Чем для вас важен Солженицын? — отвечают известные священники и миряне

Накануне 100-летия Александра Солженицына разным людям мы задали вопрос: важно ли для Вас творчество Александра Солженицына? И если да, то чем именно?

 

Наталия Нарочницкая, историк, общественный деятель, президент Фонда исторической перспективы

Главный труд Солженицына — это его внутреннее восхождение

Александр Исаевич Солженицын, без сомнения, — одна из масштабнейших общественных фигур в нашей истории XX века. Писатель, ставший мыслителем, пропустивший многострадальную русскую историю через личную непростую судьбу. Человек с исполинской волей и честностью, которые позволили ему не остаться вечным пленником личных обид, драм и лишений, что так катастрофически сузило горизонт известных «заслуженных» изгнанников, судьбы которых лишь внешне похожи на солженицынскую....

Писатель становится значимым только тогда, когда его перо через малое способно сказать о большом: глубокое обобщение может звучать не только у героев Шиллера, но и в одной строке былин и народной сказки, ошеломить библейской бездонностью в простоте одной реплики из уст крестьянки — Матрёны. Поэтому великих каждый век рождает немного, а витиеватый изящный щебет огромной массы мировой литературы так и остается «belles lettres». Впрочем, жаргон советского андерграунда, которым написана отнюдь не бесталанная, но на редкость бедная философски диссидентская литература, уже и беллетристикой не назовешь...

Солженицын изначально был слит со стихией родного русского языка. Его талант рос и вызревал неспешно, потому что это был подлинный могучий росток — дуб из семени русской жизни и культуры, чего не скажешь о параллельно фрондирующих с фигой в кармане поэтах и писателях, остающихся на мировоззренческом поле, весьма мало отличном от официального.

Как подлинно русский писатель, Солженицын мучительно пытался понять, «что же задумал Бог о России, и какова ее судьба» (Н. Бердяев). У читателя с невытравленным русским нутром сердце сразу екнуло уже от «Захара-Калиты», и от смысла, и от писательского слога.

Мировоззрение Солженицына обретало новые грани вместе с осмыслением истории взлетов и падений, грехов и заблуждений русской истории. Так он разошелся с идейными представителями либерально-западнического толка, объединенными с ним гонениями власти.

И новый круг за границей, и рукоплескавшие ему поначалу «собратья» по изгнанничеству ждали от Солженицына, что он вечно будет глядеть на мир и историю через окошко лагерной камеры «ивана денисовича». Ждали, что он останется на поле «детей Арбата», возмущавшихся, подобно Троцкому, не самими репрессиями, а тем, что не на тех направлены: «...надо знать кого, по какой главе расстреливать. Когда мы расстреливали, то твердо знали по какой главе», — писал Троцкий за границей. А Солженицын и как писатель, и как мыслитель поднялся не только над «ГУЛАГом», он поднялся над всем ХХ веком.

Жгучее чувство сопричастности к русской истории с изумлением отторгали типично «советские диссиденты», для которых русская история была неинтересна и чужда, а красота и правда православной русской жизни — презираема не менее, чем первыми большевиками. Иные диссиденты в своем нигилизме по отношении к России превосходили своих гонителей из ЦК КПСС! Для многих, кому дали Нобелевскую премию, — И. Бродского, например, да и лично смелого А. Сахарова — русской истории как будто вообще не существовало. Похоже, такие интеллигенты оказались куда больше травмированными тоталитаризмом, чем персонажи Шукшина. Поэтому-то по большому счету деятельность диссидентов, даже их смелость и готовность пострадать за идею оказались в итоге, увы, безблагодатными для России.

Но Солженицын был пронизан поиском духовной преемственности. Ему, православному, была чужда как раз большевистская нигилистическая интерпретация русской истории, но органично осознание религиозно-философских основ истории. Именно в русской истории и жизни Солженицын увидел источник силы и возрождения России и русских как явления мировой истории и культуры. Далекий от прославления архаики, он не идеализировал прошлое, но пытался осмыслить источник как взлетов, так и падений России. Он понял, что новое, нужное, отвечающее на вызовы современности, сможет стать двигателем, лишь вырастая из родной почвы, лишь бережно очищая смыслообразующее ядро русской жизни от грехов и извращений прошлого и настоящего. Это делает Солженицына исполинской фигурой, пережившей вместе с государством все раны и боль этого многострадального века.

Читая сагу «Красное колесо», историк порой видит, какими источниками пользовался автор, а где его ведет историческое чутье, которое рождается лишь у очень эрудированного и вдумчивого исследователя. И за всеми «узлами» — исполинский труд, архивы, фантастический объем литературы, документов, исследований, наброски, выписки. Только историк с опытом написания большой книги способен осознать, какой колоссальный труд стоит за «Красным колесом».

Но главный труд Солженицына — это его внутреннее восхождение. В нем он оставался независимым в своих суждениях, когда не было стороны, на которую можно встать. Ему становилось тесно в скорлупе начального горизонта. Солженицын не побоялся поднять самые острые темы русской и мировой истории. И, связав свои духовные, душевные и интеллектуальные «узлы» в единый мощный узел воли, он не мог оставаться вне России, он жаждал отдать ей все накопленное. Венцом стало его возвращение.

Он не мог проявить малодушие, прекрасно осознавая, что к нему могут отнестись с недоверием, что есть и те, что неоднозначно судят о сыгранной им на Западе роли. Его мужественный отказ от прославления «победы над коммунизмом» в новом падении нации в очередной соблазн на рубеже ХХI века стал выдающимся личным и общественным актом. И это настоящий моральный и мировоззренческий подвиг, подвиг чести и честности перед собой, перед Богом и людьми.

 

Протоиерей Алексий Уминский, настоятель храма Святой Троицы в Хохлах (Москва)

Солженицын — это о воспитании Человека в человеке

Солженицын выбивает из колеи, заставляет меняться. В его творчестве сосредоточено все, что можно почерпнуть из сокровищницы мировой культуры: путь человека и его трагедия, понимание самого себя, лжи и правды, неприятие деспотизма и насилия, способность противостоять ненавистной розни мира сего.

Человек, читая такую великую литературу, меняется внутренне, и если не преображается, то, по крайней мере, задумывается о совершенных поступках, о состоянии собственной души.

Мы все — ученики и воспитанники нашей культуры, но Солженицын — это отдельная веха в истории. Его имя признано во всем мире, причем неслучайно. В процессе чтения Солженицына происходит главное: так необходимое нам воспитание Человека в человеке.

И в этом плане рассказы «Один день Ивана Денисовича», «Матрёнин двор», «Случай на станции Кочетовка» (в другой редакции - “Случай на станции Кречетовка”), романы «Раковый корпус», «В круге первом» для русского читателя особенно значимы.

 

Юрий Кублановский, поэт и публицист

Для меня Солженицын — ключ к пониманию России

Творчество Александра Исаевича сопровождает меня по жизни. Его рассказы, опубликованные в «Новом мире», я прочитал еще мальчишкой, в 15-16 лет. В Рыбинске, где я жил до поступления в МГУ, по рукам среди местных литераторов ходило его самиздатовское «Письмо IV Всесоюзному съезду Союза советских писателей», совершенно меня в ту пору потрясшее…

Солженицын — тот автор, который в значительной степени сформировал мое мировоззрение, мое мирочувствование, а отчасти и мою литературную эстетику.

На днях я перечитывал рассказы Солженицына «Правая кисть» и «Как жаль» — и, честно скажу, у меня в глазах стояли слезы… Это настоящие шедевры русской прозы! К сожалению, они еще недооценены в своем глубинном нравственном содержании.

В его творчестве удивительно сочетается правда и неисчерпаемая душевная энергия. Проникнуть в это, конечно, не просто. Сначала надо прочитать рассказы, которые я упомянул выше, затем — «Матрёнин двор», «Случай на станции Кочетовка». Это сложное творчество, но, как только ты постепенно втянешься в него, оно отблагодарит.

Его эпопея «Красное колесо» должна быть интересна каждому, кто думает о страшной тайне русской революции, а историческое эссе «Размышления над Февральской революцией» я считаю вершиной отечественной публицистики. Каждый прочитавший его, становится зрелее, да и попросту говоря — умней.

Без солженицынского мира, его литературы современный русский человек был бы просто беден. Ни одно из предшествующих произведений не отражало историю нашей страны в двадцатом веке так точно, как это сделал Александр Исаевич. Солженицын — это ключ к пониманию России.

 

Протоиерей Александр Авдюгин

Я пришел к вере благодаря Солженицыну

К Богу я пришел не только через чтение Евангелия, которое в те 80-е годы непросто и найти было, но и благодаря русским классикам, книгам Солженицына, Дудинцева, Аксенова и Шаламова. Они также были моими проводниками к вере. Солженицын начался для меня главами запрещенного «Архипелага ГУЛАГа», посвященными страданиям священников в лагерях. По сути, это было первое свидетельство о стоянии в вере. Затем, уже будучи в армии, прочел удивительную повесть-исповедь «Один день Ивана Денисовича». Эти произведения были запрещены, изъяты из библиотек, но к счастью, Господь дал возможность их прочесть.

Когда читаешь Солженицына, понимаешь, что человек искренен с тобой в каждой строчке. Мысль и дело у Солженицына находятся в соединении, а не как у многих: думает об одном, говорит другое, а делает третье. Часто мы понимаем, когда автор сочиняет, преувеличивает, лукавит. Но в произведениях Солженицына нет двусмысленности. Все, о чем он пишет, — истинно, прожито сердцем.

Солженицын — это прежде всего «Матрёнин двор», «Один день Ивана Денисовича». А двадцать первую главу романа «В круге первом» я знаю почти наизусть. Через эти произведения вы сможете понять, кто такой настоящий Солженицын.

Но не надо начинать знакомство с его творчеством с критики. Лично меня она не волнует. Давно наблюдаю такую закономерность: если человека все хвалят, то, как правило, это не очень хороший и не добрый человек. Хороших обычно ругают — и слава Богу! Хотя добрые мнения о Александре Исаевиче таких корифеев-мастеров русской литературы и искусства, как Анна Ахматова, Андрей Тарковский, Александр Твардовский, многого стоят.

Я знаю, что к Солженицыну сейчас по-разному относятся, но для меня это великий писатель, знаток языка и мастер передавать чувства словом — так может далеко не каждый. Как он писал — никто не пишет: он дал русской литературе новый язык. Солженицын противоречив, но он искренен. И это главное в нем.

 

Сергей Мирошниченко, кинорежиссер

Солженицын как прививка

Я делал три фильма о Солженицыне, а сейчас работаю над четвертым. Но помимо съемок кино, у меня были с ним и личные встречи, разговоры….

Из общения с Солженицыным я усвоил для себя несколько простых вещей. Начну с самого главного: художники делятся на два типа — людей, верующих в Бога, и неверующих. Они создают два совершенно разных направления в искусстве. Как говорил Александр Исаевич, верующий человек — это подмастерье Бога, а человек неверующий — это демиург, который может творить все, что он захочет. Для меня это очень важный момент.

Я часто размышлял и о такой мысли Солженицына, как жизнь не по лжи. Эта мысль не потеряла значимости после краха советской системы. Сегодня мне так же тяжело жить по совести — и в этом главная проблема. Не участвовать в обмане трудно в любое время, ведь в мире почти ничего не меняется. Может измениться экономическая система, но желание власти оказывать бесконтрольное давление на человека будет существовать всегда. В момент, когда власть стремится установить свое господство над народом, все средства для нее хороши, но это уже инструмент дьявола…

Обещавшая на словах хорошие, в общем, вещи, социалистическая система в действительности никому не оставляла пространства для свободы: ни верующим, ни атеистам, ни интеллигенции, ни большевикам — народ сидел в лагерях.

Из рассказов родственников я хорошо знал о том, что происходило в этих лагерях. Но «Один день Ивана Денисовича» для меня — откровение. Главное, что я для себя вынес: насилие над народом, над безвинным человеком, ради которого должно жить государство, — недопустимо!

Меня потряс и язык автора: у меня было ощущение, что я читаю белый стих. Это не просто рассказ о лагерной обстановке — это суровая поэтическая проза.

Произведения Солженицына — как прививка от кори, напоминание, чтобы больше такого не было. Хочу верить, что лидеры государств прочитали Солженицына и не перейдут ту черту, которая превращает общество в тоталитарный военный режим. Надеюсь, что встреча с таким писателем удержит горячие головы в последний момент от непоправимых решений, приводящих к самоуничтожению.

В наших беседах Солженицын заострял внимание еще на одой важной для общества вещи — способности к раскаянию. Уметь раскаиваться за совершенные проступки важно — и особенно для неверующего человека. Если этой способности нет, значит, общество больно духовно и скоро начнет разлагаться. Я очень хотел бы, чтобы больше людей приходило к вере и покаянию, а оставшаяся, не уверовавшая часть была способна на раскаяние.

 

Борис Любимов, ректор Высшего театрального училища им. М. С. Щепкина

Подмастерье в руках Бога

К творчеству Солженицына я потянулся в пятнадцать лет, когда прочитал «Один день Ивана Денисовича», а потом «Матрёнин двор» и «Случай на станции Кочетовка».

Мне было интересно его читать, потому что в каждом произведении я находил что-то новое: Солженицын делился своими открытиями с читателями, писал в разных жанрах, использовал другие повороты событий и характеры героев, а не останавливался на одной лагерной тематике. В сущности, эти произведения задали течение двум лучшим струям в литературе 60-х — 70-х — деревенской и военной прозе.

Одновременно с этим большое и важное значение для меня имел пример личности Солженицына — его невероятная способность преодоления всех жизненных препятствий. Он пережил и социальное давление на себя, и смертельную болезнь.

Отличительным для меня является и отношение Солженицына к одному из своих самых известных произведений — «Архипелагу ГУЛАГу». Он не берет ни копейки за его издание себе, а на вырученные деньги создает фонд в помощь людям, пострадавшим от действий режима в Советском Союзе. Солженицын считал, что это его долг перед казненными людьми.

Но не менее значительным является его автобиографическое произведение «Угодило зернышко межу двух жерновов». Живя в США, он почувствовал, что есть своя неправда как в коммунистическом строе, так и в западной демократии.

В публицистике Солженицын отразил и приход к Богу и Церкви — деликатно и ненавязчиво. Александр Исаевич, как маленький подмастерье в руках Бога, разгадывает Божественный замысел о мире — таковым было его восприятие своей функции в жизни.

Александр Солженицын — экспериментатор, способный создавать как рассказы на полстранички, так и десятитомные эпопеи, например «Красное колесо». Вершина его творчества — «Март Семнадцатого», где, с одной стороны, показан весь трагизм Февральской революции, чего не сделал ни один историк и писатель, а с другой стороны — фарсовая сторона, способность синхронно видеть деяния всех своих персонажей — как вымышленных, так и исторических. Он создал объемную картину того, что тяжело ранило нашу страну во время Октябрьской революции.

Мой внук, читая сегодня Солженицына в свои пятнадцать лет, как когда-то его читал и я, остается в восторге и потрясении. Это очень важно для меня, потому что нынешнее поколение по большей части не знает не только древней истории, но и современной.

 

Подготовила Анастасия Бавинова

 

Читайте также:

«Красное Колесо» Солженицына и «Властелин Колец» Толкин: что общего?

Борис Любимов: философия истории Александра Солженицына

Памяти Ивана Денисовича