Мои родители часто ссорились, они кричали друг на друга, на нас, детей, и в детстве я очень страдала из-за этого. Когда я думала о своей будущей семье, мне представлялось, что у меня все будет по-другому — мы с мужем никогда не будем ссориться. Я мечтала о том, как буду идти мужу навстречу, уступать, находить компромисс, и если так же станет поступать и он, то наша жизнь будет идеальной. И с этой идеей, с этим идеалом я вступила в брак...
Когда я сейчас думаю о первых годах нашей семейной жизни, то вижу, что в основание нашего брака была заложена ошибка: я видела человека — себя и мужа в частности — таким, как его рисует идеал гуманизма: между его мыслями, словами и делами нет противоречия, он хочет быть хорошим, делать добро, а раз хочет, значит и может!
Скоро мои мечты и идеалы столкнулись с реальностью, и реальностью непростой: проблемы с деньгами, с жильем, с работой, маленькие дети, их болезни, школа, периоды взросления… На это накладывались наши с мужем колоссальные различия: у нас совсем разные характеры и темпераменты, мы выросли в разных семьях, мы по-разному смотрели на то, как нужно тратить деньги и как проводить свободное время, как нужно воспитывать детей и что готовить на обед. Мой папа был авторитарным и жестким, а у мужа отца не было, поэтому и наши взгляды на роль мужчины и женщины в семье не совпадали категорически!
Фото Ольги Охлопковой
Все это привело к тому, что через десять лет после свадьбы мы перестали разговаривать друг с другом. Можно было произнести что-то вроде «обед на столе» или «вынеси мусор», но говорить о чем-то более глубоком стало невозможно: сразу же всплывали в памяти былые ссоры, подозрения, обидные слова, несбывшиеся надежды. Сердце захлестывали раздражение и гнев, и невинный вначале разговор вполне мог вылиться во взаимное смертоубийство. Одно время в двери нашей ванной зияла дыра — это муж пробил ее кулаком, когда я спряталась туда в ходе супружеской беседы, а на руке у мужа до сих пор длинный шрам — след от нашего разговора с ножом в руках. Мы не развелись только потому, что у нас были дети, да еще и квартирный вопрос нас сдерживал.
Это правда, что мы такие, и я стараюсь помнить о том, из какой пропасти, из какой бездны извлек нас Господь. В тот момент, двадцать лет назад, я крестилась, пришла в Церковь. Постепенно мои взгляды на жизнь начали изменяться. Мир и человек оказались не такими, какими я их себе представляла: дескать, захотел быть хорошим — и стал! Преодолеть засевший глубоко в нас гнев, ненависть, вспыльчивость сами мы не могли. Пока не пришли ко Христу, в своем бессилии не попросили Его помощи — мы не могли сдвинуться ни на йоту! Я это знаю точно, в этом я уверена больше, чем в чем бы то ни было другом, потому что прекрасно помню, какой была. Постепенно, понемногу я стала способна просить прощения и прощать других — и прежде всего своего мужа.
Один мудрый священник сказал нам, что ссориться — нужно, что невозможно жить, не разговаривая друг с другом, пытаясь сделать вид, что у нас все хорошо. И нужно прощать друг друга. Несколько лет мы ссорились очень часто, выясняя отношения, но при этом молились, исповедовались и причащались. Вскоре мы венчались — на пятнадцатом году совместной жизни.
Мы женаты уже тридцать лет, и Господь вознаградил нас намного больше, чем мы ожидали: изменил наши отношения, дал нам новую любовь друг к другу, дал нам новых детей, потом — зятьев и внуков. И хотя мы и сейчас ссоримся — так мы с мужем устроены, что когда я говорю: «бритое», он говорит: «нет, стриженое», — но мы уже можем просить прощения и прощать, и делаем это, опираясь на Бога.
Оглядываясь на опыт моей семьи, я могу понять, почему многие сейчас разводятся. Все заканчивается, и влюбленность — тоже. Если в прошлом существовали социально-экономические причины, которые скрепляли семью, то сегодня общественные условия работают скорее на ее уничтожение. Семьи или распадаются, или приходят к какому-то компромиссу: «у тебя свои дела, у меня — свои, ты не вмешивайся в мои дела, и я не буду интересоваться твоими». Такие две параллельные жизни: рядом, но не вместе...
Люди разводятся в том числе потому, что по-человечески невозможно простить другого. Мы прощаем, говоря в своем сердце что-то вроде «я ему все простил, но ничего не забыл». Это — не прощение, а пародия. Простить действительно глубоко можно лишь понимая, что другой — такой же грешник, как и ты, и что тебе Господь простил намного больше. По-человечески невозможно любить другого в полном смысле этого слова — любить, отдавая себя, любить ради самого человека, а не ради тех выгод и удовольствий, которые он приносит мне.
Я не знаю никакого иного пути, как можно жить вместе, жить в семье долго и счастливо, не будучи в Церкви, не имея опыта прощения и опыта любви Божией. Счастье дает только Бог. Потому что только Бог есть Любовь.
