Поскольку в апреле день рождения Гоголя, это дополнительный повод вспомнить о нем, и мы с разрешения Владимира Алексеевича Воропаева публикуем выдержки из его книги "Однажды Гоголь..." (Издательство Московской Патриархии, 2014).
Вместо предисловия
Гоголь однажды сказал, что человек со временем становится тем, чем смолоду был. А каким был он сам в детстве и отрочестве? О школьных годах Гоголя, времени его пребывания в Гимназии высших наук в Нежине сохранилось немало воспоминаний его школьных товарищей. Существует мнение, что Гоголь обратился в своем творчестве к духовным темам лишь в зрелые годы жизни. Но, по воспоминаниям его соучеников, он уже в школе прекрасно знал весь ход Божественной службы, а однажды, недовольный плохим пением на клиросе, поднялся туда и стал петь с хором, тщательно произнося слова молитв. Впрочем, разных интересных случаев было много в отрочестве и дальнейшей жизни Гоголя. В этих коротких историях открывается внутренний мир великого русского писателя.
Маленький стихотворец
Пяти лет от роду Гоголь вздумал писать стихи. Никто из домашних не помнил, какого рода стихи он писал. Но в памяти Марии Ивановны* сохранился случай, когда известный литератор Василий Капнист, заехав однажды к отцу Гоголя, застал его пятилетнего сына за пером. Малютка Гоголь сидел за столом, глубокомысленно задумавшись над каким-то сочинением. Капнисту удалось просьбами и ласками уговорить ребенка-писателя прочесть свое произведение. Гоголь отвел Капниста в другую комнату и там прочел ему свои стихи. Капнист никому не сообщил о содержании этих стихов. Глубоко тронутый услышанным, он вышел к домашним Гоголя, лаская и обнимая маленького сочинителя, и сказал: «Из него будет большой талант, дай ему только судьба в руководители учителя-христианина».
Гоголь в роли госпожи Простаковой
Зато в театральных представлениях Гоголю как актеру не было равного. «Все мы думали тогда, — вспоминал один из воспитанников гимназии Тимофей Пащенко, — что Гоголь поступит на сцену, потому что у него был громадный талант и все данные для игры на сцене…» Особенным успехом Гоголь пользовался в роли госпожи Простаковой из фонвизинского «Недоросля». Константин Базили** рассказывал впоследствии, что видел эту пьесу в Москве и в Петербурге, но сохранил навсегда убеждение, что ни одной актрисе не удавалась роль Простаковой так хорошо, как играл эту роль шестнадцатилетний тогда Гоголь.
У кого лучше вышло
В Нежинской гимназии профессор словесности Парфений Никольский заставлял учеников сочинять стихи. На одном уроке Гоголь подал ему стихотворение Пушкина, кажется, «Пророк». Никольский прочел, поморщился и, по привычке своей, начал переделывать. Когда пушкинский стих профессором был вконец изуродован и возвращен мнимому автору с внушением, что так плохо писать стыдно, Гоголь не выдержал и сказал: «Да ведь это не мои стихи-то». — «А чьи?» — «Пушкина. Я нарочно вам их подсунул, потому что никак и ничем вам не угодить, а вы вон даже и его переделали». — «Ну, что ты понимаешь! — воскликнул профессор. — Да разве Пушкин безграмотно не может писать? Вот тебе явное доказательство. Вникни-ка, у кого лучше вышло».
Сочтите за мной
По рассказам нежинских соучеников, Гоголь еще в школьные годы никогда не мог пройти мимо нищего, чтобы не подать ему, и если нечего было дать, то всегда говорил: «Извините». Однажды ему даже случилось остаться в долгу у одной нищенки. На ее слова: «Подайте Христа ради» он ответил: «Сочтите за мной». И в следующий раз, когда та обратилась к нему с той же просьбой, он подал ей вдвойне, добавив при этом: «Тут и долг мой».
Похороны Александра Македонского
Однажды на уроке учитель Всеобщей истории с большим жаром рассказывал про подвиги Александра Македонского и, заключив смертью, сказал: «Ну, господин Гоголь-Яновский, а по смерти Александра Македонского что последовало?» — «Похороны», — ответил он. Весь класс захохотал вместе с учителем.
Поклон его превосходительству
Нестор Кукольник, нежинский соученик Гоголя, рассказывает, что у директора гимназии Ивана Семеновича Орлая в Полтавской губернии, в Миргородском уезде, было маленькое имение, при котором состояло всего шесть душ. Имение это находилось по соседству с деревней матери Гоголя. С этим обстоятельством связан следующий забавный случай. Иван Семенович не жаловал, если ученики во время занятий оставляли классы и прогуливались по коридорам, а Гоголь любил такие прогулки, и потому не мудрено, что частенько натыкался на директора, но всегда выходил сухим из воды при помощи одной и той же проделки. Завидя Ивана Семеновича издали, он не прятался, шел прямо к нему навстречу, раскланивался и докладывал: «Ваше превосходительство! Я сейчас получил от матушки письмо. Она поручила засвидетельствовать вашему превосходительству усерднейший поклон и донести, что по вашему имению идет все очень хорошо». — «Душевно благодарю! Будете писать к матушке, не забудьте поклониться и от меня и поблагодарить». Таков был обыкновенный ответ Ивана Семеновича, и Гоголь безнаказанно продолжал свою прогулку по коридорам.
Как Гоголь притворился сумасшедшим
В Нежинской гимназии, хотя и редко, но применялись телесные наказания. Нестор Кукольник рассказывает, как однажды, еще в нижних классах, Гоголь чем-то провинился и чтобы избежать наказания, притворился сумасшедшим. «Плохо, брат! — сказал ему кто-то из товарищей, — высекут!» — «Завтра!» — отвечал Гоголь. Но приговор утвержден, явились классные надзиратели. Вдруг Гоголь вскрикивает так пронзительно, что все испугались, и сходит с ума. Подымается суматоха; Гоголя ведут в больницу. Директор гимназии, Иван Семенович Орлай, дважды в день навещает его. Гоголя лечат, друзья ходят к нему в больницу тайком и возвращаются с грустью: помешался, решительно помешался! Словом, до того искусно притворился, что все были убеждены в его помешательстве. И когда после двух недель успешного лечения его выпустили из больницы, приятели долго еще поглядывали на него с сомнением и опасением.
Оба соврали
Однажды Гоголь, прогуливаясь по аллеям лицейского сада, толкнул плечом одного из воспитанников, на что тот сказал ему: «Дурак!» — «Ну, ты умный, — ответил Гоголь, — и оба мы соврали…»
Как работал Гоголь
Известно, что Гоголь по нескольку раз переписывал свои произведения, каждый раз внося в текст существенные исправления и добавления. Поэт и переводчик Николай Васильевич Берг в своих воспоминаниях приводит слышанное им самим от Гоголя поучение, как надо писать. «Сначала нужно набросать все как придется, — говорил он, — хотя бы плохо, водянисто, но решительно все, и забыть об этой тетради. Потом через месяц, через два, иногда более (это скажется само собою) достать написанное и перечитать: вы увидите, что многое не так, много лишнего, а кое-чего и недостает. Сделайте поправки и заметки на полях — и снова забросьте тетрадь. При новом пересмотре ее новые заметки на полях, и где не хватит места — взять отдельный клочок и приклеить сбоку. Когда все будет таким образом исписано, возьмите и перепишите тетрадь собственноручно. Тут сами собой явятся новые озарения, урезы, добавки, очищения слога. Между прежних вскочат слова, которые необходимо там должны быть, но которые почему-то никак не являются сразу. И опять положите тетрадку. Путешествуйте, развлекайтесь, не делайте ничего или хоть пишите другое. Придет час — вспомнится заброшенная тетрадь: возьмите, перечитайте, поправьте тем же способом, и когда снова она будет измарана, перепишите ее собственноручно. Вы заметите при этом, что вместе с крепчанием слога, с отделкой, очисткой фраз — как бы крепчает и ваша рука; буквы становятся тверже и решительнее. Так надо делать, по-моему, восемь раз. Для иного, может быть, нужно меньше, а для иного и еще больше. Я делаю восемь раз. Только после восьмой переписки, непременно собственною рукою, труд является вполне художнически законченным, достигает перла создания».
Будьте как дети
Как-то раз Гоголя спросили, не лучше ли детям бегать и резвиться по воскресеньям, нежели ходить в церковь? На это он ответил: «Когда от нас требуется, чтобы мы были, как дети, какое же мы имеем право от них требовать, чтобы они были, как мы?»
В другой раз Гоголь сказал: «Всего лучше читать детям книги для больших, вот историю Карамзина с девятого тома».
Лепажевское ружье
Павел Васильевич Анненков вспоминает, как однажды при Гоголе рассказан был «канцелярский анекдот о каком-то бедном чиновнике, страстном охотнике за птицей, который необычайной экономией и неутомимыми, усиленными трудами сверх должности накопил сумму, достаточную на покупку хорошего лепажевского ружья рублей в 200 ассигнациями. В первый раз, как на маленькой своей лодочке пустился он по Финскому заливу за добычей, положив драгоценное ружье перед собою на нос, он находился, по его собственному уверению, в каком-то самозабвении и пришел в себя только тогда, как, взглянув на нос, не увидал своей обновки. Ружье было стянуто в воду густым тростником, через который он где-то проезжал, и все усилия отыскать его были тщетны. Чиновник возвратился домой, лег в постель и уже не вставал: он схватил горячку. Только общей подпиской его товарищей, узнавших о происшествии и купивших ему новое ружье, возвращен он был к жизни, но о страшном событии он уже не мог никогда вспоминать без смертельной бледности в лице... Все смеялись анекдоту, имевшему в основании истинное происшествие, исключая Гоголя, который выслушал его задумчиво и опустил голову. Анекдот был первой мыслию чудной повести его «Шинель», и она заронилась в душу его в тот же самый вечер».
О Тарасе Шевченко
Как-то в разговоре со своим земляком, профессором Московского университета Осипом Максимовичем Бодянским, Гоголь сказал: «Я знаю и люблю Шевченко как земляка и даровитого художника… Но его погубили наши умники, натолкнув его на произведения, чуждые истинно му таланту. Они все еще дожевывают европейские, давно выкинутые жваки. Русский и малоросс — это души близнецов, пополняющие одна другую, родные и одинаково сильные. Отдавать предпочтение одной в ущерб другой невозможно». При этом Гоголь говорил: «Нам, Осип Максимович, надо писать по-русски, надо стремиться к поддержке и упрочению одного, владычного языка для всех родных нам племен. Доминантой для русских, чехов, украинцев и сербов должна быть единая святыня — язык Пушкина, какою является Евангелие для всех христиан…»
Вареники по-украински
Как-то раз Гоголь, уже снискавший литературную славу, приехал к соседней помещице и застал там гостей. У помещицы был единственный семилетний сын, в котором она души не чаяла и давала ему свободу во всем. Закуска была на столе, подали кофе. В это время входит сын хозяйки, бегавший с мальчишками в саду. «Чего ты, душечка, хочешь? — спрашивает мать. — «Вареныкив хочу», — отвечает мальчик. — «Ах, как можно так говорить! Говори, душечка, по-русски!» А тот еще настойчивее: «Вареныкив хочу, дайте мини вареныкив». Мать сильно сконфузилась и не знала, что делать, давать ли сыну вареников, которые были в числе прочей закуски, или учить его говорить по-русски. Видя смущение матери, Гоголь сказал: «Зачем вы мешаете ему, пусть говорит он на своем родном наречии. Придет время, и всему прочему еще успеет научиться».
Гоголь и Евангелие
Известно, что Гоголь никогда не расставался с Евангелием. «Выше того не выдумать, что уже есть в Евангелии, — говорил он. — Сколько раз уже отшатывалось от него человечество и сколько раз обращалось». По свидетельству современников, Гоголь ежедневно читал по главе из Ветхого Завета, а также Евангелие на церковнославянском, латинском, греческом и английском языках. Ольга Васильевна Гоголь-Головня*, сестра Н. В. Гоголя, вспоминала: «Он всегда при себе держал Евангелие, даже в дороге. Когда он ездил с нами в Сорочинцы, в экипаже читал Евангелие. Видна была его любовь ко всем. Никогда я не слыхала, чтобы он кого осудил».
Эмилия Ковриго, сирота, воспитанница матери Гоголя, рассказывала, что в ее отроческие годы Николай Васильевич учил ее грамоте, и когда выучил, то первой книгой, которую она с ним прочитала, было Евангелие. «И эти уроки и беседы о любви к ближнему, — вспоминала она, — так глубоко запали в мою детскую душу, что никакие невзгоды жизни не могли бы поколебать во мне веры в истину христианской любви, о которой он мне с такой силой говорил и которая на каждом шагу осуществлялась в семье Гоголей».
Как постился Гоголь
Современники свидетельствуют, что Гоголь был необыкновенно строг к себе и боролся со своими слабостями. Так, в Италии он сам бегал на кухню и учился приготовлять макароны. А между тем очень редко позволял себе такие увлечения и был в состоянии довольствоваться самою скудною пищей, и постился иногда как самый строгий отшельник, а во время говенья почти ничего не ел.
Историк Всеволод Андреевич Чаговец, хорошо знавший быт семьи Гоголей, рассказывает, что Николай Васильевич не превосходил набожностью своих родных, проникнутых с самых младенческих лет религиозным настроением. Лишь в отношении соблюдения поста он держался несколько иного взгляда; в постные дни, когда в деревнях готовились разнообразные постные блюда, различные винегреты и тому подобное, он даже иногда бывал недоволен. «Какой же это пост, когда все объедаются еще хуже, чем в обыкновенные дни?» — говорил он, отодвигая подальше блюдо с какою-нибудь заманчивой постной пищей...
О понимании природы души
В один из приездов в Оптину Пустынь Гоголь прочитал рукописную книгу — на церковнославянском языке — преподобного Исаака Сирина (с которой в 1854 году старцем Макарием было подготовлено печатное издание), ставшую для него откровением. В монастырской библиотеке хранился экземпляр первого издания «Мертвых душ», принадлежавший графу Александру Петровичу Толстому, а после его смерти переданный иеромонаху Клименту (Зедергольму), с пометами Гоголя, сделанными по прочтении этой книги. На полях одиннадцатой главы, против того места, где речь идет о «прирожденных страстях», он набросал карандашом: «Это я писал в прелести (обольщении. — В. В.), это вздор — прирожденные страсти — зло, и все усилия разумной воли человека должны быть устремлены для искоренения их. Только дымное надмение человеческой гордости могло внушить мне мысль о высоком значении прирожденных страстей — теперь, когда стал я умнее, глубоко сожалею о «гнилых словах», здесь написанных. Мне чуялось, когда я печатал эту главу, что я путаюсь, вопрос о значении прирожденных страстей много и долго занимал меня и тормозил продолжение «Мертвых душ». Жалею, что поздно узнал книгу Исаака Сирина, великого душеведца и прозорливого инока. Здравую психологию и не кривое, а прямое понимание души, встречаем у подвижников-отшельников. То, что говорят о душе запутавшиеся в хитросплетенной немецкой диалектике молодые люди, — не более как призрачный обман. Человеку, сидящему по уши в житейской тине, не дано понимания природы души».
У Престола Господня
Григорий Петрович Данилевский, автор исторических романов, лично знавший Гоголя и совершивший в мае 1852 года поездку на родину писателя, рассказывает в своих воспоминаниях, что местные крестьяне не хотели верить, что Гоголь умер, и среди них родилось сказание о том, что похоронен в гробе кто-то другой, а барин их будто бы уехал в Иерусалим и там молится за них. В этом сказании есть глубокая духовная правда. Гоголь действительно переселился в Горний Иерусалим и там из своего чудного, но таинственного и неведомого нам далека, у Престола Господня, молится за всю Русскую землю, чтобы непоколебимо стояла она в Православной вере и чтобы больше было в ней правды и любви, — ведь это и являлось главной заботой великой души великого русского писателя.
