Символ веры. Почему его важно знать наизусть, и кто его написал

Наверное, именно потому, что нам приходится так часто обращаться к Символу веры, мы редко задаемся вопросом о его происхождении: кажется, что он просто был всегда, и в нем нет ничего непонятного. Между тем, исследование истории Символа веры позволяет понять о нем и о его значении нечто весьма важное и, быть может, не вполне очевидное. Самый краткий очерк этой истории — перед вами.

Кто Господь — Христос или кесарь?

Первые поколения христиан, конечно, еще не знали развернутых вероучительных текстов, Символов веры и катехизисов. Но уже тогда принятие Крещения, вне всякого сомнения, было неразрывно связано с исповеданием веры. Эта вера, с одной стороны, отделяла ее приверженцев не только от язычников, но и от неготовых принять Благую весть иудеев; с другой же — делала братьями и сестрами эллинов и евреев, римлян и варваров, рабов и свободных. И потому новозаветные тексты настойчиво призывают христиан держаться веры, однажды преданной святым (Иуд 1:3) и «образца здравого учения (2 Тим 1:13), хранить добрый залог (2 Тим 1:14) истины. Иными словами, христианство времен апостолов не было религией, свободной от вероучительного доктринерства. Ученики Христовы знали, во что они верят, и держались этой веры со всей горячностью, присущей первым христианам.

Уже в апостольские времена эта вера начала «отливаться» в формулах. Внимательный читатель легко может разглядеть их в текстах апостольских посланий — их немало, они различны, но все же среди них можно выделить одну, самую краткую и одновременно, пожалуй, самую важную — она, вероятно, и была самым первым христианским «символом». В ней было всего два слова: Κύριος Ἰησοῦς, «Иисус — Господь». Указаний на эту формулу немало у апостола Павла; к примеру, в Первом послании к Коринфянам он прямо говорит: «Никто не может сказать „ΚύριοςἸησοῦς“, кроме как в Духе Святом» (никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым (1 Кор 12:3) — в привычном нам Синодальном переводе). Этот первохристианский «символ веры» мы слышим на каждый Богородичный праздник: вся́къ язы́къ исповѣ́сть, я́ко Госпо́дь Иису́съ Христо́съ въ сла́ву Бо́га Отца́ (всякий язык исповедал, что Господь Иисус Христос в славу Бога Отца (Флп 2:11). Вероятнее всего, при совершении таинства Крещения новообращенных спрашивали, веруют ли они, что «Иисус — Господь», и лишь после произнесения ими этого исповедания их троекратно погружали в воду с молитвой (см. Рим 10:9). Исследователи предполагают, что именно поэтому в текстах апостольской эпохи Крещение описывается как совершаемое во имя Господа Иисуса (Деян 8:16).

Эта формула с самого начала представляла с собой не только исповедание веры, но и почти боевой клич. Объявляя, что «Иисус — Господь», первые христиане тем самым вступали в духовное противостояние со всей греко-римской вселенной, в которой был только один «господь» — кесарь.

Античное язычество знало множество богов самого различного «ранга», но римский император, единственный, играл роль своего рода посредника между миром божественного и земной человеческой реальностью, и потому сам заслуживал религиозного поклонения. К примеру, Октавиан Август в египетских папирусах именовался «бог, господь и самодержец», а Нерона в культовых надписях называют «Нерон, господь вселенной, новое солнце, воссиявшее эллинам». Поэтому, несмотря на всю готовность христиан повиноваться языческим властям в земных делах, для них не было места в Римской империи. В мире мог быть только один Господь — либо Иисус, либо кесарь. Наглядно об этом свидетельствует древнейшее из дошедших до нас описаний христианского страдания за веру, «Мученичество Поликарпа». Его герой, священномученик Поликарп Смирнский, принимает казнь именно за отказ сказать «Κύριος Καίσαρ», «кесарь — Господь», за упорную преданность апостольскому «символу веры»: «Иисус — Господь».

Однако эта формула не только бросала вызов языческому миру; она же выделяла христиан и из среды иудеев. Ветхозаветным «символом веры» были слова книги Второзакония: Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть (Втор 6:4). Итак, Господь Бог Израилев — единственный Господь; но и Иисус — Господь. То напряжение, которое создавалось между этими исповеданиями, требовало ответа. Ответом стало церковное богословие, которое, в свою очередь, породило новые формы изложений веры.

Символы становятся Символами

Несмотря на всю скудость имеющихся у нас источников, мы примерно представляем себе, чтό пришло на смену краткой формуле «Иисус — Господь». Одно из самых ранних описаний раннехристианской богослужебной практики сохранилось в составе сборника, который получил название «Апостольское предание». Его составление приписывалось священномученику Ипполиту Римскому, но в действительности этот текст не имеет единого автора и представляет собой компиляцию из очень разных источников, в основном III столетия. Вот как там описан момент крещения:

«Когда крещаемый войдет в воду, то совершающий крещение пусть возложит на него руку, говоря так: „Веруешь ли ты в Бога Отца Всемогущего?“ И тот, кто крещается, пусть говорит: „Верую“. И тотчас имеющий руку на голове его пусть погружает его один раз.

И после этого пусть он говорит: „Веруешь ли ты в Иисуса Христа, Сына Божия <...> ?“ И когда он ответит: „Верую“, то пусть погружает его во второй раз и пусть снова скажет:

„Веруешь ли ты в Духа Святого и во Святую Церковь и в воскресение плоти?“ И крещаемый пусть говорит: „Верую“. И тогда пусть погружает его в третий раз».

Хотя «Апостольское предание» отражает в этой части практику западных областей еще неразделенного христианского мира, точно так же свою веру исповедовали при крещении и христиане Востока. Св. Дионисий Александрийский рассказывает в одном послании о человеке, который сам был крещен у еретиков, обратился к правой вере, но осознал отличие православного чина крещения от еретического, только когда «оказался рядом с готовыми креститься, выслушал вопросы им и ответы их» — несомненно, те же вопросы и ответы, которые мы видели выше. Этот обычай сохранится и продолжит существовать, даже когда уже сложатся и будут использоваться при Крещении привычные нам символы — пространные тексты о вере. Так, еще в середине и конце IV столетия о кратком крещальном исповедании в вопросах и ответах рассказывают свт. Амвросий Медиоланский на Западе и свт. Кирилл Иерусалимский — на Востоке.

Итак, на смену одному вопросу о вере в Иисуса как Господа или Сына Божия в III веке пришло троекратное вопрошание о вере во Отца, Сына и Святого Духа. Причины этого понятны: по мере того как Благая весть распространялась, умножалось число лжеучений, и одного исповедания Иисуса Господом оказывалось мало, чтобы отличить христианина от еретика. В связи с этими ответами и вопросами, которые описывают святые доникейской эпохи (т. е. жившие до Первого Вселенского Собора, который прошел в Никее в 325 году), впервые появляются, как мы видим, и слово «верую» как неотъемлемая часть крещальной формулы, и — что особенно важно! — само слово «символ». Впервые, как кажется, это название применительно к крещальным вопрошаниям мы встречаем у священномученика Киприана Карфагенского: он рассуждает о том, что раскольники «крестят с тем же символом», что и православные.

Но какой же смысл слово «символ» имеет применительно к исповеданию веры? Греческое слово σύμβολον было на удивление многозначным, но из всего множества его возможных смыслов можно выделить один центральный: символ — это опознавательный знак. Так, «символом» в античном мире мог называться и билет на корабль (или список, по которому пассажиров принимали на борт); и пароль, по которому бойцы одной армии узнавали друг друга; и даже документ, разрешающий вход или выход из осажденной крепости. В языческой религии этим словом обозначались секретные формулы, которые были известны только посвященным в тайные обряды греческих мистерий. Все эти значения так или иначе были применимы и к христианскому «символу»: он представлял собой «пароль», разрешающий войти в Церковь; «билет» на корабль Христов; тайную формулу, которая отличала посвященных в таинства Евангелия.

Путь к Никее

Крещальные вопросы и ответы были краткими, но та вера, которую они выражали, была отнюдь не такой простой. К произнесению этого исповедания было нужно готовиться, и оглашение — подготовка ко Крещению — во второй половине третьего века превращается в сложную и развитую систему. Уже известное нам «Апостольское предание» говорит о том, что оглашение могло длиться до трех лет. Но заключительный этап подготовки приходился на Великий пост — с тем, чтобы накануне праздника Пасхи новообращенные могли принять Крещение и встретить Воскресение Христа вместе со всей общиной.

Вероятно, именно в связи с процессом оглашения из кратких вопросов и ответов стали возникать привычные нам по форме исповедания веры: желая подготовить обращенных к трем главным вопросам в их жизни, епископы и церковные учителя предлагали им заучивать наизусть краткие изложения христианского вероучения. В них говорилось об Отце, Сыне и Святом Духе, иногда о Церкви и о воскресении мертвых. Начинались они со слова «верую», заимствованного из крещальных ответов. В конце оглашения (иногда непосредственно перед Крещением, а иногда чуть ранее) ученики произносили свое исповедание публично, показывая тем самым, что вполне усвоили урок (впоследствии этот обряд называли «возвращением символа»), — собственно, «уроком» (μάθημα) такой текст по-гречески и именовался.

Каждая Церковь, вероятно, имела свой текст такого изложения веры. Одним из наиболее значимых для христианского Запада в последующие века оставалось исповедание, сложившееся в Римской Церкви и получившее название «Апостольского». Но православный Восток не знал этого текста; там самым авторитетным из доникейских «уроков веры» стал со временем совсем иной текст.

В небольшом городе на севере Малой Азии, который в древности назывался Неокесарией, а сейчас известен как Никсар, епископом в середине III столетия был святитель Григорий Чудотворец. Сведения о его жизни дошли до нас по большей части благодаря другому святому Григорию — Григорию Нисскому. Он, в свою очередь, знал о Григории Чудотворце по воспоминаниям своей бабушки, святой Макрины, которая в юном возрасте была духовной дочерью святителя. Впрочем, память о Чудотворце сохраняли и христиане Неокесарии, которые десятилетиями в точности исполняли все наставления и предписания своего святого пастыря. Среди прочих реликвий, которые оставались у них после кончины святителя, была рукопись, содержавшая следующий текст (приводим с небольшим сокращением):

«Един Бог, Отец Слова живого, Премудрости ипостасной и Силы и Образа вечного, совершенный Родитель Совершенного, Отец Сына Единородного. Един Господь, единый от единого, Бог от Бога, Начертание и Образ Божества, Слово действенное, Премудрость, объемлющая состав всего, и зиждительная Сила всего сотворенного, истинный Сын истинного Отца, Невидимый Невидимого, и Нетленный Нетленного и Безсмертный Безсмертного и Вечный Вечного. И един Дух Святый, от Бога имеющий бытие и чрез Сына явившийся людям, Образ Сына, Совершенный Совершеннаго, Жизнь, Виновник живущих, Источник святой, Святость, Податель освящения, в Нем же является Бог Отец, сущий над всем и во всем, и Бог Сын, Который чрез все <...>».

Святитель Григорий Нисский рассказывает, что это изложение веры возникло чудесным образом: св. Григорий Чудотворец после своего поставления в епископы ночами напролет размышлял о христианских догматах, опасаясь в своей проповеди впасть в ересь, уклониться от правильного учения, и ему явился апостол Иоанн Богослов. Исполняя просьбу Пресвятой Богородицы, апостол преподал святому епископу «урок веры» — краткое, но совершенное ее изложение, которое Григорий Чудотворец потом записал; «по оному он после проповедовал слово Божие в церкви и оставил сие богодарованное учение как некое наследие потомкам; сим учением даже до ныне тайноводствуется народ оного города».

Иными словами, этот «символ» по своему происхождению не был продолжением предшествующей традиции — он представлял собой дар Божий. Его построение и содержание не вполне похожи на вероучительные тексты, которые существовали ранее, так что некоторые исследователи даже сомневаются в его подлинности. Но в то же время сама форма была востребована именно в эту эпоху — лаконичный и удобный для запоминания текст, в котором кратко изложены основные положения христианской веры для обучения новообращенных и сохранения догматических истин. Такие «уроки веры» создавали для оглашаемых предстоятели Церквей по всему христианскому миру.

«Сия вера утвердила вселенную»

С окончанием последнего — и самого страшного — гонения на христиан при императоре Диоклетиане и воцарением св. императора Константина жизнь Церкви решительно переменилась. Отныне она не только не была гонимой, но и пользовалась защитой и покровительством той самой Империи, которая прежде стремилась ее уничтожить. Это, с одной стороны, давало христианам небывалые возможности: общую веру, соединявшую десятки отдельных общин и епархий, можно было теперь облечь в общие формулы; важнейшие вопросы церковной жизни можно было решить сообща. С другой стороны, и ереси, которым ранее редко удавалось выйти за пределы той области, в которой они зародились, могли теперь захлестывать далекие земли. Теперь христианам, как никогда, был необходим свой «пароль» — отличительный знак, который позволил бы, во-первых, сразу отделить православного от еретика или язычника, а во-вторых, ясно выразить единство истинных христиан по всему миру.

Именно такой текст (поначалу, напомним, не называвшийся именно «символом») и стал важнейшим итогом Никейского Собора — Первого Вселенского Собора всей христианской Церкви, состоявшегося в 325 г. Разумеется, он не был плодом отвлеченной интеллектуальной работы отцов Собора: в его основу был положен огласительный «урок веры», принятый в Кесарии Палестинской. Текст этот был вполне традиционным и весьма похожим на десятки других, несомненно, существовавших в разных уголках христианского мира. Поскольку непосредственным поводом к созыву Собора стала ересь Ария, учившего, что Сын есть лишь творение Отца, подчиненное Его воле, в соборное изложение веры были внесены уточнения, направленные против этой ереси; важнейшим стало прямое именование Сына «единосущным» Отцу.

Никейский Собор, однако, стал не концом, а только началом великих богословских споров. Текст исповедания, который должен был объединить всех христиан, сам стал предметом раздоров. Как некогда, в первые десятилетия жизни Церкви, формула «Иисус — Господь» была многократно подписана кровью мучеников, так и теперь защитники Собора терпели гонения за «никейскую веру». Многократно судимый, проведший в ссылках многие годы святитель Афанасий Великий на протяжении десятилетий отстаивал Никейское исповедание как «веру, какую даровал Христос, проповедали апостолы, предали Отцы, из целой известной нам вселенной собравшиеся в Никее». Для него именно слова этого «символа» составляли «отличительный признак веры во Христа и учение вселенской Церкви», без которого невозможно было считать себя христианином.

Именной этой, Никейской, вере суждено было в конечном итоге восторжествовать и стать нормой и образцом благочестия для всей вселенной. Эдиктом императора Феодосия в 381 г. все храмы Империи были переданы тем епископам, «которые держались Никейской веры». В том же году на Втором Вселенском Соборе в Константинополе отцы одобрили исправленный и расширенный вариант текста Символа: среди прочего, как того хотел еще свт. Василий Великий, к Никейскому исповеданию было прибавлено «славословие Духу Святому». Новая редакция Символа должна была провести границу между православными и так называемыми «духоборцами» — еретиками, которые считали Духа Святого безличной «освящающей силой», а не Богом.

С тех пор Символ веры остается неизменным. Со временем и церковные каноны строго запретили «провозглашать или, иначе говоря, писать или слагать иную веру, кроме определенной святыми отцами, собравшимися в Никее в Духе Святом». Именно этот вероучительный текст, написанный в Никее столько веков назад, немногим позже дополненный в Константинополе, православные христиане читают и сегодня:

Ве́рую во еди́наго Бо́га Отца́, Вседержи́теля, Творца́ не́бу и земли́, ви́димым же всем и неви́димым. И во еди́наго Го́спода Иису́са Христа́, Сы́на Бо́жия, Единоро́днаго, И́же от Отца́ рожде́ннаго пре́жде всех век; Све́та от Све́та, Бо́га и́стинна от Бо́га и́стинна, рожде́нна, несотворе́нна, единосу́щна Отцу́, И́мже вся бы́ша. Нас ра́ди челове́к и на́шего ра́ди спасе́ния сше́дшаго с небе́с и воплоти́вшагося от Ду́ха Свя́та и Мари́и Де́вы и вочелове́чшася. Распя́таго же за ны при Понти́йстем Пила́те, и страда́вша, и погребе́нна. И воскре́сшаго в тре́тий день по Писа́нием. И возше́дшаго на небеса́, и седя́ща одесну́ю Отца́. И па́ки гряду́щаго со сла́вою суди́ти живы́м и ме́ртвым, Его́же Ца́рствию не бу́дет конца́. И в Ду́ха Свята́го, Го́спода, Животворя́щаго, И́же от Отца́ исходя́щаго, И́же со Отце́м и Сы́ном спокланя́ема и ссла́вима, глаго́лавшаго проро́ки. Во еди́ну Святу́ю, Собо́рную и Апо́стольскую Це́рковь. Испове́дую еди́но креще́ние во оставле́ние грехо́в. Ча́ю воскресе́ния ме́ртвых, и жи́зни бу́дущаго ве́ка. Ами́нь.