В притче о Страшном суде главным критерием оправдания или осуждения людей выступает любовь к ближнему или ее отсутствие, которые выражаются в конкретных делах и поступках. То, что вы сделали людям, то сделали Мне, говорит Господь. Как же будет проходить Страшный суд, для кого он действительно страшен и может ли любящий Бог быть одновременно грозным Судьей? Давайте разбираться.
В Евангелии суд Божий, на котором определится судьба всех людей в вечности, нигде не называется Страшным. В евангельской притче Иисус Христос просто описывает обстоятельства суда и не дает ему никакого определения. Апостол Павел, обращаясь к этой теме, пишет о судилище Христовом, суде Христовом, дне гнева иоткровения праведного суда от Бога и употребляет прилагательное страшный (ужасный) лишь применительно к ожиданию суда теми, кто, будучи христианином, произвольно грешит (Евр 10:26–27). В Ветхом Завете Страшный суд упоминается как день Господень. При этом в Книге пророка Иоиля день Господень назван великим и страшным (Иоил 2:31), а в новозаветной книге Деяния святых апостолов — великим и славным (Деян 2:20).
Для первых христиан Второе Пришествие Христа и связанное с этим событием окончательное определение участи людей в новой реальности не вызывали чувство страха. Раннехристианская эсхатология (учение о конечных судьбах мира и человека) была проникнута радостным и в чем-то даже нетерпеливым ожиданием скорого конца света. Это предощущение нового явления Спасителя во славе Своей иОтца исвятых Ангелов (Лк 9:26) прорывается в апостольских посланиях: Господь близко, — пишет апостол Павел филиппийцам (Флп 4:5); Ей, гряди, Господи, Иисусе, — завершает свой Апокалипсис, книгу о конце времен, апостол Иоанн Богослов (Откр 22:20). Для христиан последние времена начались с момента боговоплощения. И это ощущение Церковь пронесла через всю свою историю. «Кто не знает, что мы живем в последнее время?» — писал преподобный Варсонофий Великий в VI веке. Это очень правильное ощущение. Оно побуждает человека не расслабляться, хранить духовную трезвость, стремиться сохранять связь с Богом.
Действительное страшным суд становится для тех, кто отверг Христа и Евангелие, а также для людей черствых, немилосердных, пренебрегающих нуждами и потребностями своих ближних. И суд этот начинается уже на земле. Он актуализируется каждый раз, когда человек оказывается перед выбором: накормить ли ему голодного, напоить ли жаждущего, посетить больного или заключенного, помочь тому, кто оказался в беде. И если мы стараемся в любых обстоятельствах делать выбор в пользу добра, то своими добрыми делами мы свидетельствуем о вере в Бога и любви к Нему, которая выражается в любви к ближнему. Своими действиями заявляем, что свет мы предпочитаем тьме. Выбор, который предлагается нам каждый день — быть со Христом, или враждовать с Ним, — и есть суд, как о том сказал Сам Христос в беседе со Своим учеником Никодимом: Суд же состоит в том, что свет пришел в мир, но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы (Ин 3: 19). А Последний, в нашем словоупотреблении — Страшный, суд лишь подтверждает выбор, который люди сами сделали в своей жизни.
Получается, что на Страшном суде не Бог, но человек будет определять свою судьбу в вечности, соотнося прожитую жизнь, свои чувства, мысли, действия и духовное состояние с Богом — абсолютным Светом, Добром, Милосердием и Любовью. С Богом, Который, по слову Спасителя, не для того пришел в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него (Ин 3:17). Если человек всю жизнь, пусть даже оступаясь и падая, шел к Нему, то он будет счастлив обрести Того, Кого искал. Если же его земная жизнь проходила вдали от Бога, если уже на земле он создал себе свой персональный ад, то соседство с диаволом в вечности станет естественным продолжением такого существования. Как писал святитель Василий Великий, Последний суд для каждого человека будет не столько внешним явлением, сколько событием его внутреннего мира, будет происходить прежде всего в его совести. Бог остается неизменным. Он весь и во всем — любовь. Только для одних Божественная любовь — источник счастья блаженства, а для других — невыносимая мука.
