Впервые про отца Александра Меня я услышал в середине 80-х годов, когда еще очень далек был от Православия, хотя уже ощущал себя верующим — правда, не очень внятно понимал, во что. Мой старший друг, человек воцерковлённый, с которым мы тогда постоянно спорили на религиозные темы, однажды предложил: «А хочешь, познакомлю тебя с интеллигентным священником, очень образованным? Кстати, по национальности евреем, для тебя, возможно, это значимо…»
И я промямлил что-то невнятное, вроде «в принципе неплохо бы… но не сейчас, а как-нибудь потом». Уж не помню сейчас, почему. То ли сессия надвигалась, то ли ещё какая-то суета сует. «Потом» не случилось, и крестился я уже спустя два года после трагической гибели отца Александра.
Но как раз в те годы — ещё даже до крещения — я с огромным интересом читал всё о Православии. Всё, что можно было тогда достать. Время было странное — идеологические препоны уже рухнули, всё уже было разрешено, однако ещё мало что издавалось. И книги отца Александра Меня начали появляться как раз в этой ситуации книжного безрыбья.
Я глотал их одну за другой — «Сын человеческий», «Радостная весть», «Свет во тьме светит», и чувствовал, что передо мной раскрывается огромный, яркий мир православной веры — совсем не такой мрачной, суровой, как мне представлялось раньше. Не берусь утверждать, что именно книги отца Александра привели меня к решению принять Святое Крещение, было много и других факторов, но что они меня к этому подтолкнули — несомненно. Потом уже, после крещения, я читал его статьи в сборнике «Трудный путь к диалогу», читал «Практическое руководство к молитве», «Беседы о Символе веры» — и эти книги помогли мне в моём воцерковлении, потому что отвечали на те вопросы, которые в то время никто другой не затрагивал.
Потом уж я прочитал многое о самом отце Александре, посмотрел документальные фильмы о его жизни, познакомился с его духовными чадами. И, разумеется, мимо меня не прошла ожесточённая внутрицерковная полемика об отношении к нему. Я старался вникать и в аргументы его, скажем деликатно, оппонентов, и в аргументы его, скажем чуть менее деликатно, фанатов — и чувствовал, насколько заносит и тех, и других.
В итоге для себя я сделал такие выводы: да, часть претензий к творчеству отца Александра правомерна. Да, у него встречались и соблазнительные для кого-то выражения, особенно в устных выступлениях, и, возможно, богословские ошибки, и его экуменический настрой меня не радует.
Но эти ошибки, по-моему, естественны и практически неизбежны у всякого, кто в те годы решился бы проповедовать христианство советской интеллигенции. Да и масштаб ошибок всё же не тот, чтобы обвинять отца Александра в ереси (а обвиняли и обвиняют. Помню, как в середине 90-х годов продавец в одном православном книжном магазине настойчиво убеждал покупателей не брать стоящие там же, на полках, книги «этого ересиарха»).
Вообще, замечу, что люди, швыряющиеся словом «ересь», присваивают себе права, которые есть только у церковных Соборов.
А вот то, что отца Александра называли «апостолом для интеллигенции» — это правда. То, что он привёл в Православие десятки тысяч людей — правда. Да, не все из них удержались в вере — и это недоброжелатели отца Александра тоже ставят ему в вину. Хочется спросить недоброжелателей: а по другим священникам-миссионерам вы тоже статистику собирали? Откуда такая уверенность, что как пастырь отец Александр хуже прочих?
Разумеется, вокруг него, человека яркого, заметного, человека-явления, собирались самые разные люди. Были среди них и те, кто воспринимал веру прежде всего в политическом контексте, как средство борьбы с коммунистической идеологией. Были те, для кого вхождение в Церковь стало формой фрондёрства или частью творческого имиджа. Ничего удивительного, что такие люди в Церкви не остались. Но разве отец Александр в этом виноват? Он-то как раз, судя по многочисленным рассказам, очень не приветствовал такое «политическое православие».
А самое печальное заключается в том, что до сих пор у нас в церковной среде невозможен спокойный, беспристрастный разговор о жизни и о творческом наследии отца Александра Меня. До сих по вопрос об отношении к отцу Александру — это, по существу, вопрос «чьих будешь?», вопрос внутрицерковной партийной борьбы.
Ты за Меня — ну, значит, ты из этих. Ты против Меня — ну, значит, ты из тех. До сих пор само упоминание имени отца Александра в совершенно, казалось бы, нейтральном контексте мозолит глаз некоторым пылким ревнителям.
Что в итоге? По-моему, отец Александр Мень — это огромное явление в церковной истории прошлого века, и, как в любом огромном явлении, в нём есть разные грани. Относиться к нему нужно с уважением, книги его нужно читать — но не нужно творить из него кумира, не нужно воспринимать его как единственного достойного священника в нашей Церкви (а и с таким мнением приходилось сталкиваться). Что касается его творческого, научного наследия — на мой взгляд, отец Александр был блестящим популяризатором, но вряд ли стоит считать его книги по библеистике или истории религии последним словом науки. Уже хотя бы потому, что наука не стоит на месте.
В общем, хочется спокойного, доброжелательного и трезвенного подхода. Это куда полезнее, чем восхвалять или обличать.
На заставке фрагмент фото memo-projects.livejournal.com
