Сегодня отмечаем день рождения одного из самых светлых и теплых русских писателей — Ивана Сергеевича Шмелева. На занятие литературой Шмелева благословил старец Варнава Гефсиманский, впоследствии прославленный в лике преподобных. Его слова: «Превознесешься своим талантом», — писатель помнил всю жизнь. Ивана Сергеевича дважды номинировали на Нобелевскую премию по литературе. И хотя получить премию ему так и не довелось, уверены, что каждый, кто читал его книги, согласится, что свет и любовь, которыми они пропитаны, проникают в самое сердце, делают нас самих добрее, учат любить и видеть мир детскими распахнутыми глазами.
Но сегодня мы хотим поговорить не о творчестве, а о семье Шмелева. Еще точнее: о мужчинах его рода и ближнего окружения. Именно они с особым теплом описаны в его воспоминаниях и романах, именно им написаны самые трогательные письма. И этот трагически оборвавшийся рефрен рода: Иван (дед) — Сергей (отец) — Иван (сам Шмелев) — Сергей (его сын). Есть что-то невероятно нежное и важное в этих отношениях. Возможно, любовь, которую не измерить.
Отец, воспитатель (тот самый Горкин из книг), сын, племянник. Выбрали для вас отрывки из книг Ивана Сергеевича и писем к ним. Верим, что читая их, вы улыбнетесь и ваш день станет светлее!
Отец
Сергей Иванович Шмелев стал первым купцом в крестьянском роду Шмелевых. Он организовал большую плотничью артель, состоящую из более чем 300 работников. Кроме того, отец писателя владел банными заведениями и брал подряды: строил помосты и леса храма Христа Спасителя, изготавливал места для публики ко дню открытия памятника А.С. Пушкину. Трагически погиб еще совсем молодым человеком, в 38 лет. Лошадь понесла, нога наездника застряла в стремени, а сам он упал и получил травму головы, от которой и умер. Его сыну Ване было тогда 7 лет.
Из повести «Богомолье»:
«Пьем чай в передней, отец и я. Четыре только прокуковало. Двери в столовую прикрыты, чтобы не разбудить. Отец тоже куда–то едет: на нем верховые сапоги и куртка. Он пьет из граненого стакана пунцовый чай, что–то считает в книжечке, целует меня рассеянно и строго машет, когда я хочу сказать, что наш самовар стал розовый. И передняя розовая стала, совсем другая!
За окном — можно достать рукой — розовая кирпичная стена, и на ней полоса от солнца: оттого–то и свет в передней. Никогда прежде не было. Я говорю отцу:
— Солнышко заглянуло к нам!
Он смотрит рассеянно в окошко, и вот — светлеет его лицо.
— А–а… да, да. Заглянуло в проулок к нам.
Смотрит — и думает о чем–то.
— Да… дней семь–восемь в году всего и заглянет сюда к нам в щель. Дедушка твой, бывало, все дожидался, как долгие дни придут… чай всегда пил тут с солнышком, как сейчас мы с тобой. И мне показывал. Маленький я был, забыл уж. А теперь я тебе. Так вот все и идет… — говорит он задумчиво. — Вот и помолись за дедушку.
Он оглядывает переднюю. Она уже тусклеет, только икона светится. Он смотрит над головой и напевает без слов любимое — «Кресту Твоему… поклоня–емся, Вла–ды–ыко–о»… Солнышко уползает со стены.
В этом скользящем свете, в напеве грустном, в ушедшем куда–то дедушке, который видел то же, что теперь вижу я, чуется смутной мыслью, что все уходит… уйдет и отец, как этот случайный свет».
Воспитатель
Воспитателем маленького Вани был бывший плотник Михаил Панкратович Горкин. Мудрый наставник и настоящий друг. Именно под его влиянием у мальчика возник интерес к вере.
Из романа «Лето Господне»:
«Незабвенный, священный запах. Это пахнет Великий Пост. И Горкин совсем особенный, — тоже священный будто. Он еще до свету сходил в баню, попарился, надел все чистое, — чистый сегодня понедельник! — только казакинчик старый: сегодня все самое затрапезное наденут, так «по закону надо». И грех смеяться, и надо намаслить голову, как Горкин. Он теперь ест без масла, а голову надо, по закону, «для молитвы». Сияние от него идет, от седенькой бородки, совсем серебряной, от расчесанной головы. Я знаю, что он святой. Такие — угодники бывают. А лицо розовое, как у херувима, от чистоты. Я знаю, что он насушил себе черных сухариков с солью, и весь пост будет с ними пить чай — «за сахар».
Сын
Единственный сын Шмелевых погиб в 21 год. Был расстрелян красноармейцами в Крыму. Этим событиям посвящен самый душераздирающий роман Ивана Сергеевича — «Солнце мертвых».
Из писем сыну в действующую армию:
«Так иной раз захочется тебя видеть, мой мальчуга! Невесела наша жизнь, только работой и спасаюсь. Книги мои идут хорошо, читают ещё старого Шмеля, любят. Отпустил бороду, увидал, что седой, чорт, становлюсь и опять сбрил. Эх, дорогой, когда-то мы с тобой купанёмся в море! Будем есть пирожки на станции перед звонком?! Милый мой малька, пиши чаще! Твой всегда папа Ив.Шмелёв».
«Ничего, дорогой. Работай спокойно, всё будет ладно. И я постараюсь здесь работать. … Главное, будь ровен, справедлив и чуток к твоим младшим товарищам – солдатам. Это так дорого, когда солдаты любят. …
Дорогой, будь всегда таким, ровным, честным, заботливым. Любить надо людей – все несчастны. Новостей больших нет. Да, от Володи получили весточку. Ничего. Напиши ему. Господь да сохранит тебя во всех путях! Милый мальчик! Только бы ты был с нами, только бы ты был здоров, бодр! Больше мне ничего не надо. Крепко целую тебя, твою рожицу, … Всегда твой неизменный папа. И.С.Шмелёв».
Племянник
Отдушиной и радостью Ивана Сергеевича после смерти сына стал его внучатый племянник и крестный сын — Ив. Они общались всю жизнь, сохранилась их обширная переписка и воспоминания Ива о дяде: «Он воспитывал меня как русского ребенка, я гордился этим и говорил, что только мой мизинец является французом. Свой долг крестного он видел в том, чтобы привить мне любовь к вечной России, это для меня он написал «Лето Господне». И его первый рассказ начинался обращенными ко мне словами: Ты хочешь, милый мальчик, чтобы я тебе рассказал про наше Рождество».
Фото ruskline.ru
А вот, что писал Иван Сергеевич своему четырехлетнему племяннику:
«Имею честь довести до вашего сведения, уважаемый собрат-писатель, что сегодня я ездил на велосипеде, а переднее местечко было пусто: оно, кажется, для Вас! Потом заходил ко мне ста-а-рый рак, спрашивал, скоро ли ты приедешь. Принес тебе раковинок с океана. Тетушка Крабиха тоже справлялась. Видел сетку для креветок, но не знаю, годится ли для нас, – ты эти дела хорошо знаешь. Потом рабочие спрашивали, скоро ли мужчина-молодчина? И видел Марху Ивановну, живет в Капбретоне, глаз совсем у ней окривел, по тебе плачет. А еще вот что: август и сентябрь будем жить в Капбретоне, в маленьком домике среди луга и пшеницы, и очень близко от океана! И... может быть, даже покатаемся в автомобиле! А будешь баловаться – посажу тебя в сарай, где очень много мышей, которые все становятся на задние лапки и поют: е-хал казак за Ду-на-ай... А вчера у нас были пирожки! А завтра будут блинчики! Мадам Лятьер принесла нам фромаж блан! А хлеб сам приезжает на автомобиле, и ветчина тоже, а капуста на рыжей лошади, и когда подъедут – трубят в рог. А ездить за креветками мы будем на велосипеде: мне его дал на все лето один мой читатель-почитатель. Приезжай!!!!!!
Читайте также:
