Ина Кузнецова. Зона милосердия
М.: Издательство им. Сабашниковых, 2005. — 160 с.
В непрекращающемся потоке мемуарной литературы, посвященной советскому времени, особый интерес вызывают тексты, написанные теми, кого было принято называть «простыми людьми», — представителями трудовой интеллигенции, бывшими военнослужащими, сельскими работниками, учеными. Словом, теми, кто, не обладая пышными лаврами, громкими именами и звонкими судьбами, просто работали и жили, честно выполняя свой ежедневный долг.
Поддерживая своими нехитрыми заработками семьи, они как могли, максимально полно воплощали свои профессиональные способности и дарования там, куда их определила судьба и государственная система. Некоторые из них вели какие-то дневники и записи, другие взялись за перо лишь спустя годы, поняв, что были свидетелями небывалого и горького времени, мало похожего на ту фантастическую реальность, которую создавала в своих книгах, спектаклях и фильмах официальная культура. Кто-то хотел оставить память о себе и своем времени детям и внукам, кого-то просто в преклонные годы потянуло к писательскому столу. Многие свидетельствовали о прожитом весьма талантливо — помимо цепкой памяти и острой наблюдательности они умели хорошо рассказывать.
Но самое главное — это свойства их личности, качества души, явно или неявно выраженные в текстах. Что поддерживало их дух? Как, с помощью чего они сумели пройти сквозь голодные и военные годы, пережить потери близких и друзей, не увязнуть в изматывающей трясине «застойных лет», перенести испытания переменами? Увлеченность работой или учебой, любовь к искусству или природе?
Говоря о многих из них, без слова «вера» не обойдешься. И хотя в храмах бывали, наверное, единицы, молитв не знали или давно забыли, жили они словно бы в ежедневном предстоянии перед Всевышним.
Обычно их называли просто «порядочными людьми».
«Зона милосердия» написана как раз таким человеком. И, как я почувствовал из книги — отважно-совестливым и глубоко верующим. Человеком с умным сердцем.
На время повествования главной героине — работающей врачом в спецгоспитале для военнопленных немцев — минуло чуть больше двадцати лет. Читая воспоминания, я так и не смог привыкнуть к мысли, что прошло более полувека с тех пор, как она, в юности мечтавшая стать литератором, превратила их в свою первую книгу.
Правда, в то время, когда она, неожиданно для себя, оказалась в госпитале-«зоне», Ина Кузнецова делала дневниковые записи, — стало быть, перед нами — документальное свидетельство очевидца. С другой стороны, именно прожитые годы и накопленный опыт позволили ей сегодня осмыслить и точно описать некоторые свои тогдашние поступки и переживания. Впрочем, самое главное она поняла именно там и тогда.
Пересказывать «Зону милосердия» не хочется, тем более что книга сравнительно невелика. Тем сильнее мое удивление, что самый сюжет ее, вполне эпический и очень плотный по количеству «сцен» — проговаривается спокойным, почти неторопливым и полным достоинства тоном. Писателю Юрию Герману в свое время понадобилось три больших книги для своей знаменитой эпопеи про доктора Устименко. «Зона милосердия» не уступает ей по энергии и выпуклости прорисованных судеб. Я уж не говорю о том, что тема взаимоотношений между врачами (часть которых — из пленных) в подобном спецгоспитале, а также взаимоотношений докторов с больными (а в «Зоне милосердия» описан, например, больничный бунт и выход из него) — уникальна для нашей и художественной и мемуарной словесности.
Что же до судьбы автора, то Ина Павловна стала впоследствии выдающимся врачом-онкологом, доктором медицинских наук и вырастила немало достойных учеников.
...Но это все случится годы спустя, а пока, ближе к концу повествования, спустя три года непрерывной работы в больнице, где Ина Павловна поразительным образом прошла путь от рядового врача до заместителя начальника госпиталя, она описала свое начало своего возвращения на «большую землю», которое стало для нее труднейшим испытанием. Она решила сопровождать больных, подготовленных к репатриации в Германию, на всем пути следования. Врачам госпиталя и специальной комиссии необходимо было выбрать из трудных пациентов — самых тяжелых, но при этом именно таких, которые смогли бы перенести многодневную дорогу в железнодорожном вагоне. Приказ начальства был четким и однозначным: ни одного трупа после пересечения границы.
Среди подготовленных на отправку был и 18-летний Вальтер, который по непонятной причине еще подростком был интернирован и отправлен на работу в лагерь, в угольную шахту (оттуда, из лагеря, и привозили в госпиталь тяжелобольных доходяг-немцев), а спустя два года поступил к Ине Кузнецовой с туберкулезом обеих легких и кровотечениями. Начальники из комиссий были уверены, что мальчик живым не доедет, что его не стоит и брать, или в любом случае придется оставить, скажем, в Смоленске. Тем не менее, Вальтера удалось вывезти вместе со всеми, а вот в Москве, при последней двухсуточной проверке Кузнецовой пришлось держать бой с непримиримыми перестраховщиками-службистами. «...В голове вихрем проносились мысли: если я не оставила его в госпитале, откуда же у меня найдется столько жестокости, чтобы показав путь к дому, вдруг бросить его на дороге? Вылечить его нельзя, но пусть он умрет на руках у своих родителей. Он так молод. Он не успел сделать в жизни ничего плохого. Он не воевал, не держал оружия в руках. Почти треть жизни провел в страданиях. Так пусть хоть смерть его будет ласковой — в родительском доме.
И тут я почувствовала, что Бог подсказывает мне ответ и придает силу словам. Как можно более твердым голосом я ответила:
— Вот когда это случится, я оставлю его в Смоленске.
Это был психологический турнир — кто сильнее. Я поразилась беспрекословности своего тона».
Дорога была тяжелой. Кузнецова ехала в вагоне, находящемся между двумя другими. В этих вагонах везли самых критических больных. Один из вагонов был целиком туберкулезный. Постепенно доехали до Кенигсберга, а Вальтеру становилось все хуже. Дальше предстоял трехдневный безостановочный маршрут, который для мальчика скорее всего окажется смертельным. Оставить?
«Это уже вопрос не его — Вальтера, а моего личного спасения. Оставленный здесь, он умрет на другой день... А я, сколько бы ни прожила на этом свете, понесу с собой тяжесть неизбывного греха за ничем не оправданное малодушие. Так что же делать?»
И двадцатитрехлетняя Ина Кузнецова перешла на три дня в туберкулезный вагон. Впоследствии поступок Ины Павловны все, конечно, считали подвигом, домашние требовали обследования, но она-то знала наверняка, что не заразилась. Когда все с этой поездкой и для нее и для Вальтера благополучно закончилось, она снова вернулась к этой истории: «...И тогда и теперь я твердо уверена — мой поступок был угоден Богу. Мне удалось выполнить задуманное: почти умирающего Вольтера я довезла живым и не заболела туберкулезом». Слово «Бог» в этой стопятидесятистраничной, напряженной, захватывающей книге встретится еще раза три-четыре. И только.
А в самом начале промелькнет незаметное: «Я благодарила Бога и маму».
