"Жития новомучеников и исповедников российских xx века. Май"
Однажды одаренный двадцатилетний художник Валентин Войно-Ясенецкий сказал себе: «Я не вправе заниматься тем, что мне нравится, но обязан заниматься тем, что полезно для страдающих людей».Максимализм юности, громкая фраза, за которой не стоит ничего? Только не для этого человека. Войно-Ясенецкий оставил учебу в частной художественной школе в Мюнхене и поступил на медицинский факультет Киевского университета. Так же — честно, бескомпромиссно, думая прежде о других, нежели о себе самом, — он прожил свою долгую жизнь: врачом, ученым, священником, епископом. То горение, что в иных сердцах затихает с течением времени (под влиянием ли обстоятельств, под давлением ли «доводов разума»), он сохранил до самой смерти.
Житие священноисповедника Луки (Войно-Ясенецкого) — одна из глав майского тома масштабного агиографического труда игумена Дамаскина. Многие читатели знают отца Дамаскина — писателя, историка, документалиста — по семитомнику «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия». «Жития новомучеников и исповедников российских XX века» — не переиздание, а совершенно новая, уникальная минея, дополненная и углубленная новыми сведениями о, казалось бы, давно знакомых читателю святых. Часто современная житийная литература пишется по лекалам житий конца XIX столетия — с популярным изложением жизни святого, не обремененным ссылками на архивные документы и историческими подробностями. У игумена Дамаскина иной подход:
«Мы живем в век изобилия письменных документов и свидетельств, и потому житие должно являться выверенным научным исследованием. Мы пишем о жизни святого, но эта жизнь проходила в реальных исторических обстоятельствах, с реальными скорбями, искушениями, в ней были и сподвижники, и малодушные, и предатели.
Всякий святой подвизался в воинствующей Церкви; всякий архипастырь, священник, монах, мирянин — это воины Христовы. А воины не бывают все одинаково верны своему долгу, присяге и служению. В реальных исторических обстоятельствах какой-то архиерей смалодушествовал и под покровом ночи бежал, бросив свою епархию и паству. Никто ему не судья, Бог судья, но на его место приходит иной архиерей, иного горения духа и твердости служения Христу. Бегство одного стало реальным обстоятельством жизни другого, пришедшего на смену проявившему малодушие собрату. И пришедший молился и думал, занимать ли столь опасное в то время место, он понимал, что он идет на Голгофу...
Можно это опустить, пропустить реальные исторические факты, и тогда получится, что жизнь мучеников во времена жесточайших гонений текла правильным закономерным путем, в соответствии с документами указов!
Но, выбросив те или иные факты из жизни святого, мы не только возведем клевету на него, но и введем в опасное заблуждение стремящихся ко спасению читателей, которые, читая жития, будут иначе представлять жизнь спасающегося, нежели она была. Искажая описание жизни подвижника, мы можем создать у читателя превратное, прелестное представление о путях спасения. Лакируя действительность, мы изменяем и Евангелию, ибо от страдающего Богочеловека до апостолов, мучеников и преподобных, крест и страдания сопровождают жизнь человека, и путь спасения не есть механический переход из класса в класс или шествие по карьерной лестнице.
Мы видим жизнь святого мученика — текущую почти в условиях земного ада, но он не погибает, но возносится горе, он и в этих обстоятельствах спасается. Не это ли вдохновляющий пример для подражания?»
В случае священноисповедника Луки (Войно-Ясенецкого) примером для подражания может служить практически любой эпизод, любой факт его биографии. Сын ревностного католика, он воспитывался в духе религиозной свободы и сам, собственным умом и сердцем, выбрал Православие. А приняв то судьбоносное решение — оставив художественное поприще ради помощи людям, Валентин Войно-Ясенецкий стал Врачом с большой буквы. Он лечил больных в Русско-японскую и Великую Отечественную войны; написал фундаментальный труд «Очерки гнойной хирургии», ставший настольной книгой для многих поколений хирургов и принесший автору Сталинскую премию; делал сложнейшие операции в практически непригодных для этого условиях — в ссылках, в промерзших до последнего бревнышка северных избах; принимал пациентов всю жизнь, каждый день, даже будучи епископом, — пока полностью не ослеп в 1956 году. Неудивительно, что и, став пастырем Церкви, архиепископ Лука не бросил медицину. Он был и остался Врачом, не мыслящим себя без помощи ближним: скальпелем ли, или словом Христовой проповеди.
Валентин Войно-Ясенецкий принял священнический сан в самый разгар гонений на Русскую Православную Церковь — в 1921 году. Не побоялся он ни предстоящих репрессий, ни угрозы, нависшей над его стремительной и заслуженной карьерой ученого. Приняв после смерти жены монашеский постриг с именем Лука, он служил и работал в Ташкенте, там же был рукоположен во епископа.
Епископ Лука упорно и последовательно боролся с обновленческим расколом и жестко пресекал любые попытки властей завербовать себя в качестве «агента в церковной среде». Таким он был неугоден Советской России, и в 1923 году началось десятилетие его скитаний по лагерям и ссылкам, продолжившееся новыми испытаниями в тридцатые и сороковые годы. После официального окончания ссылки в 1942 году Владыка служил архиепископом в Красноярске, Тамбове, Крыму... Власть отняла у него здоровье и силы, но так и не сумела лишить двойного призвания — проповедовать и лечить.
Священноисповедник Лука был врачом на амвоне и пастырем в больнице. Он исцелял не только блестяще отточенным знанием и золотыми руками, но и молитвой, которая сильнее любого лекарства. К возмущению атеистической общественности, он выходил на научные кафедры в священническом облачении, потому что отвергал компромисс со своей совестью даже во внешнем. И в его проповедях — ранних и поздних, произнесенных уже в середине двадцатого столетия, — звучала боль за всех, кто поражен недугом неверия, кто утратил Христа: «Одна из причин распространения безбожия и отказа от религии в наших образованных и полуобразованных кругах состоит в том, что скудомыслие и духовное убожество свойственно всякой толпе — все равно, образованной или темной; пожалуй, даже в гораздо большей степени полуобразованной толпе, чем простым, неученым людям, среди которых немало людей ясного ума…
Широкая образованность и глубокое приобщение к науке не только не уводят от Бога, а, напротив, приводят к Нему всех тех ученых, которым свойственны глубокие запросы духа. Те самые великие открытия астрономии, которые полузнаек, людей толпы, так легко побуждают к издевательству над религией, очень многих глубокомысленных астрономов приводят к трепетному благоговению пред всемогуществом Творца. Изучение физики и химии, анатомии и физиологии у людей поверхностного мышления служит поводом к укоренению в механическом и материалистическом воззрении, а у людей более глубокого духа рождает преклонение перед премудростью Создателя».
