КУКЛА, КОТОРУЮ Я ОБМАНУЛА

Впервые я услышала о ней по телефону. Папа тогда работал в ординатуре в Москве, а мы жили в Курской области, в поселке с не самым притязательным названием Горшечное. Однажды он позвонил и сказал: «Скоро приеду!» И обмолвился, что везет мне подарок: куклу, которая «умеет ходить и разговаривать». Тогда я научилась зачеркивать дни в настенном календаре и терпеливо ждать.
Она оказалась самой высокой из всех кукол, которых я когда-либо видела. И самой красивой. В небесно-голубом платье, с золотистыми волосами, розовыми губками и синими глазами. Настоящая Принцесса, другого имени у нее никогда не было. Она умела делать шаги, если ее правильно брать за руку, и говорила что-то нечленораздельное, похожее на «мааа-аа». Своим подружкам я показала ее сначала в окно, и они завороженно дышали на стекла.
Прошло время, прежде чем я стала выносить Принцессу на улицу. И каждый раз она производила на моих маленьких соседок незабываемое впечатление. Они аккуратно брали ее на руки, заботливо расчесывали спутавшиеся волосы. Спустя десятилетия, мне кажется, что тогда кукла учила нас быть настоящими дамами. Мы расстилали широкий плед под деревьями за домом, усаживались в кружок и начинали чаевничать. При ней неуместно было ссориться, ругаться и шуметь. Принцесса являлась воплощением почти ангельского образа, и эта тихая красота преображала все вокруг. Интересно, что даже мальчишки, обычные шалуны, которые то и дело старались каким-то образом задеть девочек, показать свое мужское превосходство, менялись в ее присутствии. Соседний малыш даже как-то катал Принцессу на своем трехколесном велосипеде.
Помню, однажды, неловко стаскивая с пластмассового тельца платье, я резко рванула его на себя и… оно снялось вместе с головой. И как я ни пыталась приладить ее обратно, головка все равно или падала на грудь, или запрокидывалась назад. Поистине, мое детское сердце пережило тогда настоящий ужас. Кое-как усадив куклу на полку, я побежала за советом к подружкам. Выход совместными усилиями был найден. В квартире одной из них мы устроили целый лазарет: клейкая лента вместо ваты и бинтов и маникюрные ножницы в качестве инструментов. С помощью скотча удалось вернуть голову в исходное положение, и долгое время пораненную шею куклы украшал мой теплый зимний шарф.
Когда мне исполнилось четырнадцать, у нас появился собственный дом, и мы постепенно перевезли туда вещи из квартиры. Конечно, детские игрушки — не самое главное, их транспортировку оставили на неопределенное будущее. Потом в пустой и гулкой детской остались только куклы. Как-то все время было недосуг их забрать. Когда я в редкие минуты забегала в притихшую квартиру — случайно, мимоходом, возвращаясь от подруг или знакомых, которые по-прежнему жили на той улице, — мне казалось, куклы оживали, протягивали свои короткие розовые ручки и пытались поймать, удержать за шнурок на ботинке или полу пальто. Они сидели в углу, на полу. Однажды я подошла к Принцессе и поразилась: прежде сияющие глаза ее были тусклы, на волосах — махрами — пыль. Я мыла ее тогда под проточной водой из крана и неловко оправдывалась: «Понимаешь, Принцесса, я не могу тебя забрать в новый дом прямо сейчас. Мне тебя просто некуда положить. Не понесу же я тебя через весь поселок подмышкой! Я приду к тебе завтра же! Вот увидишь — приду. Я заберу и тебя, и Галю, и Юлю. У меня теперь большая комната, в два раза больше, чем эта. Вам там будет светло и просторно…» Принцесса послушно закрывала глаза, когда я наклоняла ее вниз головой, вскидывала руки и периодически вставляла свое «маааа-аа», будто отвечая на эти слова что-то на своем кукольном языке. Я жалею, что оставила ее тогда в своей бывшей комнате. Что не сдержала свое обещание на следующий день. В четырнадцать лет несолидно заниматься игрушками.
Вскоре в дом пришли чужие люди: родители решили сдавать квартиру, чтобы за ней кто-то присматривал. Но им мои куклы оказались не нужны. Какое-то время спустя мне позвонила подружка с той улицы, с ней мы когда-то «лечили» наше общее пластмассовое чудо. Она сказала, что все мои игрушки, которые я вовремя не забрала из детской, квартиранты отнесли на помойку. И я почему-то ясно представила себе картофельные очистки на грязно-голубом платьице и в пыльных волосах Принцессы. Мне хотелось побежать туда, найти мою любимую куклу, а лучше их всех, собрать в большой полиэтиленовый пакет, принести домой, погрузить в душистую пенную ванну: мыть, скрести, чистить, чтобы они… снова поверили мне. Поверили, что я не забыла, что я все та же маленькая девочка, что я по-прежнему люблю их, что не было этого предательства. Если бы сейчас… Если бы все можно было вернуть назад! Я бы не задумывалась. А тогда — странная мысль — ведь это кукла… Просто вещь. Она не может ни думать, ни чувствовать. Она не может требовать заботы. Она — не живая. Зачем бежать, искать, копаться на помойке. Это всего кусок пластмассы с искусственной мочалкой вместо волос. И когда я так подумала, то потеряла Принцессу безвозвратно. Я проявила равнодушие.
Я предала свою детскую мечту.
Когда я училась в университете, я рассказала эту историю своей новой приятельнице. Она рассудила трезво и мудро. Она сказала, что каждой вещи — свой час. Что у Принцессы было свое предназначение — воспитать в нас эстетическое чувство. Кукла выполнила то, что должна была — и ушла. Ушла навсегда. И сожалеть об этом не стоит.
А мне все-таки кажется, что это я ее отпустила. Даже нет. Я ее просто вычеркнула из своей жизни за ненадобностью. Мне было лень вернуться туда и отыскать ее в груде мусора.
Я предпочла отмахнуться: она ничего не чувствует. И мне она больше не понадобится. И Принцесса не перенесла моего обмана.
Сейчас я думаю: не так ли мы порой поступаем со своими прежними друзьями и знакомыми? Которые когда-то были нам близки, а потом вихрь забот оторвал нас от них, унося все дальше и дальше, покрывая в памяти пылью их милые когда-то черты. Мы сами себе даем обещание: позвоню, зайду, навещу, проведаю. Вечером, завтра, на выходных, через неделю. А потом выясняется, что слишком поздно.
И нам остается только сожалеть.
И стараться не повторять своих «детских» ошибок.