Никогда ничего не откладывайте, особенно встречу с человеком, который вам дорог. Самое важное в нашей жизни — это личное общение, когда ты чувствуешь тепло другого и самые легкие оттенки отношения к миру, людям, тебе. Это невозможно передать в переписке, сложно выразить словами на экране или бумаге.
К сожалению, Светлана Ивановна последние три с небольшим месяца провела в больнице — в реанимации или паллиативе. Она была очень слабая, но, абсолютно в здравом уме и четким и ясным мышлением. Мы разговаривали с ней по телефону, но, увы, я не нашел времени доехать до нее, и поговорить с глазу на глаз, прикоснуться, почувствовать ее тепло и мудрое спокойствие, которое всегда ощущалось во время общения. О чем сейчас страшно жалею.
Мы были знакомы с начала 2000-х, с Серафимовских торжеств, мы довольно часто, по нашей суетной жизни, встречались и очень подолгу, часа по три, наверное, беседовали. Хотя у нас существенная разница в возрасте, но это с первого разговора была такая человеческая «приязнь», абсолютное принятие и расположение друг к другу. Мы не могли наговориться обо всем. Мы могли обсуждать события, книги, собственные мысли и мнения, всё на свете. И никогда не возникало пауз, мы стремились поделиться всем, что на душе, всем, что занимает твои мысли в этот момент. И пауз не возникало, и только при расставании возникало ощущение, что что-то не обсудили, не договорили, не рассказали друг другу.
Мы могли обедать в маленькой комнате за кабинетом у Светланы Ивановны, либо у меня в Андреевском монастыре сидеть и подолгу пить чай и беседовать. Как-то раз Светлана Ивановна привезла целый обед ко мне, получилось очень трогательно, такой выездной кейтеринг от Горлевской.
И всегда она привозила книги, передавала Володе Легойде с поклоном, разные книги, которые она издавала, обдумывала, где-то увидела или собирала. Книги были ее особой любовью. Уже в очень преклонном возрасте она поражала меня тем, что могла легко мне сообщить: «Игорь, знаете, не смогла остановиться — читала до 6 утра всю ночь. Такая книжка, обязательно прочтите».
И конечно ее особое отношение — как к родному и близкому не только святому, но и человеку — было к батюшке Серафиму, к Дивееву и Сарову. Ещё в далеком 1991 году она прошла весь крестный ход по переносу мощей преподобного Серафима Саровского от Петербурга и до Дивеева. Несколько уникальных книг было издано издательством «Православное слово» о судьбах Саровского и Дивеевского монастырей, о сёстрах в рассеянии, об отношении царской семьи. Царственные страстотерпцы вызывали в ней тихое восхищение и благоговение. Мне кажется, что всё, что было издано или где-то появлялось в информационном пространстве о них, было ею прочитано, осмыслено и уложено в ее нравственную систему координат.
Светлана Ивановна была очень любознательным человеком, с неподдельным интересом всегда расспрашивала о делах, радовалась и грустила вместе со мной.
И была очень верующим человеком, но с какой-то абсолютно спокойной и незыблемой верой, ей не было необходимости что-то кому-то доказывать или убеждать. Она со спокойным достоинством и со Христом проживала свою жизнь, и всегда просила молиться за своих папу и маму, говорила, что их имена «очень просто запомнить: Иван да Марья». И мы молились, и вспоминали. Теперь к «Ивану да Марье» прибавилась раба Божия Фотинья…
Царство Небесное, дорогая Светлана Ивановна, любим Вас, молимся и будем всегда молиться и любить Вас.
