Что делать, если мне не в чем каяться на исповеди? И еще 10 «наивных» вопросов священнику от неофита

«В духовном плане не бывает наивных вопросов, — говорит протоиерей Игорь Фомин, настоятель храма святого благоверного князя Александра Невского при МГИМО. — И пока мы задаём вопросы, мы живы.

Когда мы были детьми, мы постоянно задавали вопрос «Почему?» Иногда получали на него исчерпывающие ответы, иной раз слышали в ответ просто "Потому!" — но продолжали задавать этот вопрос снова и снова. Вот пока в нас живёт это "Почему?" — мы живы. А вот когда оно в нас умирает — мы умираем вместе с ним, даже если при этом продолжаем есть, ходить и двигаться.

Поэтому не бойтесь задавать вопросы. По тому, какие вопросы вы задаёте, и вам, и священнику становится понятно, как вам важна духовная жизнь, как она вам не безразлична. И в этом нет ничего, что было бы неважным. Для человека болеющего всё важно. А я желаю, чтобы мы все болели Христом!»

Мне сорок лет, и у меня много вопросов. Я задал их отцу Игорю.

Может быть, вера — это дар, которого у меня нет?

Ты пришёл в Церковь и стал задавать вопросы — значит, твоего сознания и сердца коснулся Господь. Конечно, вера — это дар, и тебе он дан. Ты можешь попытаться объяснить это рационально: мол, ты просто встретился с замечательным человеком, прочитал какую-то прекрасную книжку... Поверь, многим встречаются замечательные люди, многие читают такие прекрасные книжки, что нам с тобой и не снились! Но вот у них нет этого дара веры. Не потому, что они лучше или хуже, — это не имеет отношения к делу. Просто Господь им этого не дал. Только помни, вера даётся человеку не для того, чтобы он вдруг решил все свои вопросы. Вера даётся человеку для того, чтобы он послужил этой вере. Как именно? Через служение ближнему во Христе. Это очень важное условие.

Во время Божественной Литургии в храме я ничего особенного не ощущаю. Это плохо?

Если ты ничего «особенного» не чувствуешь в храме во время Литургии — это очень хорошо. Наверное, ты на правильном пути. Единственное, что ты должен ощущать, — это присутствие Бога, Его любовь, заботу и внимание. Но всё это не выражается в каком-то «особенном» чувстве, повышенном сердцебиении или восторженных умозаключениях.

У Паисия Святогорца есть один рассказ, который не сразу-то и начинаешь понимать. Он рассказывал о своей жизни в келье на горе Синай. Была у него там одна традиция: каждую ночь он ходил в соседнюю келью, и по пути ему надо было пройти три-четыре ступеньки. Восточные ночи тёмные, особенно вдали от всякой цивилизации, а когда ночи туманные и звёзд не видно — так и вовсе ничего не разобрать! И он подсвечивал себе путь зажигалкой: подойдёт, зажигалкой чиркнет, увидит ступеньки и идёт дальше. А тут как-то раз не сработала зажигалка, сломалась. И когда огонь так и не загорелся — в тот самый момент ясный луч с соседней горы осветил ему путь. И тот час же Паисий развернулся и пошёл обратно: «Нет! — покачал он головой, — ты меня так не возьмёшь!» Казалось бы, человек должен был возрадоваться: «Вот как заботится обо мне Господь! И сейчас я сойду под светом Божественной благодати, вещественного фаворского света!..» Но вот здесь и кроется парадокс. Если бы он так подумал, то ключевой в его размышлении была бы мысль «обо мне!» — то есть он признал бы себя достойным. А человек смиренный, человек, который находится в покаянии, понимает, что он недостоин Божественного внимания. Он ощущает себя последним в очереди в Царствие Небесное, — хотя, конечно, никакой очереди там не будет! А, стало быть, если это не Бог — это дьявол! Поэтому он расценил это как искушение дьявола, развернулся и ушёл.

Если мы ощущаем что-то — не надо этим обольщаться. Подвижники этого всегда бегали: «Господи, если это от Тебя — я недостоин. А если от лукавого — избави меня, Господи! Я человек немощный!» Божественная Литургия должна принести в жизнь человека одно — мир. Мир и любовь в твоём сердце.

Должен ли я почувствовать облегчение после исповеди?

Видишь ли, именно недостойный человек, человек, который ощущает себя грешником, привлекает на себя милость Божию. Вот вспомни своих детей. Своих маленьких деток, которые садятся около окошка, кулачком щёчку подпирают и искренне, от всего сердца переживают: «Меня никто-никто не любит. Я такой плохой!» Да все мамы-папы, бабушки-дедушки тут же со слезами умиления на глазах бросятся утешать этого ребёнка. И бабушка сразу же предложит ему мороженое, а дедушка возразит — мол, нет, сначала мультики, а потом мороженое! А ребёнок сидит и удивляется: «Надо же! Я, вроде бы, ни к кому не приставал, просто сидел и констатировал факт!» А к этому ребёнку особое внимание. Так и в отношениях с Богом.

Есть у меня история. После армии я поступал в медицинский институт. Мама моя работала в 3-ем Меде (Московский государственный медико-стоматологический университет имени А. И. Евдокимова), я поступал в этот институт, причём не на стоматологический, а на лечебный факультет. Мама проработала в этом вузе почти тридцать лет, её там все знали, да и меня все знали. Первым экзаменом была литература, и сочинение я пришёл и написал одним из первых. Тема была просто шикарной: «Образ войны в произведениях Высоцкого». Это был девяностый год, только-только открылись «ворота», и всем хотелось дышать новым воздухом. Рос я в диссидентской семье, песни Высоцкого звучали у нас практически каждый день, и я знал их к тому моменту буквально наизусть. Написал, сдал, посмотрел, когда следующий экзамен, и ушёл. Прихожу на следующий экзамен — а в списках сдающих меня нет! Я решил было, что просто невнимательно посмотрел, проверил ещё раз — ни в одном потоке меня не было! Я в деканат заглянул, и вот там-то мне и сказали, что я, оказывается, написал сочинение на двойку. Не сдал!

Когда ты ощущаешь свою правоту, у тебя очень мало шансов в этой правоте удержаться. Уж сколько раз так было: возвращается ребёнок с этого экзамена ЕГЭ и говорит, что написал всё просто великолепно! Приходят результаты — а там двадцать восемь баллов вместо восьмидесяти ожидаемых! Наша самоуверенность всегда играет с нами очень дурную шутку. Смирение, покаяние, кротость — вот те качества, которые должны присутствовать до исповеди и после неё.

Зачем мне во время исповеди искать в себе дурное вместо того, чтобы видеть в себе хорошее?

Церковь не предлагает тебе говорить о хорошем или плохом — она предлагает тебе говорить о реальности.

Вот представь себе: ты ждёшь какого-нибудь гостя. Например, меня. Что ты будешь делать? Закроешь глаза на тот мусор, который есть у тебя дома? На весь этот творческий бардак, пыль на полках, немытую посуду? Будешь стараться увидеть только самое хорошее: замечательные занавески, картину на стене? «У меня же всё так замечательно!» — скажешь ты. И ведь я тоже замечу только хорошее: и занавески, и картины, и слоников на полке... Но мне кажется, ты будешь чувствовать себя не очень удобно. Мне кажется, тебе самому будет неприятно, если тарелка, на которой ты предложишь мне торт, будет грязной, и чашка, в которую ты нальёшь мне чай, будет немытой.

Подготовка ко встречи дорогого гостя будет заключаться в том, что у тебя семь потов сойдёт, чтобы к приходу гостя всё в твоей квартире сияло. И даже когда он придёт, ты всё равно сокрушённо разведёшь руками и скажешь: «Ах, как же неожиданно Вы пришли, я не успел подготовиться!»

Вот именно так Церковь призывает нас реально посмотреть на самих себя. И призывает она это сделать именно через исповедь: вынести из себя всё противное и ужасное, оставить то доброе и замечательное, что должен отметить не сам человек, а именно Господь. Чтобы Он сказал: «Ты замечательный в том, что о себе много не мыслишь, что ты можешь реально посмотреть на себя и увидеть, какой ты на самом деле!»

Давая себе оценку на исповеди, человек вдруг понимает: «Не такой уж я и чистенький! И, похоже, в небо я на крыльях не полечу, потому что так крепко врос своими грехами в землю, что оторваться от неё мне гораздо сложнее и ужаснее, чем любому другому человеку…»

Именно этот взгляд на себя даёт Богу возможность тебе помочь. Смирение и открытость Ему — гораздо важнее умных правильных слов. Исповедь призывает реально посмотреть на себя и призвать себе на помощь Христа, Который очистит тебе душу и дарует тебе возможность такого общения.

К чему следует стремиться?

В нас живёт несколько "Я": "я", которого знаю я сам; "я", которого знают мои близкие, родственники и друзья, "я", которого знают совершенно незнакомые мне люди, с которыми я еду в метро. Наконец, тот "я", которого знают комары: вроде, замечательный, а под руку ему лучше не попадаться, убьёт, да ещё и словом нехорошим назовёт.

Чем ближе эти "я" стоят друг к другу, тем целостней человек. Церковь предлагает все эти "я" максимально приблизить друг к другу. Чтобы это были не разные люди, а один целый человек. Чтобы к своему начальнику мы в конечном итоге относились так же, как к своему ребёнку.

Святой человек — это тот, в котором живёт одно «Я». Потому-то и бежали многие святые отцы в пустыни, чтобы не распыляться на разные «я», не держать в голове, кем им следует быть в следующее мгновение — на работе, дома, в транспорте, с другими людьми. Церковь предлагает нам приблизиться к этому единому «Я».

Что делать, если мне не в чем каяться на исповеди?

Если ты приходишь на исповедь, и тебе не в чем покаяться — это, наверное, хорошо. Апостол Павел так и говорит: если совесть тебя не обличает — счастливый ты человек! Хотя, например, псалмопевец Давид верил, что невозможно прожить час и не нагрешить.

Конечно, вымучивать из себя какие-то грехи, придумывать ничего не надо. Я очень часто сталкиваюсь с тем, что подходит ко мне человек, и я чувствую, что он, бедный, мучается: надо что-то сказать, а что сказать — не знает! И тут я его останавливаю: «Если Вы не видите своих грехов — может быть, просто покаяться в том, что Вы их не видите? Просто честно признаться в этом…» Это было бы правильно.

А для чего нужна брошюра про исповедь на входе в храм? Ею стоит пользоваться при подготовке к исповеди?

Я тебе больше скажу. С помощью этой брошюры даже священники готовятся к исповеди. Брошюра, которую можно получить при входе в храм — это шпаргалка, напоминание о том, что тот или иной грех существует. Необязательно в тебе, но существует! И, испытывая свою совесть, мы можем совершенно случайно обнаружить, что тот или иной поступок, который мы, не задумываясь, совершаем, на самом деле является грехом. Шпаргалка нам нужна для того, чтобы напомнить нам границы нашей праведности или греховности.

Эта брошюра вовсе не для того, чтобы человек прошёлся по всем пунктам, отметил для себя все свои грехи, подошёл к священнику и заявил ему: «Батюшка, я так классно сегодня подготовился к исповеди! Буквально всё из себя вынул! Ну что, достоин я теперь причащаться?..» Если человек в таком виде ощущает своё достоинство, значит, именно здесь и надо ему рекомендовать отложить Причастие до того момента, когда он позовёт в гости Христа, чтобы вместе прибраться в его доме.

Недостаточно увидеть, что ты грешник. Недостаточно даже назвать, в чём ты грешен. Очень важно получить прощение. После исповеди должно появиться ощущение, что тот дорогой Гость, Которого мы пригласили в свой неубранный дом, поможет тебе навести в нём порядок. «Я помогу! — говорит Он, — Ты только попроси! Позови Меня, приоткрой дверь! Я стою и стучу, кто отворит — у того буду вечерять!»

Что делать, если список грехов к следующей исповеди не изменился? Какой смысл во всём этом, если ситуация со временем не улучшилась?

То, что ничего не поменялось на следующую исповедь — это уже неплохо. По крайней мере, список не стал длиннее, ситуация не усугубилась. Говоря об исповеди, очень важно различать «раскаяние» и «покаяние».

Покаяние, «метанойя» по-гречески, — это «изменение ума». То есть покаяться — значит изменить своё мышление, изменить свою жизнь. То, что мы приходим на исповедь — это уже констатация нашего раскаяния или даже покаяния.

А вот «раскаяние» — это то, что случилось у Иуды. Он раскаялся в том, что предал своего божественного Учителя, бросил те тридцать серебряников, что получил за предательство, пошёл и удавился. То есть раскаяние не приносит какого-то плода — это просто некий незавершённый этап, который может привести человека даже к самоубийству, к одному из самых страшных грехов. То есть груз может оказаться слишком тяжёлым. Раскаяние может случиться с тобой где угодно: на работе, в метро, во время обеда. Очень часто это случается во время сопереживания чьему-то творчеству — на концертах, на спектаклях, где вдруг до тебя доходит идея самого автора, который создавал своё произведение в похожем на твоё состоянии. И у тебя вдруг градом льются слёзы — но не о герое сюжета, а о себе самом! И это раскаяние чрезвычайно важно для человека. Но хорошо, когда за этим следует твёрдое намерение измениться, когда мы начинаем по-настоящему действовать. Это и есть метанойя.

Недостаточно прийти и сказать: «Батюшка, я курю. Вот курю — и всё тут, ничего с этим поделать не могу! Мне это необходимо, мне это важно, меня это успокаивает и лечит от стрессов!» И священник, конечно же, предложит тебе попробовать что-нибудь с этим сделать — курить, например, только после двенадцати дня, коль уж совсем не курить не получается. Но когда человек не просто складывает ручки и просит принимать его таким, какой он есть, а действительно пытается что-то изменить в своей жизни, это и есть попытка изменения своего ума. Это тем действеннее, когда ты всё отдаёшь на волю Божию, делаешь, что должно — и будь что будет!

Я иду на исповедь за прощением или за советом?

Исповедь — это не просто признание Богу в своих грехах при свидетелях. В православной традиции это ещё и «разбор полётов». Причём я как священник могу свидетельствовать: не всегда священник говорит в ответ то, что хотел бы сказать или собирался. Порой бывает так, что начинаешь говорить о том, о чём и не собирался вовсе. Скажешь, а потом тебе даже неудобно, что так вышло. Настолько неудобно, что ты даже напрягаешься, когда человек в следующий раз приходит… А он приходит и начинает тебя благодарить.

Вот, к примеру, Великий пост. Приходит ко мне женщина и рассказывает, что у её крестника — день рождения, первый юбилей. Его родители хоть и сочувствующие, но не воцерковлённые, так что устраивают ему в ресторане шумное гуляние в разгар Великого поста.

— Так что завтра, — говорит она, — я тихонько ему подарок вручу, а на праздник, конечно же, не пойду…

А я ни с того, ни с сего накинулся на эту прихожанку и давай её ругать.

— Да как же так?! Ты что же, собираешься от своего любимого крестника откупиться? Ну-ка ступай в ресторан! И веселись там, и ешь всё, что есть на столе, будь с крестником в его праздник и даже не сомневайся!

Прихожанка была прямо потрясена:

— Да как же так-то? — удивилась она, — какое ж это тогда Православие? Пост, молитва — а меня в ресторан?..

И она исчезла... Я переживал очень, думал, всё, отвадил человека от Церкви, я в ужасе был... А она какое-то время спустя возвращается и благодарит меня, говорит, что нервничала чрезвычайно, но при этом очень много важного для себя услышала и поняла.

Я благодарен Богу за то, что священник чаще всего не от себя говорит с прихожанами, а является орудием в руках Божьих; тем прутиком, которым отец может «наказать» своего ребёнка, — а «наказание» в церковно-славянском значит «научение».

Как побороть смущение перед священником?

Да не борись с ним. Пусть оно у тебя остаётся. Пусть совесть тебя теребит, пусть тебе будет стыдно — и это будет прекрасно! Поверь, это никакой не мазохизм, это смущение будет тебя останавливать в дальнейшем при попытке совершения того же греха.

Как это ни печально, но очень часто от совершения греха нас останавливает именно то, что потом в этим грехе придётся исповедоваться перед своим духовником. Бывают, конечно, и хитрые христиане, приходят на исповедь в другой храм. Но ведь и батюшек замечательных немало, которые скажут: «Да, я вас понял, всё это прекрасно, вот с тем-то надо побороться, но эту исповедь вам непременно надо будет повторить вашему духовнику!» Когда так отвечаешь, то явственно слышишь, видишь и ощущаешь досадное: «Эх! Не прокатило!» Если вам неудобно говорить об этом своему духовнику — не совершайте этого!

А что случится, если я священнику не расскажу о каком-то своём грехе?

Утаивание греха — это, конечно, сугубый грех. Это ни в коем случае не уничтожает исповедь в других грехах — они прощаются, и нам даруется возможность начать всё с нового листа. Но если какой-то грех утаивается специально, из-за ложного страха, то он начинает сугубо прорастать у тебя в душе. Ты даже можешь его больше и не совершить ни разу, тебе может быть слишком стыдно, но он останется с тобой и будет расти в тебе. Тут важно понимать: Господь не хочет смерти грешника, и Он даст тебе все возможности сделать так, что ты всё равно этот грех из себя выдавишь. А способов может быть много: человек может выстрадать избавление, его может поразить какая-то болезнь, этот грех может быть обнародован и так далее.

Как — грубо, но весьма точно — говорят в народе, «грех по морде даст!» И тут ты можешь либо сам от него избавиться через исповедь, или от него пострадать. Выбор за нами, как говорится… Дело нашего спасения — и в наших руках тоже.

Вопросы задавал Александр Ананьев 

Слушайте рубрику «Вопросы неофита», которую ведет Александр Ананьев, каждую пятницу в эфире программы «Светлый вечер» на радио «Вера».