе не как аналог НКВД в XVI веке. Иначе говоря, изначально она не должна была иметь карательных и репрессивных функций.

Звучит парадоксально?

Но правда состоит в том, что опричнина существовала всего семь лет, и почти три года из семи никаких массовых репрессий не было. Действительно, за эти годы были казнены несколько человек (менее десяти) — те, кого царь считал изменниками. Одиночные казни случались и до опричнины, и после нее. Опричнина тут ничего не изменила. Период «большого террора» начался лишь в 1568 году. Да и когда он начался, долгое время удары наносились хаотично: в них видны действия, направленные к устрашению, видны бурные эмоции, захлестнувшие царя, но вовсе не размеренная работа карательной машины. Это уж с течением времени опричнина освоит навыки политической полиции, изначально ей не свойственные.

Безусловно, опричнина не являлась проявлением «вечного» и «естественного» для русского народа сочетания холопства с тиранией.

Если спускаться от эпохи Ивана Грозного век за веком в колодец времен, то, чем дальше, тем яснее будет становиться: Русь на протяжении нескольких веков не знала массовых репрессий. Нельзя сказать, чтобы они находились на периферии политической культуры. Нет, неверно. Массовые репрессии пребывали за ее пределами. Они просто не допускались.

Никакие «азиатчина», «татарщина» и тому подобное не втащили на русские земли пристрастие к такого рода действиям. Русь знала Орду с середины XIII века. Но свирепости от Орды не научилась. На войне, в бою, в запале, в только что взятом городе, когда ратники еще разгорячены недавнею сечей, — случалось разное. Крови хватало. А вот по суду или даже в результате бессудной расправы, связанной с каким-нибудь «внутренним делом»… нет. Никаких признаков масштабного государственного террора.

Можно твердо назвать дату, когда массовые репрессии вошли в политический быт России. Это первая половина — середина 1568 года. И ввел их не кто иной, как государь Иван Васильевич.

Его современники, его подданные были смертно изумлены невиданным доселе зрелищем: слуги монаршие убивают несколько сотен виноватых и безвинных людей, в том числе детей и женщин! Несколько сотен. На тысячи счет пойдет зимой 1569/1570 года. А пока — сотни. Но и это выглядело как нечто невероятное, непредставимое. Царь устроил настоящую революцию в русской политике, повелев уничтожать людей в таких количествах…

Для XVI века не 4000, и даже не 400, а всего лишь 100 жертв репрессий и то — слишком много. Далеко за рамками общественной нормы.

Поневоле возникает почва для вопроса: а не стало ли это государево нововведение результатом западноевропейского «импорта»? Политическая культура Западной Европы XVI столетия отличалось гораздо большей жестокостью, нежели русская. Масштабное пролитие крови стало для европейцев приемлемым из-за грандиозных столкновений на религиозной почве.

Торквемада появился на политических подмостках Европы задолго до Ивана Грозного.

За доброе десятилетие до опричнины королева Мария Тюдор принялась массами жечь протестантов на землях «просвещенной» Англии. Как на грех, примерно тогда между Московским государством и королевством Английским были установлены дипломатические отношения. В Москве с интересом ознакомились со свежим политическим опытом недавно обретенных союзников…

Кровопролитные войны между католиками и гугенотами во Франции начались до того, как у нас появилась опричнина. Боевые действия шли на протяжении многих лет и сопровождались характерными инцидентами, например, знаменитым побоищем в Васси.

Расправы шведского короля Эрика XIV над собственными подданными, особенно же аристократией, относятся к 1560-м годам, т.е. они по времени фактически параллельны опричнине, но все же производились чуть раньше того самого грозненского «срыва» 1568 года.

Буйства нидерландских иконоборцев относятся к 1566 году. Накануне, так сказать…

Ответные зверства герцога Альбы в тех же Нидерландах начались во второй половине 1567 года. Впритык!

О, у государя Ивана Васильевича были отличные «учителя». Российская дипломатия, связывавшая царский престол с множеством престолов европейских, приносила Ивану IV ценные сведения о тамошних политических «новинках». Если Московское государство, с легкой руки первого русского царя, действительно заимствовало практику массовых политических репрессий у Европы, то это был опыт, требовавшийся православной державе меньше всего.

Чем опричнина была

Так чем же являлась опричнина в действительности?

Прежде всего — государственной реформой, набором чрезвычайных мер, которые должны были укрепить вооруженные силы.

С 1558 года Россия вела тяжелую, кровопролитную войну за Ливонию — обширную область в Прибалтике. Ее противниками выступили три сильные державы: Ливонский орден, Речь Посполитая и Швеция. Первое время боевые действия складывались удачно для войск Ивана IV. Но в 1564 году произошел перелом. На сторону врага перешел видный воевода князь Андрей Курбский, русское войско потерпело тяжелое поражение от литовцев, а татары совершили набег на Рязань, которую едва удалось отстоять и спасти от разгрома.

В этих условиях царь потребовал от Боярской думы особых полномочий — и получил их.

По его приказу был создан особый корпус из 1000 привилегированных бойцов (позднее их стало намного больше). Им давали землю вокруг Москвы и в областях, расположенных по соседству. Царь лично, без совета с аристократией, назначал воевод в свою новую армию. А для управления ею и всеми землями, которые выделялись для ее обеспечения, он создал вторую Боярскую думу. Из Кремля Иван IV перешел в новую резиденцию. Она располагалась приблизительно там, где сейчас улица Воздвиженка вливается в улицу Моховую.

Вот это все и было названо «опричниной».

Прочие территории управлялись старой Боярской думой, выставляли в поле армию, набранную по старым принципам, и назывались «земщиной».

Опричнина: плюсы

Сама идея такой организации не содержит ничего безумного или утопического.

Власть над Московским царством делили в ту пору государь и высшая аристократия, всего несколько десятков родов.

В сущности, почти весь XVI век в России существовало не самодержавие, а двоевластие. Боярская дума была аристократическим советом при особе государя, и без Думы тот не мог и шагу ступить. Только из аристократов набирали главнейших воевод. Только аристократы ставились наместниками в крупные города и на высшие административные должности. Притом не просто аристократы, а исключительно представители самых знатных семейств, в основном княжеских.

Долгое время знать неплохо справлялась с ролью правящей элиты. Вела царские полки от победы к победе, проводила государственные преобразования, умело занималась администрированием. Но вот затянулась Ливонская война, и правление аристократов начало давать сбой за сбоем. Ведь перебежчик князь Курбский — аристократ. Да и литовцы разгромили армию, которой командовал знатнейший человек — князь Петр Шуйский. Это лишь самые значительные промашки аристократов, хватало и других.

Идея опричнины заключалась в том, чтобы отобрать у высшей знати монополию на ключевые посты, особенно в армии.
Создавалось войско, в котором царь хотел видеть мобильный, превосходно управляемый корпус, куда он назначит не самых знатных воевод, а самых даровитых, к тому же доверенных лиц. Вторая Боярская дума — новый центр управления, где заседали не дерзкие «принцы крови», а прямые исполнители царской воли.

Так что худого в опричнине? Вроде бы одна польза…

Опричнина: минусы

Подкачали методы, которыми благая идея проводилась в жизнь.

Опричная армия требовала много земли, притом земли богатой, плодородной, населенной крестьянами. Откуда ее взять? Центр России испытывал лютый земельный голод!

Землю стали отбирать у старых владельцев, не годившихся для опричной службы, и давать ее новым владельцам — опричникам. Те, кто лишались земли, получали неравноценную замену где-то на диких, полуосвоенных окраинах России. По большому счету, их отправляли в ссылку, отобрав доход, да еще разорвав старинные связи с областью, где веками жили их семейства.

Опричникам обеcпечили безнаказанность в столкновениях с земскими. От Ивана IV к судьям разных рангов отправилось повеление: «Судите праведно, наши виноваты не были бы!» Это ставило земских в тяжелое положение.

Разумеется, началось недовольство. Первая его вспышка показала царю всю шаткость его положения. На Земском соборе 1566 года 300 дворян, иначе говоря, 300 вооруженных профессионалов войны, подали ему прошение об отмене опричнины. Очень скоро Иван IV переехал из Москвы в обширную резиденцию — Александровскую слободу. Старую столицу царь отныне считал слишком мятежной, а значит, слишком небезопасной.

В конце 1567 года, во время похода против Литвы, Иван IV узнал о заговоре против его жизни. Существовал тот заговор на самом деле или же его не было — споры ведутся до сих пор. Действия литовцев на русском фронте показывают, что у них, видимо, были какие-то доброхоты в русском лагере.

Царь отменил поход, вернул полки с марша и сам вернулся в Москву. Вот тогда-то и разразилась катастрофа. По России прокатилось несколько волн диких расправ. Они приняли такой масштаб, что их невозможно ни объяс­нить, ни оправдать какими-либо заговорами. Дошло до убийства женщин, детей, до глумливого надругательства над женами тех, кого обвиняли в измене, до публичного истязания жесточайшими пытками.

Русская Церковь имела древнее право печаловаться за опальных. И Церковь не одоб­ряла опричнину в годы ее существования, как не одобряет ее и в наши дни. Митрополит Филипп сделал попытку вразумить царя. Святитель подходил к государю тайно и увещевал его отставить кровопролитие. Затем публично отказал в благословении. Святителя отрешили от митрополичьей кафедры и отправили в Тверской Отроч монастырь. Там опричник Малюта Скуратов умертвил Филиппа в декабре 1569 года, за что не понес никакого наказания.

Помимо святителя Филиппа от рук опричников погибло много церковных деятелей, в том числе священники, монахи и даже настоятели монастырей.

Вот цена опричнины.

Удалось ли Ивану IV добиться с ее помощью того, о чем мечтал он в несчастливом 1564 году? Удалось ли выиграть Ливонскую войну, остановить натиск татар на южные области России? Ничего подобного. Опричный корпус редко добивался самостоятельных побед. А вот поражения из-за несогласованности в действиях опричных и земских воевод Россия несла тяжелейшие.

В 1571 году крымский хан Девлет-Гирей прорвался под Москву и спалил ее дотла — всю, в том числе и опричный дворец государя. Опричные полки не смогли ему в этом помешать. Поэтому после ухода крымцев началось расформирование опричной армии. Более она в поле не выходила.

А через год после Московского разгрома объединенная русская армия, где плечом к плечу сражались опричные воеводы вместе с земскими, разбила того же Девлет-Гирея у Молодей. Единство рождало победы, разделение вело к гибели…

Поэтому вскоре, приблизительно в сентябре 1572 года, опричнина была отменена.

***

В сухом остатке: опричнина — военно-политическая реформа, широко задуманная к пользе державы, но сорвавшаяся благодаря свирепым методам ее проведения. Не имеет смысла ни проклинать опричнину, ни благословлять ее. Совершенно так же не стоит ни призывать ее в сегодняшний день, ни пугать людей ее возвращением: она — дитя XVI столетия и более не повторится.

На заставке: Аполлинарий Васнецов. Московский застенок. Конец XVI века (Константино-Еленинские ворота московского застенка на рубеже XVI и XVII веков) (фрагмент) [1912]