Вы не найдете их в списках «Форбс». Они жили в России задолго до того, как мерилом влиятельности стал просто баланс банковских счетов, и их влияние на общество было иного толка. «Фома» уже писал о Третьякове, Морозове и других известных богатых благотворителях. Здесь — истории еще нескольких миллионеров, которые продолжали традицию социальной ответственности бизнеса в дореволюционной России. Об этих людях рассказывают реже — а зря.
Юхо Лаллукка (1852–1913)
«Я плачý!» — эти слова от Юхо Лаллукка слышали часто. Он внимательно выслушивал очередного автора какого-нибудь культурного проекта или попечителя благотворительного фонда, рассматривал список талантливых студентов, которым нужна стипендия, обсуждал устав нового училища, а потом решительно говорил: «Я плачý!»
Сам он был родом из Выборгской губернии. Вырос в крестьянской семье и начинал с небольшой сельской торговли. Потом переехал с женой в город Кякисалми (теперь это Приозерск), торговля пошла в гору, и вскоре он стал уважаемым купцом. В 1879 году на щедрые пожертвования Лаллукка и других меценатов в Кякисалми организовали добровольную пожарную дружину, а при ней — библиотеку и оркестр. Культурная и общественная жизнь в городе расцвела.
Через десять лет семья Лаллукка переселилась в Выборг. Компания Юхо по торговле зерном, кофе и прочими колониальными товарами процветала, и он на свои средства открыл в родном селе Ряйсяля народное училище. А еще основал и возглавил Общество поддержки торговли и промышленности «Памаус», которое выплачивало стипендии талантливым бедным студентам.
Лаллукка помогал Выборгскому драмтеатру и оркестру, художникам и скульпторам, финансировал самые разные музыкальные проекты, по его инициативе в Хельсинки был построен Дом художников. Знакомо вам такое имя — Туве Янссон? Да-да, это та самая легендарная финская писательница, которая придумала очаровательных муми-троллей. Так вот, в 1930-е годы она жила и работала как раз в этом Доме художников.
А когда Юхо Лаллука умер, заниматься благотворительностью продолжила его вдова. Она помогала выборгским церквям, жертвовала деньги на строительство городской библиотеки (Библиотека имени Юхо и Марии Лаллукка стала одной из визитных карточек Выборга). И сегодня одна из улиц Выборга названа в честь супругов Лаллукка. А в Хельсинки работают два благотворительных фонда имени Юхо Лаллукка.
Матвей Башкиров (1843–1924)
— А ну, разойдись! Нечего тут контрреволюционные митинги устраивать!
— Какие митинги? Благодетеля хороним!
В 1924 году горожане провожали в последний путь Матвея Емельяновича Башкирова. Богатейший нижегородский купец, один из самых уважаемых граждан города, хлебопромышленник, владелец мукомольных заводов, сам происходил из семьи крепостных: его отец выкупился на волю, когда сыну было 4 года, и стал успешным купцом.
Заботу о бедных и обездоленных Матвей избрал главным делом своей жизни. Особенно опекал нижегородский детский приют и не только щедро жертвовал ему деньги, а подросткам оплачивал образование, но еще и каждое воскресенье лично привозил всем детям гостинцы.
В начале Первой мировой он вместе с другими местными промышленниками оплатил эвакуацию в Нижний Варшавского политеха: принять его у себя хотели многие крупные города России, но взнос Матвея Башкирова в пятьсот тысяч рублей — на организацию переезда — решил дело.
У Башкирова была дача в Зименках. Село стояло на холме, и женщинам с полными ведрами каждый день по несколько раз приходилось подниматься по крутому склону. Жалея их, купец построил в Зименках водокачку. А заодно отремонтировал обветшавший деревенский храм.
На его мукомольных заводах у рабочих были благоустроенные общежития, им платили пособия на детей, а когда в губернии случался неурожай, хозяин раздавал зерно и муку из своих хранилищ.
В 1917-м у Башкирова «реквизировали» всё до копейки. Его несколько раз арестовывали, лишили всех гражданских прав… Он умер нищим. Но построенные им мельницы, училища, храмы и дома до сих пор служат людям.
Михаил Сидоров (1823–1887)
«На меня смотрели как на фантазера, который жертвует всем ради своей несбыточной мечты», — писал Михаил Константинович Сидоров. Наверное, это возможно только в России: миллионер-золотопромышленник пожертвовал на освоение Севера без малого два миллиона рублей и... обанкротился.
Михаил Сидоров родился в Архангельске в семье купца второй гильдии. Уже в молодости переехал в Красноярск и занялся золотодобычей — участвовал в поисковых экспедициях и обнаружил более 200 месторождений золота в северо-енисейской тайге.
Он мечтал открыть морской путь из Сибири в Европу по Ледовитому океану — вложил все силы и средства в этот проект. Готов был костьми лечь, лишь бы донести до власть имущих и принимающих решения простую и, как ему казалось, очевидную мысль: чтобы Сибирь и вся Россия активно развивались, нужно осваивать Север, Арктику.
Тобольские купцы и мещане писали о Сидорове: «Провидение послало нам человека, трудящегося для нас и не ищущего за свои труды официальных наград». Сидоров вёл поиски полезных ископаемых на Кольском полуострове и Новой Земле, открыл первый на севере России нефтяной промысел на реке Ухте, исследовал выходы каменного угля в бассейне Печоры...
Только на печерские операции Михаил Константинович потратил более миллиона рублей. Северные воды унесли огромную часть его состояния. Но именно Сидоров пустил по Печоре первый пароход, и именно он наладил отправку печорской древесины — лиственницы и сосны — за рубеж.
Уважая коренные народы Севера, он строил для них каналы, дороги, жилье, открывал для местных ребятишек школы. Финансировал строительство приютов в Красноярске, Тобольске и Омске... Пытался пробить открытие на Севере мореходных классов и поддержать рыбные промыслы... Но понимания у петербургских чиновников не нашел.
Не получилось и открыть в Красноярске университет. Сидоров был готов пожертвовать для этого пуд золота! Но генерал-губернатор Восточной Сибири Муравьев-Амурский идею отверг. Мало того, местные власти заподозрили активного и энергичного Сидорова в намерениях монополизировать золотодобычу в окрестных землях и стали ограничивать его деятельность. Золотые прииски его часто оказывались под арестом. На Михаила Константиновича завели подряд три уголовных дела! Разбирательства по ним прекратились лишь в 1873 году с полным оправданием Сидорова.
Увы, не принесли доходов Сидорову и графитовые месторождения в Сибири, которые он сам разведал — слишком велики были сложности со сбытом и слишком много препятствий чинили купцу конкуренты и местные власти. Потерпели фиаско и планы Сидорова по регулярной навигации на сибирских реках.
При этом Михаил Константинович жертвовал и раздавал деньги всем, кто просил. Обратилась женская Мариинская гимназия, прося три дюжины серебряных ложек — приобрел. Красноярское духовное училище обратилось за помощью для полусотни круглых сирот — уважил земляков. Выделил три тысячи рублей на покупку дома для детского приюта в Тобольске, тысячу рублей и два самородка общей стоимостью более трех тысяч рублей — Омскому благотворительному обществу. На пособие жителям, пострадавшим от наводнения в Тобольске и Усть-Сысольске, — тысячу рублей...
После многих неудачных проектов, не нашедших поддержки, к середине 1880-х купец уже был банкротом.
Здоровье Михаила Константиновича пошатнулось, и в 1887 году он выехал на лечение в Германию. Перед смертью Сидоров завещал безвозмездно использовать результаты его трудов в интересах российской науки и экономики. В завещании он отписал основную часть оставшегося наследства «для поощрения русских изобретений, для устройства училищ мореплавания на Севере, на поощрение русских к изобретению воздухоплавания, на ежегодные премии за сочинения о Севере...» Он все еще надеялся, что хоть после смерти сдвинет с мертвой точки свой глобальный прожект морского пути по Северному Ледовитому океану...
Михаил Константинович умер в 1887 году. А после Февральской революции 1917 года моряки Мурманского пароходства назвали один из пароходов «Михаил Сидоров». Имя купца, которого по праву можно назвать отцом Северного морского пути, носит поселок на р. Таз, одна из гор на Шпицбергене, остров в проливе Костин Шар на Новой Земле, мыс на острове Рыкачева в Карском море, пролив в архипелаге Земля Франца-Иосифа.
Кёниги: Леопольд Егорович, Юрий Леопольдович, Леопольд Леопольдович
Кёниг в переводе с немецкого — «король». Так их и звали в российском деловом сообществе: Леопольда Егоровича — «сахарным королем», а Леопольда Леопольдовича — «хлопковым королем».
Отец, Леопольд Егорович (1821–1903), родился в Санкт-Петербурге в семье пекаря-немца и начинал простым рабочим на сахарном заводе. А потом занял денег и купил разорившуюся сахарную фабрику. За четыре года он модернизировал производство, вернул долги и получил первую прибыль. Работать у него хотели многие: приличная зарплата, бесплатные врачи, бесплатное образование детям... Помимо производственных корпусов, при сахарном заводе Кёнига были созданы клуб, столовая, общежитие для рабочих разбиты парк, сад и цветник, устроена оранжерея.
Когда импорт сахарного тростника в Россию стал снижаться, Кёниг вовремя перевел производство на сахарную свеклу. Он скупал земли в Харьковской губернии и строил там заводы. А заодно — больницы, школы, проводил телефон и электричество.
Сахарное предприятие Кёнига производило одиннадцатую часть всего рафинада Российской империи. Годовой оборот фирмы достигал сорока миллионов рублей!
Династию продолжили сыновья Леопольда Егоровича. Младший, Юрий Леопольдович (1869–1927), сам — лютеранин, выделил деньги на строительство в Тростянце (ныне Сумская область), где находилась основная сахарная фабрика, прекрасного Вознесенского храма. Старший, Леопольд Леопольдович (1852–1911), сахаром заниматься не стал, а начал производить текстиль. Продолжая фамильную традицию, он тоже заботился о рабочих. При Екатерингофской бумагопрядильной мануфактуре Кёнига были и благоустроенное общежитие, и больница, и клуб, и бесплатная читальня, и вечерняя школа. А дети рабочих получали возможность попасть в Невское училище Императорского Русского технического товарищества.
И Александринский женский приют в Петербурге с роддомом и больницей, куда могли обратиться женщины любого достатка, был построен в основном на средства Кёнига.
В 1918 году предприятия Кёнига были национализированы. Сам Юрий Леопольдович, как и его братья, эмигрировал в Германию.
