"Логии Христа"

Год назад, 4 октября 2013 года, скончалась Марина Андреевна Журинская — выдающийся ученый-лингвист, редактор православного журнала «Альфа и Омега», православная христианка, обретшая веру в самые глухие годы гонений.
Марина Андреевна была постоянным автором «Фомы», ее комментарии к Священному Писанию мы регулярно публиковали и в бумажной версии журнала, и на сайте, и они всегда вызывали живой интерес у читателей. Ей удавалось «актуализировать» библейский текст, приблизить его к восприятию современного человека — но не в том смысле, чтобы искусственно «осовременить», а сквозь историко-культурные реалии той эпохи показать вечную, вневременную суть. Замысел ее состоял в том, чтобы обозреть все «логии» — слова Спасителя — по всем четырем Евангелиям, но успела она написать комментарии только на Матфея, Марка и Луку. В этом номере «Фомы» мы публикуем несколько таких комментариев и надеемся, что остальные читатель найдет на нашем сайте.

***

Марине Журинской удалось осуществить в жизни почти всё — ее планы,
казавшиеся когда-то неисполнимыми мечтами, один за другим стали реальностью. Единственное, что ей не удалось, — в свою последнюю весну поправить здоровье, чтобы выйти в парк рядом с нашим домом. Она умела быть счастливой и каждый
день радовалась «мелочам», которые другие не замечают. Мне кажется, это и нравится читателям в ее текстах и выступлениях — видно, что пишет и говорит счастливый человек. Все знают, что христиане призваны радоваться и быть счастливыми («блаженными» в синодальном переводе Библии), несмотря на немощи и страдания, но дается это не всем. Ей — было дано. Она надеялась и верила, что радость и любовь, которые она узнала в церковной жизни и молитве, способны достичь самой глубины человека, что они остаются даже тогда, когда мы теряем всё остальное, и что так благодаря вере освящается весь мир.
Читатели Марины Журинской могут заметить, что она доверяла своей интуиции больше, чем рассуждениям и доказательствам, — и иногда ошибалась, но чаще оказывалась права. Все мы призваны так или иначе «различать духов» — попросту говоря, видеть в черном черное, в белом белое, в прекрасном прекрасное, а не наоборот. Она была укоренена в церковном предании, но не считала, что православное христианство при правильном его «применении» гарантирует верующего от любой ошибки, и такая гарантия была ей не нужна.
Яков Тестелец, муж М. А. Журинской

Ловцы человеков  (Мф 4:18-22)

Слово «призвание» означает тот путь в жизни, который человек выбирает не сам по себе, но повинуясь некоему зову. Этот зов нужно услышать, а может он быть всяким: если даны к чему-то способности, то это ведь тоже зов. И если чем-то занимаешься с сугубым интересом и удовольствием и получается хорошо, — это призвание.
В том, откуда призвание идет, в общем-то серьезных сомнений нет; недаром говорится «врач от Бога», «художник от Бога». Но точно так же по призванию свыше человек реализуется в любом мастерстве. Вот об этом думают мало. А между тем для того, чтобы шить одежду, готовить пищу и строить дома, тоже нужно призвание. Другое дело — люди стремятся к чему-то «покрасивше», и целиком возлагать на них ответственность за такое поведение нехорошо, потому что больно уж велико давление, так сказать, социальной гордыни. Но вот горе: именно из-за того, что жизненный путь выбирают не по призванию, а по совершенно поверхностным признакам и сиюминутным несерьезным желаниям, и получается устрашающее количество неудачников. В любом деле.
А здесь перед нами чистый случай Божественного призвания к очень высокому служению: Господь призывает первых апостолов.
Само слово «апостол» означает по-гречески «посланник». С самого начала Христос собирал вокруг себя людей, которых намеревался послать к людям, чтобы они провозгласили Благую Весть, то есть Евангелие. Для этого следовало их научить, то есть преподать им учение. Поэтому первое название апостолов и вообще ранних христиан — «ученики».
Практика учительства и ученичества в ветхом Израиле была распространена и даже обязательна (для мужчин и только для них, поэтому мир ветхозаветных традиций перевернулся, когда Магдалина воскликнула «Раввуни», что значит Учитель), а мироздание в целом по сути воспринималось как школа, так что ощущать себя учениками было для верующих привычным делом.
Но вот кто был призван вначале? Рыбаки, братья Петр и Андрей, которые забрасывали сети с берега, а затем — еще два брата, Иаков и Иоанн, чинившие свои сети вместе с отцом, сидя в лодке. Совершенно будничная обстановка, простые дела, простые люди, как это иногда любят подчеркивать. Простые-то простые, но в законе сведущие, об этом нужно помнить.

Здесь существенны два момента. Во-первых, призваны они были очень просто, даже, так сказать, мимоходом, — но и отозвались мгновенно. Можно уподобить их призвание призванию Авраама, когда Бог окликнул его, и Авраам откликнулся: «Вот я! » Есть здесь нечто общее и с Благовещением: «Мария! » — «Се, раба Господня». То есть получается, что Богу нужен от нас мгновенный ответ, возможный только тогда, когда мы настроены на слышание, готовы услышать.
Есть такая привычная фраза: «Мне не нужна Церковь, у меня Бог в душе». Фраза содержит в себе зерно истины, потому что Бог действительно поселяется в душе человека. А остальное — лукавство, потому что Бог в душе призывает нас соединиться с Ним в Таинствах, а Таинства — в Церкви. И именно Бог в душе поспособствовал тому, что Авраам покинул родные места и отправился в неизвестность, призванный обетованием Божиим, а когда пришла пора — был готов принести в жертву своего единственного сына, дарованного также по обетованию. И Моисей вывел свой народ из рабства, и Дева Мария выразила послушание Божией воле в том, что можно было принять только великой верой… и апостолы, бросив дома, семьи и труд, отправились за бродячим Проповедником, верою узнав в Нем Мессию.
Второе обстоятельство, заслуживающее особого размышления, — та блестящая метафора, которой одарил их Спаситель: сделаю вас ловцами человеков. Вот об этом нужно подробнее.

Слово «ловкий» приобрело в обиходе стойкий неприятный привкус, тем более что существует «ловкач», а это, собственно говоря, уже просто жулик. Но давайте «раскрутим» значение этого слова в другую сторону.

Ключом к этому может послужить название в оригинале прогремевшего романа Сэлинджера, известного нам как «Над пропастью во ржи». По-английски же он называется The Catcher in the Rye, «Ловец во ржи». Это — мечта героя романа, подростка Холдена Колфилда: сторожить детей, беспечно играющих во ржи над пропастью, чтобы они туда не падали, то есть ловить их. Вот вам и смысл: быть ловким для того, чтобы суметь оберегать беспечных от гибели, одним словом — спасать. Вот что такое «ловцы человеков», о которых говорит Христос.
Откуда же взялось отрицательное значение слов, связанных с понятем ловли? От лжи, потому что враг рода человеческого вместо спасения предлагает гибель, заманивает ложью. Дальше действует унылое маловерие: «А почем я знаю, где правда, а где ложь?». Различать можно с помощью духовной трезвости, с помощью Христова учения, которое содержится в Евангелии и донесено до нас апостолами. Теми, кто был призван.

Знаки будущего (Лк 4:16-44)

Когда говорится, что Евангелие от Луки — самое совершенное в литературном отношении, имеются в виду не пышные эпитеты и не богатые сравнения, которых нет (многие ведь именно так понимают литературное совершенство), но умело выстроенное повествование. И тем больше здесь заслуга автора, что повествование документальное и последовательность изложения строго следует реальному течению событий. Евангелист Лука, ведомый Духом, служит Богу всеми дарами, что у него есть…
Вот Христос, укрепившись духом в пустыне, возвращается в Галилею и становится известным проповедником: учит в синагогах. В Назарете, где Он вырос, Он в субботу приходит в синагогу и читает Писание; такая возможность предоставлялась всем взрослым членам общины. Из книги пророка Исайи Спаситель выбирает для чтения мессианское пророчество (Ис 61:1-2): Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать нищим, и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, проповедовать лето Господне благоприятное. После этого чтения присутствующие не сводят с Него глаз; другие Евангелисты указывали, что Иисус говорил как власть имеющий, — и можно себе представить, как прозвучали эти слова Исайи! Тем более что Он промолвил: Ныне исполнилось писание сие, слышанное вами.

Таким вот образом в маленькой синагоге маленького городка совершенно «вдруг» сбываются пророческие слова Исайи. И на место громадного удивления и ощущения благодати приходит страх и вызывает недоверие. Это совершенная любовь изгоняет страх, как сказал другой Евангелист, а если на место совершенной любви заселяется теплохладная привычка… тогда на первое место выходит самолюбивая мысль: как бы тебя не обманули. Тем более местный, сын Иосифа.
Знакомая ситуация, не правда ли? Я ищу истину. Я предан поискам истины. Поиски истины — смысл всей моей жизни… Как! вы хотите сказать, что носитель истины живет от меня за два дома и я его регулярно встречаю на улице? Ну уж нет! истина, знаете ли, должна быть такая… красивая-разодетая… короче, как я хочу и представляю. И вот это неприятие Христа в Назарете — образ и знамение Его конечного отвержения.

Да, конечно, весь смысл нашего упования — ожидание Мессии. Вот Он появится — такой, как мы хотим, — и даст нам все, что мы хотим: победоносную войну с Римом и крепкую государственность. Чтобы все было как всегда. Незыблемо. Неудивительно, что некоторая патриотично мыслящая молодежь поговаривала уже, что на роль Мессии вполне сгодился бы Ирод: крепкий государственник с опытом управления.

И поскольку потрясение, отразившееся на лицах присутствующих, быстро сменилось неприятием и враждебностью, Христос произнес слова укоризны. Следует обратить внимание на то, что Он упоминает о Своем пребывании в Капернауме как уже состоявшемся, а далее в тексте рассказывается, как Он туда направился. Как это объяснить? — не знаю; возможно, Лука не вполне точно соединил два реальных эпизода. Но дело не в этом, а в том, что в словах Христа отчетливо звучит один из важнейших для нас библейских мотивов, содержащийся и в Ветхом завете и закрепленный в Новом: вера в Единого Бога — это не племенное верование, она для всех народов:
Конечно, вы скажете мне присловие: врач! исцели Самого Себя; сделай и здесь, в Твоем отечестве, то, что, мы слышали, было в Капернауме… истинно говорю вам: никакой пророк не принимается в своем отечестве. Поистине говорю вам: много вдов было в Израиле во дни Илии, когда заключено было небо три года и шесть месяцев, так что сделался большой голод по всей земле, и ни к одной из них не был послан Илия, а только ко вдове в Сарепту Сидонскую; много также было прокаженных в Израиле при пророке Елисее, и ни один из них не очистился, кроме Неемана Сириянина. Слушатели приходят в ярость, потому что прекрасно понимают смысл сказанного: великих чудес от пророков удостоились язычники, а вовсе не дети Израиля. Это яркое свидетельство того, что в деле спасения не происхождение играет решающую роль, а личное благочестие, личное устремление к Богу, личная вера.
К сожалению, и через два тысячелетия это понимают далеко не все, а попытка напомнить может вызвать всплеск ярости… Вот и тогда в назаретской синагоге присутствующие разъярились до такой степени, что прогнали Христа из города и хотели сбросить с вершины горы. А дальше — загадочная фраза: но Он, пройдя посреди них, удалился. Не сказано, что сделался невидимым, хотя и такое возможно (и бывало, см. Лк 24:31), а вот как-то прошел посреди толпы, жаждущей Его смерти, так, что никто не смог Его задержать. А как это возможно — Евангелист не сообщает, потому что Богу всё возможно.
А в Капернауме Иисус учил по субботам в синагоге, и привлекал внимание тем, что слово Его было со властью. Вот и одержимый закричал (закричал-то бес, это так и бывает), прося оставить его, жалуясь на предстоящую гибель и называя Христа Божиим Святым. И было ему сказано сурово: замолчи и выйди из него. Бес вышел, оставив несчастного невредимым. Важно нам понять, что то, что бесовское «славословие» отвергается, входит в целостное христианское воззрение и подкрепляется как минимум двумя моментами: апостол Иаков Брат Господень заметил, что бесы веруют — и трепещут, и тем более трепещут, что знают о своей грядущей гибели. Здесь не место рассуждать о том, могут ли они покаяться, хотя мне нравятся легенды об их покаянии, но что есть, то есть: Господь отвергает бесовское исповедание. И представляется, что и этот случай подпадает под сказанное достаточно жестко: Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!» войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю отца Моего Небесного (Мф 7:21). То есть никакая ложь, никакое лицемерие, никакая неискренность не могут вынести свет истины Христовой.
Но еще гораздо важнее нам увидеть, какой ужас напал на свидетелей изгнания беса. Спрашивается, почему? Ведь всё время требовали от Христа знамений и чудес, и вот вам — изгнание беса, да еще и человеку никакого вреда! А вот не зря Господь говорил о том, что знамений ищет род лукавый и прелюбодейный (Мф 12:39; 16:4). Дело в том, что в требовании чуда кроется не только нежелание постигать, стремление получить «чего попроще», но и тенденция навязать свою волю: не говорите мне вашу Нагорную проповедь, а лучше покажите что-нибудь эффектное, такое, чтобы мне понравилось. И в этом всё и дело: желающие чуда желают в конечном итоге творить чудеса сами, как хочется, но чужими руками, потому что своих силенок нету. То есть это тот же магизм. Чудо же, явленное Богом для их просвещения и вразумления, их не устраивает, потому что не хотят ни просвещаться, ни вразумляться.

Именно поэтому Божье знамение, выказывающее власть и силу, которой люди управлять не могут, вызывает страх и ярость. Ведь в этом вся суть отвержения Богочеловека человечеством: ну, допустим, это Мессия, но это не такой Мессия, который нам нужен. Поэтому мы сделаем все возможное и невозможное, чтобы обличить Его «неправильность», а если это не удастся — остается Голгофа…
Так в этом малом эпизоде проявляется очень важная черта Благовестия Христова: вот общество, вроде бы основанное на прочных религиозных традициях, на призывах к строгому и последовательному соблюдению ритуалов, — и оно в сущности своей, тщательно замаскированной, — языческое. И становится так наглядна жгучая необходимость заключения Нового Завета, обновляющего Ветхий, заново придающего ему истинный смысл. И с такой силой звучат слова о любви Бога к этому миру, который исказил Божьи дары…
Следующий же эпизод — вроде бы домашний, уютный, насыщенный человеческими мотивациями: исцеление тещи Петра. Возможно, такому восприятию способствует и то, что в относительно недавнее время археологи нашли тот самый дом Петра в Капернауме, где это происходило. Так вот, после синагоги Христос отправился к Симону Петру. Понятно, что должна была воспоследовать трапеза. А теща Петра, как назло, лежит с высокой температурой и совершенно не в состоянии проявить гостеприимство. Можно представить себе ее горе — такой Гость, а она валяется в полной слабости. Если мы вспомним, как бегала и суетилась в соответствующих обстоятельствах Марфа, то тещино горе станет еще понятнее.

И вот еще и такое: при приеме гостя невозможно было просто открыть холодильник или спуститься в погреб по причине их отсутствия; даже хлеб по большей части нужно было еще испечь. И мясное блюдо, если оно было, ходило по двору в живом виде. Короче — все плохо.

Поэтому присутствующие попросили Христа старушке помочь ради того, чтобы жизнь вернулась в нормальную колею благоустроенного хозяйства. Иисус «запретил» горячке — и больная встала и, надо полагать, со вздохом облегчения принялась за свои хозяйские дела.
К вечеру, в благодатных южных сумерках, полагается отдыхать от жары и трудов. Но тогда в Капернауме было не до отдыха: все, у кого были больные родичи, приводили их к Спасителю для исцеления — и получали искомое. И вновь изгоняемые бесы провозглашали Его Христом, Сыном Божиим, а Он им запрещал. Здесь Евангелист намекает на главный, пожалуй, мотив этого запрета: люди не должны узнавать Христа по словам бесовским, но по Его откровению. Иначе повреждается картина мира.

И вот что приходит в голову: бывает, что для кого-то готовится радостный сюрприз. Дарители вкладывают в это множество стараний и любви, а единственное, что они за это ждут, — радость на лице одариваемого. И тут находится скверный человечишко, который, правдами и неправдами разнюхавший о готовящемся подарке, бежит и в небрежных, недоброжелательных словах выбалтывает секрет тому, для которого все это делается. Крадет радость. Говорится в таких случаях: «Кто тебя за язык тянул?», и подразумевается, что бес. И ведь это и впрямь так. И еще об этом: вот удивились бы сторонники всяческого благолепия, поносящие мерзкими словами якобы противников оного, если бы смогли уразуметь, что их речениями (и мыслями! ) руководит именно враг рода человеческого!
…А Христос весь вечер исцелял людей, и когда утром попытался удалиться, народ настиг Его. И было сказано: И другим городам повествовать Я должен Царствие Божие, ибо на то Я послан. После чего Спаситель отправился далее проповедовать по синагогам.
Вот ведь как: духовная элита, можно сказать, отшатывается от Христа, а народ жаждет Его помощи, иными словами — ждет от Него спасения. Но от болезней, а не от вечной гибели. Здесь — еще одна загадка, разделяющая мысли людей и Божественное разумение: Иисус знает, что из следующих за Ним ради исцеления толп всерьез Его примут единицы (вспомним хотя бы притчу о десяти прокаженных). Тем не менее исцеляет тысячи. Это нерационально, неэффективно, но это и есть щедрость многомилостивого Бога. Люди же видят Того, Кто легко освобождает от любых болезней и даже мертвых воскрешает, но следовать за Ним во всем не желают. Казалось бы, так легко — и тем не менее. Парадоксально то, что вечный Бог при всей Своей незыблемости легко оборачивается к нуждам и потребностям людей, а люди закоснели в своей самости и никак не хотят с ней расставаться.
Бог стал Человеком, чтобы человек стал богом, — гласит святоотеческая мудрость. Но, увы, до сих пор мало найдется среди людей таких, которые просто-напросто согласны на обожение, не говоря уже о его достижении.

Следствие. Суд. Казнь. Воскресение (Мк 14:53 — 16:20)

Христа приводят к первосвященнику, где собираются и другие первосвященники, и старейшины, и книжники: синедрион. Петр во дворе греется у костра. Идут поиски вины Иисуса — их нет, и лжесвидетельства бледны и недостаточны. В ход пошло даже утверждение, что Христос обещал разрушить рукотворный храм и за три дня воздвигнуть храм нерукотворный, — но и оно признано недостаточным для полноценного обвинения. Но вот первосвященник приступил непосредственно к допросу. Его раздражало то, что Обвиняемый молчит: на фоне этого молчания обвинение просто провалилось. Но вот вопрос: Ты ли Христос, Сын Благословенного? И на это следует ответ: Я; и вы узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных. Это правда и ничего кроме правды. Как же реагирует первосвященник? — истерически и демонстративно: раздирает на себе одежды (это не как тельняшку, это ритуальный жест) и демагогически заявляет, что свидетелей больше не нужно (а их и не было), что имеет место богохульство. Все согласились и порешили на смертном приговоре. С тех пор таких судов состоялось многое множество, да и до этого их было немало…
Дальнейшее вызывает омерзение: Осужден­ного бьют, плюют Ему в лицо. Да, не сегодня возникло убеждение, что с осужденными следует обращаться с особой жестокостью. А Петра тем временем опознают как спутника Иисуса, и он отрекается, и переходит на другое место, но преследователи не унимаются. Сбывается сказанное Христом про тройное отречение еще до второго крика петуха. И Петр плачет от раскаяния. А нам следует обратить внимание на жестокость преследований: даже просто спутник Иисуса, говорящий на галилейском говоре, не может считать себя в безопас­ности. Поэтому не будем негодовать по поводу бегства учеников, а лучше восхитимся тем, что при очень серьезных намерениях стереть группку последователей Иисуса из Назарета с лица земли эта группка превратилась в исторически краткие сроки в мировую религию.
Назавтра синедрион, связав Иисуса, ведет его к Пилату. Чтоб все было по римскому закону. И вот, Христос молчит, члены синедриона наперебой Его обвиняют, Пилат старается не утратить нить событий. На его уточняющий вопрос: Ты Царь Иудейский? следует лаконичный ответ: Ты говоришь, — это не отрицание, но и не то чтобы согласие, а просто нежелание перед лицом дальнейшего обсуждать эти в сущности малозначащие вопросы. Пилат не понимает также, почему Обвиняемый не оправдывается. Это ему удивительно и заставляет задуматься о том, какой же это необыкновенный Человек. Но Пилат — прежде всего чиновник, для него правила важнее людей, а всего важнее — вопросы собственной карьеры. Ведь это типично для чиновника: отказывать не потому что «по закону (уставу и т. п.) не положено», а потому что «у меня могут быть неприятности». А быть римским наместником провинции Иудея, где и местный царь имеется, и управление духовенством, и полная взаимная ненависть, — очень непросто. Вот Пилат по местному обычаю должен отпустить ради праздника одного из смертников: мятежника и убийцу Варавву и Христа. Сам он склоняется к тому, чтобы отпустить Христа, но народ просит Варавву — и он его отпускает, а Христа согласно тому же народному волеизъявлению приговаривает к распятию. И бьет, и солдатня глумится над Ним — и снова побои.
И вот распятие, и невыносимые муки под глумление толпы. Марк ничего не сообщает нам о благоразумном разбойнике, и оттого картина еще безотраднее: распятые с Ним поносили Его. Шестой час, сгущается тьма. Девятый час — и Иисус кричит: Элои! Элои! ламма савахфани?. Это арамейский, и окружающие его не понимают, а слышат только имя Илия. Вообще же нужно сказать, что в казни Христа принимал столь деятельное участие (и первосвященнику поддержку выражали, и у прокуратора покричали) не столько народ (греч. демос), сколько невежественная толпа, сброд (греч. охлос). Система, при которой вопросы решаются не народом, а умело подстрекаемой толпой, называется охлократией. Поэтому понося демократию, полезно остановиться и подумать: точно ли это она тут действует? Не охлократия ли?
Издав этот крик богооставленности (мы вряд ли можем себе представить, каково это — умирать бессмертному, Единому из Триединого Божества), крик боли и скорби, Иисус умер. Умер от боли… Недаром Пилат удивился, что смерть наступила так быстро. Затем Иосиф погребает тело Иисуса (о Никодиме у Марка упоминания нет); это видят Мария Магдалина и Мария Иосиева. После того, как прошла суббота, женщины покупают благовонные масла и идут, чтобы помазать тело. Солнце еще только восходит. Они озабочены тем, что нужен кто-то, кто отвалит камень от входа в погребальную пещеру, но видят, что камень уже убран, и справа сидит юноша в белом, говорящий им, что Иисус воскрес, о чем нужно сказать ученикам и Петру, и что Он будет ожидать их в Галилее. А женщины убежали, перепугавшись, и никому со страха ничего не сказали. Страх же их объясняется не столько вестью о Воскресении, сколько тем, что они опознали явление Ангела.
И этим же утром Сам Христос явился Магдалине. Вот об этом она рассказала скорбящим ученикам. По этой крохотной детали мы можем понять, насколько же наш Бог человеколюбив, насколько Он нам близок: явление Ангела повергает в трепет и молчание, явление Христа раскрывает речь. Но ученики не поверили, как не поверили и двоим своим собратьям, которым Он явился на дороге (см. Лк 24:13-35).
Наконец, Воскресший является одиннадцати, собравшимся на трапезу, и упрекает их за неверие и жестокосердие. Неверие — понятно, не поверили в Воскресение. А жестокосердие в чем? — а в том, что не раскрыли сердца возвещающим, обидели их недоверием. Кажется, сейчас это называется трезвый подход…
Тем не менее эти жестокосердые маловеры получают благословение на великое дело:
Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари. Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет. В этих строчках — множество материала для размышлений. Ну, во-первых, неужели никого нельзя было найти лучше этих неверующих и жестокосердных? — наверное, нет; это просто очередное указание нам на то, что святость и безгрешность — разные вещи. Бог — Единый Безгрешный, а люди поражены грехом и сражаются с ним с переменным успехом. Святость — не в безгрешности, а в стойком и последовательном отвращении к греху. Не возненавидев грех, нельзя в нем покаяться, сделав тем самым рывок к свободе. Ведь как искренне оплакивал свой грех Петр, тем более что не мог не признать, что был предупрежден! Так что святость — в том, как человек стоит перед Господом, как он к Нему стремится, как желает Его возлюбить всем своим существом, по заповеди.

Правда, сейчас у нас другой поворот: «Да, мы грешны, мы слабы, мы лжем, воруем, грубим — а вы разве нет? ». Ну, во-первых кое-кто кое-когда и нет, но говорить об этом неприлично: хочешь лучше других быть? А во-вторых, такое каждый может констатировать только про себя и больше ни про кого, — но и похваляться этим негоже. Это повод для исповеди, а не для рассуждений.
Но на самом деле гораздо важнее то, что сказано о спасении. Если эти слова прочесть быстро, то они не вызывают никаких сомнений: при проповеди Евангелия кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет. То есть некрещеные обречены на вечную гибель. Но поскольку «лишних» слов в Евангелии нет, обратим внимание на каждое. Первое условие — проповедь Евангелия. Это значит, что не обязательно погибнут те, кому Евангелие не проповедано. И слишком щепетильная тема: проповедано должно быть именно Евангелие, а не представление о нем проповедника. Далее говорится о крещении по вере, а не в результате уговоров и доводов, пусть даже сколь угодно пламенных и благочестивых. И самое сложное: Спаситель называет вот такие признаки веры:
Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы.
Можно сколь угодно долго и проникновенно рассуждать о том, почему мы не таковы, но этим вряд ли удастся достичь изменений к лучшему. А можно просто сделать вывод: коль скоро мы не таковы, то нам не следует предъявлять завышенных требований к «внешним». Как говорится, скромнее надо быть.

* * *
Это — последнее, что говорит Христос в Евангелии от Марка. Хотелось бы еще добавить следующее.
Чем дольше я читаю Четвероевангелие, там больше дивлюсь мудрости Отцов, которые отобрали для новозаветного корпуса именно эти четыре изложения — свидетельства земной жизни Господа. Единые в главном, они отличаются стилем и манерой изложения, умениями богодухновенных авторов представить события каждый раз по-своему. Замечу, что Отцы вряд ли были глупее современных критиков Евангелия, которые ликуют, обнаруживая мелкие разночтения. Между тем для людей вдумчивых именно эти разночтения являются сильнейшим аргументом в системе доказательств подлинности Евангелий. Дело в том, что если четверо излагают одну и ту же ситуацию, к тому же сложную, охватывающую множество действующих лиц и длительный отрезок времени, их повествования неминуемо будут расходиться в деталях. Напротив, полное схождение во всех мелочах, наблюдаемое подчас в рассказах о подвигах лже-чудотворцев, заставляет заподозрить фальсификацию.
Так давайте радоваться и благодарить за то, что нам дано Евангелие — Благая Весть, Книга жизни вечной.

Художник Елена Черкасова, рисунки из Евангельского цикла