Вопрос читателя:
Добрый день! Вроде все правильно, как надо, по учебнику. Только вот на душу не ложится и вызывает массу вопросов! Почему защищать — это исключительная материнская позиция? А почему не отцовская исключительно или не бабушкина? Почему между спасать, помогать, направлять и контролировать стоит знак равенства? Почему однозначный вывод, что только мать должна давать опору, поддержку и спокойствие? Такая функционально правильная мать, вырастила, ручкой помахала, отправила во взрослую жизнь и все, будь спокойной, радостной, уверенной, ресурсной, самостоятельной, целеустремленной, позитивной, продуктивной и т. д., а то если вдруг тревога или переживание за взрослого ребенка, то всё: ты — контролер, груз, обуза и т. д. Переживания за любимого человека и за ребенка, даже взрослого, имеют очень много граней — боль, страх, забота, сочувствие, волнения, поддержка, сопереживание, уязвимость, надежда, сомнения и т. д. Есть и другая сторона медали — у взрослых детей стареющие мамы, которым тоже нужна поддержка и опора. Что плохого в том, что взрослый сын или дочь хочет успокоить тревожащуюся маму? Это внутренний моральный рост ребенка, который принимает и понимает ответственность за маму, за ее душевное спокойствие, за тихую старость. В жизни нужны не только крылья, но и тормоза. И мысль, о том, что «если со мной что-то случится, мама не переживет», тоже бывает хорошим аргументом лишний раз подумать.
«Что-то личное»
Канал о том, что важно для каждого из нас: о психологии и отношениях с ближними, о любви, о том, что эмоционально трогает и может поддержать в сложную минуту. О людях и для людей. Подпишитесь, чтобы быть в своей компании:
Ответ психолога:
психолог
Спасибо вам за комментарий. Он очень важен, потому что за ним чувствуется не спор, а боль. Боль матери, которая любит, переживает и не может понять, почему ее естественные чувства вдруг оказываются как будто «неправильными». И действительно, многие принимают тревогу за взрослого ребенка за проявление любви. Но в психологическом смысле важно различать любовь и тревогу, поддержку и контроль, участие и спасательство. Эти состояния могут выглядеть похоже, но несут совершенно разные последствия.
Когда я писал, что защита — это материнская позиция, я имел в виду не пол и не роль в семье, а саму структуру отношений. Неважно, о ком речь, о папе или маме. Суть в том, что это состояние, когда один находится сверху — защищает, направляет, принимает решения, а другой снизу — нуждается, просит, слушается. Так устроена детско-родительская динамика. В ней нет ничего плохого, пока ребенок действительно ребенок. Но если он становится взрослым, а структура остается прежней, возникает перекос. И мать начинает жить не рядом с дочерью, а вместо нее — переживать за нее, думать, что лучше, бояться за нее сильнее, чем сама дочь боится.
Вы пишете, что «у взрослых детей стареющие мамы, которым тоже нужна поддержка». Да, это правда. Но потребность в поддержке не означает право на эмоциональную опеку со стороны ребенка. Взрослые дети могут проявлять заботу о родителях, но забота — это действие, а не ответственность за чужое внутреннее состояние. Ответственность за свое душевное равновесие лежит только на том, кто тревожится. Это и есть грань взрослости. Мама может быть взволнована, может нуждаться в утешении, но она не имеет права возлагать на ребенка обязанность быть ее успокоением.
Когда вы говорите, что «успокоить тревожащуюся маму — это внутренний моральный рост ребенка», то можно предположить, откуда исходят эти слова. Скорее всего, из той модели отношений, где любовь и забота всегда движутся по кругу: сначала родители отдают, потом дети возвращают. Но в психологическом плане этот круг должен быть разомкнут. Любовь идет вперед, от родителей к детям, чтобы те, напитавшись ею, могли нести ее дальше — своим детям, миру, жизни. А если ребенок вынужден развернуться назад, чтобы «нянчить» родителей, поток любви останавливается. Вместо развития появляется замкнутый контур зависимости.
Вы правы, что тревога может быть гранью любви, но тревожная мать действительно не может быть опорой для взрослого ребенка. Не потому, что она плохая или «контролер», а потому что в момент тревоги она сама оказывается в состоянии внутреннего ребенка, потерявшего безопасность. Она не может дать того, чего сейчас не имеет, — спокойствия, устойчивости, веры в жизнь. И тогда взрослому ребенку приходится брать на себя роль родителя, утешая, объясняя, поддерживая. В итоге тот, кому нужна была опора, вынужден сам становиться опорой. И таким образом, возникшая из благих намерений тревога превращается в форму скрытой власти, часто неосознанной, но очень сильной.
Фраза «если со мной что-то случится, мама не переживет» действительно звучит как тормоз, но это не здоровый тормоз, не моральная опора. Это внутренний страх, который формирует ложную ответственность. Он не дает человеку жить, двигаться, выбирать, ошибаться. Любовь, основанная на такой зависимости, не укрепляет связь, а делает ее хрупкой, потому что она держится не на свободе, а на вине.
Когда я писал тот текст, я ни в коей мере не отрицал право матери тревожиться. Я лишь говорил о том, что, тревожась, важно не разрушать границы. Мама может переживать, может молиться, может искать способы поддержать. Но она не должна перекладывать на дочь ответственность за свою тревогу. Потому что в тот момент, когда дочь начинает думать о маминых чувствах вместо своих, теряется самое главное — свобода быть собой.
Настоящая поддержка — это не «быть спокойной всегда». Это способность выдерживать тревогу, не перекладывая ее на ребенка. Это умение сказать себе: «Да, я волнуюсь, но она справится». Это вера, что ваш ребенок не продолжение вас, а отдельный человек, сильный, живой, со своей дорогой. Именно такая вера и есть подлинная родительская любовь, та, которая не требует и не связывает, а отпускает, при этом оставаясь рядом.
Фото Suzanne Schroeter/Flickr/CC BY-SA 2.0
Архив всех вопросов можно найти здесь. Если вы не нашли интересующего вас вопроса, его всегда можно задать, написав нам на почту: psiholog@foma.ru
