Отвечая на вопросы начальника Реутовского отделения милиции, Николай сказал: «Я болел, лежал в больнице в городе Костроме один год и семнадцать дней и полгода лежал на Канатчиковой даче. Болезнь мою признали психической. Теперь я страдаю припадками. Паспорта у меня нет, жить мне негде. Я решил построить себе шалаш в лесу и там проживать. Шалаш строил я один и сам. В этом шалаше я повесил иконы и устроил пять лампадок. Масло для лампадок я приобретал в аптеке. Сегодня я проходил по лесу, возвращаясь из Реутова в свой шалаш, и встретился с неизвестной мне женщиной, которая меня спросила, где я живу. Я ей показал свой шалаш. Тогда женщина спросила, не страшно ли мне одному жить в лесу. Я ей ответил, что не страшно. И только хотел войти в шалаш, как меня задержали работники милиции и доставили в отделение»...
* * *
Мученик Николай родился 9 декабря 1919 года в городе Москве в семье кузнеца Ивана Гусева. Родителей своих Николай не помнил, так как отец умер сразу же после его рождения, а мать — в 1920 году, когда мальчику исполнился всего год, и впоследствии он воспитывался у бабушки. Но в 1926 году бабушка умерла, и из родственников у Николая осталась в Москве только тётка, у которой он время от времени и находил себе приют. Потеряв и земной дом, и близких родственников, он нашёл свой дом в Церкви и там же многих родных во Христе. Но, идя путем христианского подвига, он не стал кого-либо обременять. В 1937 году неподалеку от деревни Крутицы и села Косино, славившегося с давнего времени святыми целебными источниками, Николай вырыл в Никольском лесу землянку и выстроил над нею шалаш. Зарабатывал он тем, что собирал и сдавал утильсырье, а также собирал и продавал грибы и на добытые таким образом средства жил.
Нужно было обладать немалым духовным дарованием, чтобы, оказавшись без близких родственников, в религиозно враждебной среде, с такой самоотверженностью прилепиться к Богу, в Нём Одном найти прибежище и силу. И это в то время, когда таким лишившимся родителей подросткам, оказавшимся в детских домах, дальнейшая перспектива их жизни рисовалась очень туманной — попадёшь ли ты в преступную среду, или Господь выведет на правый и честный путь. Живя в лесу и живя очень скромно, Николай, по существу, никому не мешал. Да и кому мог помешать тихий юноша, всё своё упование видевший в Боге. Однако наступило время, когда и такие люди стали для кого-то помехой.
Наступил 1937 год — началось прореживание всех социальных слоёв населения, начались повальные аресты, когда даже у не имеющего имущества могли отобрать последнее, что у него было, — свободу и жизнь.
19 сентября 1937 года проводник службы розыскных собак Реутовского отделения милиции Родин в сопровождении сотрудника того же отделения Жданова и розыскной собаки устроили засаду в построенном Николаем из веток и обсыпанном землёй шалаше, чтобы узнать, кто в нём живёт. Просидев здесь с 10 часов утра до 6 вечера, они услышали сначала голоса, а затем увидели, как к шалашу подошли мужчина и женщина, и задержали их. У мужчины, которым оказался Николай Гусев, была бутылка со святой водой, а у женщины — бидон с водой и хлеб. Милиционеры предложили им пройти с ними в отделение милиции, на что Николай заметил, что они не имеют права их задерживать, а затем спросил: «Ты коммунист?» И сам же ответил: «Вы, коммунисты, не даёте нам жить».
В тот же день Николая допросил начальник Реутовского отделения милиции. После этого Николай был заключён в Бутырскую тюрьму в Москве, и 25 сентября его допросил помощник оперуполномоченного 7-го отделения 4-го отдела УГБ С. Куликов.
— По каким документам проживаете? — спросил Николая Куликов.
— Я прописан у тётки Евы Васильевны, фамилии её не знаю...
— Когда и откуда вы прибыли в лес, где стоит шалаш?— сурово его спросил Куликов.
— Приехал я в этот лес из Москвы летом по приглашению старушки Натальи Касаткиной, восьмидесяти четырёх лет.
— Сколько времени вы знаете старуху Наталью Касаткину?
— Старуху Наталью Касаткину я знаю с весны 1937 года. Она ходила по домам, собирала милостыню и часто заходила к моей тётке, у которой останавливалась несколько раз, чай пила с тёткой и ночевала несколько ночей.
— Назовите своих знакомых, которых вы встречали в лесу Реутовского района?
— В лесу я встречал и знаю Наталью Касаткину и старика по имени Сильвестр, которого я встречал один раз, — ответил Николай.
— Кто строил шалаш? — спросил Куликов.
— Я строил шалаш среди лета для жилья, — повторил Николай.
Следователь потребовал, чтобы Николай расписался под протоколом допроса, но тот, хорошо понимая, что подпись — это право, а не обязанность, категорически отказался подписывать протокол, о чём был составлен соответствующий акт, который подписали Куликов и сотрудник 9-го отделения 4-го отдела УГБ Московской области Н. А. Титов.
В августе и сентябре 1937 года сотрудники НКВД арестовали в Москве и Московской области большую группу верующих людей — священников, монахов и монахинь, а также мирян, которые с точки зрения властей были слишком активны в проявлениях веры: устраивали богослужения, не обращая внимания на то, разрешены они властями или нет, искренне полагая, что свобода исповедания религии разрешена Конституцией; они посещали святые источники, известные ещё с дореволюционного времени, но посещение их в советское время не приветствовалось, а с посещениями особо популярных святынь властями велась ожесточённая борьба. Среди них был привлечён к ответственности и Николай Гусев, хотя бо́льшую часть арестованных он не знал вовсе. При таких данных было очень мало оснований для его обвинения. У священнослужителей, по крайней мере, обвиняющим фактом могла быть их прошлая жизнь, их служение, из-за которого их можно было вписать в категорию социально опасных элементов. Здесь же этого не было, и сотрудники НКВД стали собирать о Николае Гусеве дополнительные материалы.
Чтобы хоть в чём-то обвинить Николая, сержант госбезопасности Сенькин стал расспрашивать одного из жителей села Косино Петра Чепурко, знает ли он Колю, кто он такой и чем занимается. Свидетель ответил: «Да, Колю я знаю. Это Николай Иванович Гусев, блаженный Николай. Проживал он в шалаше, километрах в восьми от Косино в Никольском лесу. Занимается он исцелениями обращающихся к нему верующих, считает себя блаженным и прозорливым. В шалаше он имеет иконы, лампады...»
— Скажите, чем и как он производит исцеления? — спросил свидетеля Сенькин.
— Исцеления он проводит путём выдачи пузырьков с водой. Прославившись блаженным и прозорливым, Николай Иванович Гусев имеет среди верующих большой авторитет, в силу чего к нему началось большое паломничество верующих с целью получения исцеления. Кроме того, Николай Иванович Гусев занимается благоустройством новых святых источников на Святом озере, которых им на сегодняшний день открыто четыре, — ответил Пётр.
— Скажите, откуда Николай Иванович, будучи в лесу и не находясь в населённом пункте, брал пищу и одежду? — спросил Сенькин.
— Всем необходимым, питанием и одеждой Николая Ивановича снабжала церковница Евдокия Алексеева, а деньги он получал от приезжающих к нему на исцеление верующих.
— Скажите, кто и откуда приезжал к Гусеву исцеляться?
— К Гусеву приезжают на исцеление из разных мест, из Москвы и из других районов, но кто, неизвестно, так как фамилий их я не знаю.
5 октября было составлено обвинительное заключение, которое подписали заместитель начальника УНКВД по Московской области майор госбезопасности Якубович, оперуполномоченный 7-го отделения младший лейтенант госбезопасности Шишкин и временно исполняющий должность начальника 7-го отделения 4-го отдела УГБ старший лейтенант Булыжников. К ответственности были привлечены двадцать два человека и среди них Николай Гусев, который обвинялся в том, что
«являлся участником контрреволюционной церковно-монархической группы. В контрреволюционных целях среди верующих распространял слухи, что в посёлке Косино открылись святые источники, на которых происходят исцеления, и организовывал паломничества верующих. В лесу около источников он устроил себе шалаш, в котором производил приём верующих и обрабатывал их в контрреволюционном духе, то есть в преступлении, предусмотренном статьёй 58 пункт 10 и 11 УК РСФСР».
8 октября 1937 года тройка при УНКВД СССР по Московской области приговорила к расстрелу шестнадцать человек, в том числе и Николая Ивановича Гусева. Он был расстрелян на следующий день, 9 октября, на Бутовском полигоне и погребён в общей могиле.
