Фильм «Поп» режиссера Владимира Хотиненко вышел в кинопрокат к 65-летию великой Победы. В основу сюжета была положена малоизвестная широкому зрителю история Псковской православной миссии, действовавшей в годы Великой Отечественной войны на оккупированной немецкими войсками территории Северо-Западных епархий России. Нина Усатова сыграла в картине «Поп» роль матушки Алевтины. Журнал «Фома» беседует с актрисой о фильме, о семейных традициях празднования дня Победы, о непростой и очень разной «правде о войне» и о том, какой будет наша память о Великой Отечественной, когда уже не останется на земле ее героев.
Не дай нам Бог попасть в жернова истории…
— Нина Николаевна, каким было Ваше первое знакомство с ролью матушки Алевтины?
— Владимир Иванович Хотиненко задолго до съемок мне говорил, что у него скоро будет роль для меня. И я не знала, что это будет за роль, пока он мне не дал сценарий по роману Александра Сегеня «Поп». Я тогда сразу подумала, что это очень ответственное дело — играть матушку. Я не знала, как сыграть жену священника, и постепенно пришла к выводу теперь, что роль матушки — по своей сути такая же, как и любой другой женщины. У священника особое призвание — к нему прихожане, особенно деревенские, идут в поисках веры, с покаянием, и батюшке они доверяют так, что открывают самые сокровенные свои тайны. А матушка — это земная женщина, а в «Попе» она еще и с характером, иногда строптивая, иногда резкая. Я поначалу все спрашивала Александра Сегеня: «Что же она так все на батюшку-то… покрикивает?» А на премьере картины в Храме Христа Спасителя консультант картины игумен Кирилл (Коровин) окончательно разрешил мои сомнения: «Вот Нина у меня спросила, может ли так матушка крикнуть на батюшку, как в фильме, — и я обратился с этим вопросом к жене моего друга-священника. “Еще и не так может!” — был мне ответ».
История, положенная в основу сценария, взята из жизни, и я думаю, что всем нам будет полезно узнать, как это было на самом деле. Мне кажется, что фильм вышел вовремя: пусть с опозданием, но эту правду он донес до народа.
— «Поп» — это не агитка «за Родину, за Церковь», и ситуация, показанная в фильме, очень неоднозначна с исторической точки зрения. Как Вам кажется, меняет ли такая новая правда отношение людей, особенно молодых, к Великой Отечественной войне?
— В истории и в нашей сегодняшней жизни правда всегда скрыта под многими неправдами. Сужу и по себе, и по зрителям, успевшим уже посмотреть фильм «Поп» — мало кто знал историю Псковской православной миссии. Но я слушаю отклики, и ни разу еще никто не сказал: «Лучше бы мы не знали этих фактов, уж больно они непростые для оценки». Люди хотят знать истину, особенно молодые. Мой двадцатилетний сын очень проникся этим фильмом, и, конечно, не потому, что я там играю, а потому, что картина действительно сильная и тема ее — важная, насущная для всех. Конечно, всей правды о войне нам, наверно, не узнать: когда уходят живые свидетели, тогда до правды уже никому не добраться. Удивительно: историки раскапывают все больше неизвестных фактов о войне, но каждое следующее поколение знает о войне все меньше.
Я в прошлом году была на День Победы в Словении. И словенское телевидение, радио, газеты в один голос говорили: «Спасибо США за освобождение нашей страны!» А о советских войсках, которые освободили многие города Словении, — ни слова. Потому что такова политика их государства на сегодняшний день. Где тут правда?
— А если молодые люди узнают реальные негативные факты о нашей армии в те годы — о мародерстве, о перебежчиках, не перестанут ли они уважать Победу?
— Мне кажется, не должны — если хорошенько подумают, попробуют посмотреть на все это не как историки и политики, а как люди. Все было: и мародерство, и измена. Один становился героем, другой — предателем, и никто не рождался «хорошим» или «плохим». Все зависело от того, что ты выберешь в конкретной ситуации. Героями не рождались, и предателями тоже.
Но даже расстрелянных за измену Родине можно… не оправдать, но просто попытаться понять, что побудило их поступить так. Конечно, я не имею в виду подлости, предательство и мародерство, когда на войне кто-то наживается или бросает ближнего умирать, чтобы спасти свою жизнь. Я имею в виду ситуации сложные, спорные, которые требовали тщательного изучения, но на деле решались просто: «тройки» без суда и следствия вершили судьбы. Помните фильм «Проверка на дорогах» Алексея Германа, который пролежал на полке двадцать лет? Там Ролан Быков играет солдата, которого разжаловали за то, что он не исполнил приказ: отказался взрывать мост, под которым плыли баржи с нашими пленными. В фильме его за это просто разжаловали, а как было бы на войне?.. Расстрел?
Расстреливали за то, что ты был в плену, люди гнили в лагерях за это… страшно. А потом, спустя годы, пленных реабилитировали — посмертно. А сколько таких, кто до сих пор в списке предателей — просто потому, что пропал без вести, погиб безымянный. Историю переписывают с черного на белое и обратно. И не дай Бог попасть в эти жернова.
В эту снежную зиму петербуржцы говорили: «Как в блокаду…»
— Расскажите о Ваших других фильмах о Великой отечественной войне. Чем они запомнились?
— «Барак» — это фильм Валерия Огородникова, его действие происходит сразу после войны. Моя героиня пережила трагедию: в детский сад, где она работала, попала бомба, причем как раз в те минуты, когда она бегала домой кормить своего ребенка. «Прибегаю со своим Славиком, а детского сада нет, всех детей поубивали», — это страшная сцена в картине.
У того же Валерия Огородникова я снялась в фильме «Красное небо. Черный снег». Там я играла начальника полевого госпиталя, врача-хирурга, майора медицинской службы. Готовясь к съемкам, я разговаривала со старыми врачами, которые работали еще во время войны, и они рассказывали, как в полевых условиях обходились без анестезии, без нужных инструментов. Мы старались досконально восстановить реалии тех лет, чтобы фронтовики, фронтовые врачи видели фильм и говорили: «Да, так было». Мы использовали музейные инструменты, которых давно уже нет в современной медицине: пилу-нож, старинные скальпели.
Моему соседу по даче, врачу из докторской династии, отец рассказывал, как они, фронтовые хирурги, обрабатывали перед операцией ногти на руках просто йодом: перчаток не было. Был общий раствор, которым мыли руки, и после каждой операции медсестра бросала туда пуговицу. Зачем? А потому, что после десятой пуговицы раствор меняли. То есть медсестра бросала пуговицу, потому что записывать, «вести отчетность» не было ни времени, ни сил. Мы смотрели кинохронику, видели фотографии, на которых хирурги запечатлены в уличных сапогах, иногда без повязок даже, с испариной на лбу, с напряженными лицами. И оперировать приходилось днями и ночами. Такое страшное было время.
Я много раз слышала, что во время войны люди не болели, не простужались ни в болотах, ни на сорокаградусном морозе. Не то что мы: у форточки просто посидели — и начинаем кашлять.
— Солдаты ведь часами лежали в окопах, по грудь в ледяной воде…
— И не часами, а сутками, месяцами. Со мной в одном спектакле работает Кира Александровна Крейлис-Петрова, блокадница. Она говорила мне: мы не болели в блокаду. Хотя организм был истощен от голода, люди падали на улицах, когда на Неву ходили за водой...
В этом году была снежная зима, и в переулках Петербурга, где не успевали убирать снег, сугробы доставали до окон, пройти было нельзя. Многие старики шли и говорили: как в блокаду. Не дай Господь, чтобы такие времена возвращались... Страшно просто представить себе эти заброшенные улицы, по которым даже машина не могла пройти из-за гор снега, из-за обломков домов после бомбежек. Как не уважать людей, которые выжили в холодном, неотапливаемом городе, которые не сдали его немцам. И тушили зажигалки, и ходили по Ленинграду в санитарных отрядах: столько лежало трупов на улицах и в квартирах, а кому-то нужно было их убирать. Я очень хотела бы, чтобы «Блокадную книгу» Алеся Адамовича и Даниила Гранина ввели в школьную программу.
У меня перед глазами стоят кадры из блокадных хроник... Вот оператор везет огромную камеру, у него изможденное от голода лицо, но он продолжает работать. А вот дети на заводе стоят у станков на коробках — потому что не дотянуться, делают снаряды фронту.
День подснежников
— Ветераны уходят от нас. Пройдут буквально полтора десятилетия, и мы осиротеем. Как тогда говорить детям о той войне? Способны ли кино и литература как-то заменить рассказы очевидцев?
— Как нельзя остановить реку, так и время не остановишь. Что для нас сейчас, например, Первая мировая война? Время побеждает память. Когда-нибудь, через несколько поколений, когда уже нас не будет, Великая Отечественная станет просто страницами из школьного учебника. Но пока она для нас близкая, больная, каждой семьи коснувшаяся. Пока мы живы, надо помнить, пересказывать своим детям, внукам.
У меня хранится в семейных документах отцовская орденская книжка — из-под ордена Красной Звезды. Это для меня святое. В войну отец получил самую «солдатскую» награду — медаль за отвагу. У меня сейчас и на стенах, и на столиках стоят старые фотографии тех лет, черно-белые, выцветшие, родные. Они несут особый заряд энергии: в них память оживает. Часто ли мы открываем семейные фотоальбомы или перелистываем архивы на компьютере? Разве что когда гости приезжают, а так — телевизор, суета, работа... Редко находится время просто сесть и смотреть, и погружаться в эту бездну дней — счастливых или несчастливых, но настоящих. Я смотрю на фотографии и будто вижу отца живым, маму, деда с бабкой...
— Где служил Ваш отец?
— Он был десантником, и только закончил службу в армии, как началась война. Его прямо сразу призвали. Воевал он и на Курской дуге, прошел весь фронт, дошел до Берлина, освобождал Венгрию, получил медаль за город Будапешт. У меня сейчас дома стоит фотография 1945 года с подписью: «Привет из Венгрии сестре Марии». И, смотря на нее, я думаю: «Папка, это же подумать только! Только закончилась война, ты дошел до самого Берлина и дальше поехал — освобождать республики». Сколько же лет прошло, а он на фотографии моложе меня. Как быстро идет время!
— Отец рассказывал что-нибудь о войне?
— Нет, он мало говорил о войне, но в школе почти каждый год, особенно перед Днем Победы, нам задавали написать сочинение на тему «Мой отец на войне» или «Что я знаю о войне». И я шла к отцу с расспросами. Как-то он рассказал об одном из своих ночных прыжков с парашютом, что был где-то на Курской дуге. И сказал мне тогда: «Нам, дочка, не было страшно: дан приказ — и идешь, и не думаешь о том, страшно или нет».
Я думаю, мой отец был настоящим солдатом. Он рано умер, потом сказали, что это от контузии, что осколок зашевелился. Он был очень крепким человеком, только что дом построил… но въехали мы туда уже без него. Это было в 1967 году, мне было шестнадцать. Мама потом все повторяла: «Вот через сколько лет война Колю настигла». Если бы не было этой контузии, наверное, батя бы еще долго жил.
— Как в вашей семье отмечали День Победы?
— Раньше, когда я была маленькой, рано с утра на дверях школы, в городском клубе и просто на улицах включали большие громкоговорители: звучали песни военных лет, читались поздравления. У нас не было ни памятника, ни мемориала с вечным огнем: мы жили на маленьком полустаноке. День Победы был у нас праздником из репродукторов.
Во двор выносились столы, сколачивались скамейки, и все приходили, шли из одного двора в другой. Поздравляли друг друга с победой, обнимались, плакали. День этот всегда был особенный — День победы.
В начале мая у нас в Сибири расцветали подснежники. И мы рвали их, ставили дома в вазочку или стакан. До сих пор День Победы всегда ассоциируется у меня с этими цветами.
Когда я уже стала жить в Ленинграде, то мы всегда выходили и смотрели парад, у меня есть много фотографий сына в этот день: маленький, потом все старше и старше. На один из юбилеев Победы в Петербург съехались духовые оркестры со всего мира. Шеренги этих оркестров шли по Невскому проспекту, и у меня есть замечательный снимок, на котором мой Коля пристроился к одному ряду и марширует с кларнетистами.
Грустно, что каждый год видишь все меньше и меньше фронтовиков. Еще пятнадцать лет назад по Невскому шествовала огромная колонна ветеранов, они были в парадной форме с орденами, медалями, впереди всегда — оркестр. Изо всех окон проспекта люди кричали «ура!», «с праздником!». Это было так… по-родному. Три года назад фронтовиков уже везли на машинах. А в прошлом году их было так мало… Совсем мало.
В войну нас объединила общая беда
— Сейчас День Победы очень изменился. На городских площадках поп-группы поют песни, стилизованные под военные, с лотков продают воздушные шарики и свистульки. Да и люди приходят будто на какое-то народное гулянье: пьют пиво, едят мороженое… и ветеранов почти не замечают.
— В русском характере столько всего намешано… Сегодня мы можем выйти на защиту какой-нибудь африканской страны — рубаху на себе рвем, отдаем последнее, а завтра — не замечаем, что у нас под боком ветераны не живут, а выживают.
Вот и день Победы у нас отмечается широко, на государственном уровне, а квартиры фронтовикам решили дать только сейчас — в 2010 году, когда героев Великой Отечественной почти не осталось. Стыдно… Непредсказуемый мы народ, правда?
— Раньше отношение к ветеранам было другое?
— После войны было, как в песне: «Мы тебе колхозом дом построим». И приходили, и строили. Где-то говорили «пойти на толоку», а у нас в деревне это называлось словом «помощь». «Ну, я пошел на помощь» — это значит кому-то дом строить, или сено вывозить, или дрова колоть. Старикам, инвалидам войны. Просто ходили друг к другу и помогали.
Я помню, у нас был сосед Бурцев Семен Иванович, фронтовик, замечательный мужик. Так они с папкой всегда друг другу помогали: сено вывозить, дрова заготавливать — всегда вдвоем. А сейчас ездишь по деревням, смотришь: чурбачок просто так не расколют молодые парни, только за деньги или еще того хуже — за бутылку. Исчезает доброта.
— Как Вам кажется, что в те годы людей объединяло?
— Объединяла общая беда. В России, как нигде, наверно, людей беда, страдание, сострадание объединяют. Этого у нас не отнять. Но только чуть наладится жизнь, мы опять забываем, что в жизни главное, начинаем в огород к соседу заглядывать, смотреть, как хорошо за границей живут. Но ведь ничто не бывает просто так — ни с того ни с сего. Благополучие не падает с неба. Великий труд за этим стоит. Тут бы подумать: «Хочу, чтобы и у меня так было, я поднатужусь — и сделаю!» А мы завидуем или власть ругаем.
— От молодых людей мне несколько раз приходилось слышать: «Лучше бы немцы тогда нас победили, жили бы мы нормально, а не при “совке”…» Что бы Вы ответили на такие слова?
— Если бы мы проиграли ту войну — не было бы ни меня, ни Вас, ни рассуждающих так молодых людей. Мне кажется, всем нам нужно пересмотреть документальный фильм Ромма «Обыкновенный фашизм». Кадры, снятые в концлагерях, невозможно смотреть без слез и содрогания.
Я вспоминаю себя в детстве. Нас не учили врать, а учили работать, хорошо учиться, гордиться своими героями. Наше поколение было воспитано на подвиге отцов — наших отцов, которые были еще живы тогда. Помню, в школе у меня, пионерки, была мечта — совершить подвиг! Я представляла себя отважной летчицей, которая воевала, а в финале истории спасала кого-то и непременно погибала. Не знаю, почему я о таком мечтала; наверно, это война оставляла такие раны в сердцах детей, что им хотелось умереть за Родину. Почему мне хотелось погибнуть, а не выжить и не жить потом счастливо? Не знаю.
Раньше люди говорили: только бы войны не было. Казалось, что это самое страшное — война. Нам, войну не видевшим, кажется, что в те четыре года жизнь вообще прекратилась, что был ад на земле. Но и в то время люди любили, и дети рождались.
Моя тетя вспоминала, как познакомилась с мужем на фронте. Она была студенткой, сразу пошла на фронт, в медсанчасть, там и встретили друг друга. После войны у них родились двое детей.
Как-то мои дядя с теткой приехали на встречу фронтовых друзей в Ленинград из Запорожья. Я тогда в молодежном театре играла в спектакле «Концерт фронту». Это был спектакль-концерт, с фокусником, фронтовыми песнями, танцами. Я их пригласила на спектакль и попросила надеть ордена, а тетя Мария свои медали плащиком прикрыла. Я говорю: «Тетя Маруся, не прячьте медали». А она все стеснялась. Почему? Им ли было своих орденов стыдиться?
…В 1991 году мы вместе с блокадницей Кирой Крейлис-Петровой снимали фильм «Окно в Париж». И гуляя по Парижу, увидели, что на лотках, где продают сувениры, лежат фронтовые шапки, медали и ордена. Мы ужаснулись. Может, если бы мы каждый день на улицах видели стариков с фронтовыми наградами, то наши души не черствели бы.
И вот, в финале нашего концерта показывали фокус: ассистентка сбрасывала салфеточку с подноса, а на нем была рюмка. И фокусник всегда выходил к зрителям, искал фронтовика и подходил к нему со словами: «Наркомовские сто грамм». Что было с людьми, вы бы видели! Когда фокусник подошел к дяде Толе, тот, крепкий, сильный человек, встал и не своим — дрогнувшим — голосом сказал «За победу!» Выпил рюмку и опустился на кресло, уставившись куда-то вбок — только бы не заплакать. Это был 1986 год, последняя наша с ним встреча.
Нина Усатова
Актриса театра и кино, народная артистка России. Родилась на станции Малиновое озеро Алтайского края. В 1979 году окончила театральное училище имени Б. В. Щукина. С 1980 по 1989 годы работала в Ленинградском государственном молодежном театре. В 1989 году пришла в труппу Академического Большого драматического театра имени Г. А. Товстоногова. В кино дебютировала в 1981 году; широкая известность пришла к актрисе после роли глухонемой женщины в фильме «Холодное лето пятьдесят третьего года» режиссера Александра Прошкина.
Дважды лауреат премии «Ника» «За лучшую женскую роль»: в 1995 году за фильм «Мусульманин» — режиссер Владимир Хотиненко, в 1999 году за фильм «Барак» — режиссер Валерий Огородников. За роль матушки Алевтины в картине «Поп» (2009) удостоена премии «Золотой орел» в категории «Лучшая женская роль второго плана».
В анонсе - фото Александра Ситракова
