Когда Иисус вышел на проповедь, он начал с призыва к покаянию, ибо приблизилось Царство Небесное.
Но ведь к покаянию призывал и Предтеча, да еще как энергично, называя грешников порождениями ехидны (в одном из современных переводов — гадючьими детьми, что вызывает большое неудовольствие протестантских бабулек). И это совершенно нормальный проповеднический ход для человека.
Но не для Бога.
Как-то у нас отступает на второй план то, что Христос хочет всем спастись и в разум истины прийти. Так же как и то, что Страшный суд страшен тем, что он последний, а не жестокостью.
Тогда не получается ли, что Креститель был неправ? — Нет, не получается. Прав был «лучший из людей», когда обращался с грозным увещеванием к своим современникам. Религиозная ситуация на сломе эпох действительно была удручающе тревожной. Между прочим, если бы было по-другому, не нужно было бы Христу идти на смерть. Формализм и обрядоверие затмили собой суть веры: милость и истину. Вера в Единого Бога автоматически связывалась с происхождением и была не путем к богообщению, а предметом социальной спеси. Правила принятия веры для инородцев были просто изуверскими, с бессмысленными унижениями и с поражением в правах до седьмого колена. Вот именно против этого в дальнейшем выступали апостолы Петр и особенно Павел, потому что «уверовавшие из фарисеев» настаивали на подобных процедурах (см. Деян 11; 15). Кстати, я бы поостереглась говорить о том, что у нас этого нет, до тех пор пока людям нерусской национальности Благая Весть не будет проповедоваться на их родных языках (переводов масса!).
Как-то я изумилась, читая про подвижническую жизнь русской миссионерки. Она действительно была замечательной женщиной и, в частности, устроила в Ливане школу для арабских девочек. Там они прилежно учили церковнославянский. А ведь кругом были греки в большом количестве, православные, между прочим. Спрашивается, почему не греческий? Нет ответа...
Иоанн был гласом, вопиющим в пустыне, который согласно пророку Исайе призывал приготовить пути Господу — и готовил их (Ис 40:3;Мф 3:3; Мк 1:3; Лк 3:4). А вот Христос... Недаром Богоявление сравнивается в Ветхом Завете с веянием тихого ветра (представим себе при этом еще и раскаленные камни и пески Святой Земли). При всей Своей невероятной, непредставимой силе и мощи Сын Божий был добр и заботлив. Мы опять-таки не очень ясно себе представляем, что доброта — это великолепная привилегия сильного, доблестного и мужественного, а угрожающие гримасы и слова, скрежет зубовный, размахивание кулаками и игра мускулами — не только грех, но и признак слабости.
А нам все как-то не по себе, если нас не боятся. Отсюда и модель миссионерства, во-первых, с дистанцией (кто вы — а кто я), во-вторых, с запугиванием. И нет-нет да и всплывают старые миссионерские синодальные инструкции (принесшие, как мы все знаем, немеряный успех), в которых сказано, что инородцев с Писанием знакомить не надо: не заслужили и не поймут. То, что такая концепция демонстрирует чрезвычайно низкий уровень знакомства с теми текстами, о которых идет речь, в комментариях не нуждается.
И просыпаются с плачем дети, которым снятся бесы, — первый результат «духовного» воспитания. И больные в бессознательном состоянии видят такого «бога», смотрящего на них с неприязнью и грубо задающего следовательские вопросы, что не очень понятно, как их от этого заблуждения избавлять. И приходят «миссионеры» в больницу: ни сочувствия, ни добрых пожеланий, а только гордость за свое духовное совершенство. А люди потом говорят, что воспользовались их беспомощностью.
Тут нужно очень серьезно подумать.
Во-первых, все мы, те, которые согласно слову последования Крещения крестились во Христа, в Него и «облекаемся». О подражании Христу написано много текстов и произнесено много речей. Увы, но и много буйных головушек сложено в попытках «чудотворения», и много горя принесли (боюсь, что и приносят) лжепроповедники, лжеучители и лжепророки. Кстати говоря, от этой опрометчивой деятельности Писание предостерегает напрямую. Этот путь, путь внешних эффектов, для нас закрыт.
Модель «друг Иисус любит тебя» как-то не очень вдохновляет. Конечно, любит. Конечно, к Нему следует относиться с доверием и надеждой. Но есть одна деталь: Христос сделал все, чтобы приблизиться к нам: вочеловечился и ценой собственных крестных мук избавил нас от участи, которая хуже смерти; даровал спасение и ввел в вечную жизнь.
А как мы к этому относимся? Зачастую достаточно невнимательно, как ни страшно это звучит. Разве такая уж редкость, что в спешке стремительно одолевая правила, каноны, акафисты, последования человек даже не успевает подумать о любви и мире с собой и с ближними? И тем более — о Божией любви к твари? Но и о непредставимо громадной дистанции между Богом и человеком, которую Бог преодолел Своей любовью, — для того, чтобы человек дерзнул Ему ответить. Между прочим, о дерзании говорит Христос («дерзай, дщерь») и о дерзании же говорится в последовании к причащению («дерзая ... яждь»).
Надо думать, это дерзание отличается от дерзости тем, что оно направлено ко благому союзу с добрым и могущественным Богом, а дерзость предполагает манипулирование как людьми, так и духовными сущностями ради собственной выгоды в очень ущербном ее понимании. То есть и здесь предстает противопоставление религии в строгом смысле слова и магии как попытки управлять тем, чем человек управлять не должен, — просто потому что не в силах.
Да, это довольно трудно: имея в памяти пламенные слова Предтечи, не обескураживаться и не забиваться в угол, а выйти навстречу Божией любви, пропитаться Его добротой и любовью и любить Его и людей.
...При всей православной неканоничности росписей Сикстинской капеллы потрясает тот жест, которым Бог протягивает руку Адаму — и ответный жест Адама. Вот символ, вот образ отношений человечества и его Творца. Наверное, к этому образу, не зрительному, так сущностному, полезно возвращаться, чтобы помнить: быть людьми — значит быть такими, какими нас Бог создал. А создал Он нас для Себя и для Своего Царства. И призывает нас войти туда и быть с Ним вечно.
