Батюшка исповедовал перед самым Причастием. Такая специфика в поселке. Не все придут на вечернюю службу, а некоторые к началу литургии не успеют. У всех по-разному получается. Когда храм построили, люди вообще возмущались, что на амбулаторию и другие жизненно важные дела денег не выделяют. А тут — ишь, церковь какая нарядная, как игрушка. Да еще и на месте танцплощадки... А теперь вот, спустя лет 15, приходят. Не всегда, правда. Всегда — только несколько бабушек и учительниц.
А на Вербное вот целый час была исповедь. А как же — с каждым ведь хоть немножко надо поговорить. Почти все, кто был на службе, хотели причаститься. Мой шестилетний Саша к такому не привык. В нашем городском храме все быстро. Один батюшка служит, другой исповедует. Саша знает четко, что Отче наш спели — и пора становиться в рядочек, ручки складывать на груди. А тут он уж и так постоит, и сяк потопчется. Я с ним прямо рядом с клиросом встала, чтоб последование к Причащению послушал, поменьше отвлекался. Серафима, батюшкина дочка, читает молитвы. Выглядит строго. Саша поглядывает на нее — не заругается ли она на кучку детей, которые ждут Причастия и все норовят амвон ножками задеть. А она вдруг наклоняется к Саше и говорит быстрым шепотом: «Можно на ступенечке посидеть». Саша меня глазками спросил. И сел. Под конец исповеди он иногда даже лежал на этой ступеньке. И играл в непонятно откуда взявшуюся сломанную резиновую пульку... «Ну ничего не услышит он из молитв, хоть мы и рядом с клиросом», — думала я. Надо было хоть дома помолиться с ним вместе, как обычно. А я заторопилась. И вот...
И тут он пальчиком меня подманивает. Мол, наклонись. И спрашивает: «А кто был этот Лезер?» Я чуть не засмеялась. В это время уже несколько раз подряд пели тропарь праздника: «Общее воскресение прежде Твоея страсти уверяя, из мертвых воскресил еси Лазаря, Христе Боже...» Ведь сколько раз слышал уже мой Саша чудесную историю про Лазаря. Но шестилетки, я заметила, — особый народ. Как будто перезагрузка у них случается. Они все начинают осмыслять как будто заново.
— Лазарь, — говорю. — Это же Лазарь.
— Я понимаю. Но кто это? Кто? Ну, то есть чей он?
— Ну, брат же Марфы и Марии. Помнишь? Они все вместе дружили с Христом.
— Ага, Марфа, значит, и Мария. А он ведь умер? Как же он умер? От чего?
— Заболел сильно. И умер от этого.
— И как это? Христос его оживил, значит? И что? Он святым стал? И Марфа и Мария тоже?
— Да, они все святые. Лазарь потом стал батюшкой. Даже епископом на одном острове.
И тут случилось невероятное открытие. Саша смотрел на меня всего несколько мгновений, но такими недетскими глазками.
— Подожди. Как это? Он умер, Бог его оживил. И он потом еще батюшкой был? И потом снова умер, что ли? Так ведь не бывает!
— Да, Саша, такого чуда никогда и не было до этого. Поэтому и праздник такой.
Саша снова прилег, глядя на клирос. Я поняла, что он вовсе не пропускал мимо ушей то, что там пели и читали. А если и пропускал, то не всё. В такие моменты всегда всплывают в уме слова нашего городского, уже покойного батюшки Владимира, которые он мне сказал, видя, как я всю службу хожу по пятам за своей маленькой первой дочкой. «Ты приводи ее в храм, приводи. Не ленись. Может, чего хорошего услышит. Сама потом поймешь».
