Александр и Елена Михайловы: Формула любви — продолжение следует...

Александр и Елена МИХАЙЛОВЫ окончили Высшее театральное училище им. Б.В.Щукина при театре им. Е.Вахтангова. Работали в Центральном детском театре. Александр сыграл в спектаклях “Ромео и Джульетта” (Ромео) в постановке А.Эфроса, “Страдания юного В.” (Эдди), “Алеша” (Алеша). Снялся в фильмах “Михайло Ломоносов”, “Звезда и смерть Хоакина Мурьеты”, “Формула любви” и других.Елена снялась в фильмах “Полеты во сне и наяву”, “Поцелуй”, “И вечный бой…Александра Блока”. Сыграла в спектаклях “Молодая гвардия” (Любовь Шевцова), “Бедность не порок” (Анна Ивановна), “Долгое – долгое детство” (Акйондоз) и других.1987 г. – уход из театра.

1994 г. – начало совместных выступлений с сольными концертами.

1997 г. – окончили Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет: Александр со степенью бакалавра религиоведения, Елена со степенью бакалавра искусств.

Супруги Михайловы – лауреаты I Московского Молодежного фестиваля авторской духовной песни во имя св. Романа Сладкопевца “Исповедь сердца”, награждены медалями прп. Сергия Радонежского II степени и св. благоверного князя Даниила Московского.

Дискография: 1995 г. – “Слава Богу за все!” 1996 г. – “Пойте, детки, Господу” 1998 г. – “Тихая моя Родина” 2003 г. – “Душа грустит о небесах”

В начале путиАлександр: У меня в жизни сложилось так, что уже в шесть лет, я сказал маме: “Хочу быть артистом!”. С двенадцати лет я ходил в театральную студию. Мы занимались фехтованием, пластикой, делали театральные постановки. После этого я легко поступил в театральный институт, потому что был уже неплохо подготовлен. Во время учебы начали поступать предложения из кино. На втором курсе я снялся у Анатолия Эфроса в телевизионном спектакле “Ромео и Джульетта” в роли Ромео. После окончания института была роль Ломоносова в фильме “Михайло Ломоносов”, потом “Формула любви”.

– Александр, “Формула любви”, пожалуй, самая известная Ваша работа. Чем для Вас стала эта роль?

Александр: Я не относился к ней серьезно, как к своим драматическим ролям в театре, ведь “Формула любви” – это комедия. Потом я задумывался, почему фильм оставляет такое светлое впечатление. Ведь Калиостро боролся с Богом, хотел вывести формулу любви и доказать, что человек сильнее Творца. Но в результате получается, что Бог победил. Кстати, у А.Н.Толстого этого нет. Финал, где Калиостро покаялся и сдал себя властям, придумал Григорий Горин. Между прочим, роль Алексея стала для меня автобиографичной. В юности я был очень похож на своего героя, такой же витающий в облаках юноша. Когда прочитал сценарий, понял, что это про меня. В конце фильма мой герой взрослеет, женится, у него начинается новая жизнь. У меня было так же.

По окончании института меня взяли в Центральный детский театр. И все шло хорошо, было много ролей. В театре я встретил Лену. Мы сразу поняли, что внутренне близки, начали много общаться, нам почему-то все время хотелось друг другу выговориться, наверное потому, что у каждого за спиной была уже прожитая часть жизни, были душевные раны.

Елена: Однажды Саша сказал мне, что у него такое смятение на душе, такая тяжесть, он не знает, что с этим делать, хочется с кем-то поговорить, посоветоваться. И я предложила ему пойти к отцу Николаю Ведерникову. Этот батюшка крестил меня, когда мне был двадцать один год. Он мне в свое время очень помог. Тогда было трудное время для верующих. В храмах всех, кто хотел креститься, записывали, потом могли сообщить на работу, поэтому он многих крестил на дому. Для меня встреча с ним – была милость Божия. Потому что он очень внимательно ко всем относился, с каждым он перед крещением внимательно беседовал, выяснял, насколько глубоко это желание, проверял, как мы понимаем, что такое заповеди, нет ли каких-то расхождений с тем, как мы собираемся жить, чтобы это не было формально. Я хочу сказать, что именно благодаря батюшке я уже знала, что такое хорошо и что такое плохо. А Саша был крещен еще в детстве, но ничего о вере не знал. Не знаю почему, я предложила Саше пойти к отцу Николаю. Для меня это было чудом. Представьте себе, совершенно светский юноша, популярный артист – и вдруг идет в церковь. Я очень волновалась.

– Трудно было придти на первую исповедь?

Александр: Скорее всего – нет, ведь я был совершенно не готов к ней. Батюшка меня спросил – в чем вы хотите покаяться, а я не знал, ну в чем мне каяться? И он сказал тогда – вы еще не готовы. И мы просто разговаривали. Я говорил о своей жизни, о своих сложностях, о том, что меня мучает, фактически, это нельзя было назвать исповедью. Но несмотря на это, когда я вышел из храма, я вдруг ощутил, что что-то произошло. Я почувствовал, что это не просто так, как мне раньше казалось – постояли и поговорили два человека. Нет, кто-то еще при нашей беседе присутствовал. И я ощутил это Присутствие, и стал к этому относиться серьезно, стал анализировать, записывать грехи, которые нужно исповедовать.

Елена: Когда мы вышли от отца Николая, Саша сказал – я очень рад, что знаю теперь, куда мне можно придти. И я была счастлива.

Александр: Да, благодаря Лене я пришел в Церковь. Это огромная радость, ощущение такое, что у тебя крылья выросли. Понимаешь, что тебя приняли в совершенно другую жизнь, которой ты раньше не знал и ты обретаешь радость, которую ни с чем нельзя сравнить. Тогда такое было состояние, что хотелось, по слову Евангелия, все раздать и следовать за Христом.

– Обычно вслед за этим приходится как-то переосмысливать свою жизнь...

Александр: Именно здесь произошел первый болезненный момент. Я столкнулся с другим миром, и когда я понял, что это для меня серьезно, одновременно осознал, что с чем-то надо проститься. А именно, со своей сегодняшней жизнью. Это момент очень сложный для любого новоначального. Ты понимаешь, что жил неправильно. Но важно в этот момент не думать, что вся предыдущая жизнь была напрасна. Напротив, она была этапом, ступенью к нынешнему состоянию.

– Многие в такие моменты бросают старые привычки, перестают общаться с друзьями, выбрасывают телевизор…

Александр: Я понял, что надо оставлять грех, а не общение с людьми, не своих друзей. Конечно бывает, что приходит человек в церковь и все забывает. И друзей забыл и дело свое забыл. Отказался. Так делать нельзя. Надо отказаться от греховной деятельности, от друзей, которые тебя склоняют к греху, вот к этому действительно не надо возвращаться. Но в то же время, не надо забывать, что вокруг тебя люди тоже идут к Богу. Возможно, незаметно для тебя. У нас были такие случаи. Друзья, с которыми мы общались, параллельно с нами тоже пришли к вере. И мы начинали общение уже на новом уровне.

Первый выбор

– Но все же театр Вы бросили…

Александр: Мы почувствовали, что тенденция, которая наметилась в то время в театральном искусстве и разгул которой мы увидели в девяностые годы, развращающе действуют на душу человеческую и не соответствуют тому, к чему призывает Церковь. Сначала мы пытались с этим бороться, но очень быстро выяснилось, что мы зависимы. От драматургии, от режиссуры, от роли, которую тебе дают. С внешней стороны – все благополучно, карьера идет вверх, нас снимают, поступают все новые и новые предложения, но ситуация становилась невыносимой.

Елена: Самое страшное, что мы почувствовали – в нашей жизни появилась ложь. Мы работаем в театре, получаем за это зарплату, и мы ведем двойную жизнь. Жизненные принципы одни, а делать приходится совсем другое. В последнее время при распределении ролей Саше доставались то роль убийцы, то самоубийцы. Он отказывался один раз, другой, третий, а потом началось негодование администрации. И у меня тоже настал критический момент. В последней работе, когда постановщик танцев стал ставить хореографию, там были такие движения, что я подумала – вот мой муж придет на это смотреть, и как я буду все это вытворять? Ему же будет просто стыдно за меня.

– А помогли ли вам в принятии вашего решения священники?

Елена: Оказалось, что все батюшки смотрят на работу в театре по-разному. Например один батюшка говорил, что раньше приличные люди с артистами даже за один стол обедать не садились. А другие говорили – используйте сцену как кафедру. И вот в такой раздвоенности мы жили. И мы не понимали, что правильно. Мне было трудно решиться на уход из театра потому, что я тяжело к этому шла. Девочкам было труднее поступить в театральное училище. Но несмотря на то, что у нас конкурс был в 2-3 раза выше, чем в другие вузы, я поступила с первого раза. Четыре года я училась в Щукинском училище, и это тоже было очень трудно. Когда я закончила, у нас были очень выборочные показы по театрам. Некоторых ставили на показ, некоторых не ставили. Особенно старались отстранить от показов москвичек, чтобы мы не создавали конкуренцию иногородним. И я помню, какое это было счастье, когда меня взяли в театр, причем сразу на ведущие роли. Тогда из театра ушла Ирина Муравьева, и меня взяли на ее место. Поэтому я всем этим жила. И когда столкнулась с нравственным выбором, он было очень трудным. Даже когда Саша был внутренне готов уйти из театра, я еще не была готова.

– Почему?

Елена: Я еще не созрела для этого. Мучили мысли: – “А что дальше? Как жить?”.

Также сильное противостояние ощущалось со стороны родителей, потому что мы снимались в кино, играли хорошие роли в театре, и вдруг все, ради чего было положено столько сил, взять и разом бросить? Объяснить что-либо было невозможно. Когда нам звонили с “Мосфильма”, а мы отвечали – мы больше не снимаемся, сюда пожалуйста не звоните, то родители смотрели на нас как на людей немножечко не в себе. Позднее, когда мы все-таки ушли из театра, многие даже перестали с нами общаться, потому что восприняли это как предательство.

И в этом состоянии мы поехали к отцу Иоанну (Крестьянкину) и рассказали ему о своем решении все бросить и уйти из театра. Но батюшка был не сторонник такого пути. Он говорил так – на алтарь Церкви нужно принести завершенное дело. Например, он никогда не благословлял бросать институт. Он сказал: “Ничего не делайте по наитию и желанию, но сообразуясь с реальной обстановкой и своими возможностями. Что вы умеете и есть ли возможность реализовать это умение. На этот вопрос ответьте себе сами. И всякое дело начинайте с молитвы”. И вот тогда, еще работая в театре, мы начали брать уроки вокала и сольфеджио. Мы стали себя готовить для служения в храме. И спустя год у нас появилась почва под ногами. Мы уже могли немного петь. Правда, первые восемь месяцев у нас не было никакой работы.

Александр: Но при этом, уйдя из театра, мы окунулись в другой, совершенно неведомый нам мир, который переборол все. Мы не оглядывались с болью назад, и для нас это была милость Божия. Радость, к которой мы приобщились, она все покрывала. Мы обрели Бога по-настоящему, и это было не умозрительно, это было сутью нашего состояния и мы хотели посвятить себя этому служению. И вот мы попадаем в храм под Москвой – село Гребнево, в хоре которого нужны именно наши голоса – альт и тенор. Мы спели, и нас тут же взяли. В Гребнево жила семья отца Федора Соколова. Когда его назначили настоятелем храма Спасо-Преображения в Тушино, мы перешли за ним. Впоследствии он стал нашим духовником.

И снова сцена

– Почему же Вы решили вновь выйти на сцену?

Елена: Когда мы уходили из театра, то мнение многих батюшек о том, что это греховное дело и все это надо бросать, оно сыграло решающую роль. А когда мы уже ушли и работали в храме, тогда мы увидели, что при храме есть воскресная школа, там ставят спектакли, дети играют белочек, зайчиков, волхвов. Мы увидели, что и в церковной среде это есть. Есть театр, есть постановки, детей водят на детские спектакли, значит это можно, и для нас все стало открываться заново. Сначала мы стали петь песни на праздниках, отец Федор нас просил что-то спеть, и мы пели с радостью. Затем, когда нас стали возить вместе с воскресной школой на Пасхальные и Рождественские праздники в Троице-Сергиеву лавру, то мы всегда пели и видели, что туда приезжают люди с постановками, со спектаклями. Мы уже стали смотреть на это по-другому. Мы поняли, что не театр плох сам по себе, все зависит оттого, как это сделано.

– Как Вы пришли к исполнению духовных песен?

Александр: Во многом нам помог верующий певец и музыкант Владимир Щукин. Он прислуживал в храме и писал песни, прожитые сердцем, близкие нам по духовному восприятию. Мы понимали, зачем мы их поем и о чем. Из авторов нам еще близки иеромонах Роман, матушка Людмила Кононова, Борис Лазарев и другие, классики и современные авторы, мы любим и народные песни. Выбираем то, что нам близко. Чтобы в песне была изюминка.

Елена: А нашу первую духовную песню “Ночь тиха над Палестиной” нам привезла из монастыря подруга, регент, она смогла ее записать по голосам. Это было в 1988 году. И постепенно от друзей, знакомых стали приходить и другие песни. Семья отца Федора Соколова дала нам целый дореволюционный сборник песен, которые потом вошли в нашу первую кассету “Слава Богу за все”. Кассета появилась так: в наш храм приезжал Святейший Патриарх Алексий II и однажды, на храмовый праздник, батюшка предложил нам спеть перед Святейшим. Мы очень волновались, но спели. И Патриарху понравилось! Он даже попросил нас записать кассету для него. Вот такое получилось двойное благословение.

Второй выбор

– Как удается совмещать службу в храме и творчество?

Елена: Нам опять пришлось выбирать, потому что невозможно одновременно быть регентом и гастролировать. Скажу честно, для меня гораздо болезненнее было бросить регентское дело и вернуться на сцену, нежели уйти из театра в церковный хор. Потому что, когда после учебы в Щукинском училище я поступила в театр, на это были затрачены огромные усилия. Но мне тогда был двадцать один год. А потом я с нуля осваиваю новую профессию, заканчиваю Свято-Тихоновский богословский институт по классу регентского дела, это же было семь лет напряженнейшего труда. И когда после этого мы опять попадаем в ситуацию выбора, это было очень тяжело.

– Разве нельзя было совмещать регентство и гастроли? Сейчас все “крутятся”, а актерам это и подавно не в новинку. Есть работа в театре, а есть побочный заработок – съемки, гастроли, спектакли…

Елена: Нельзя. Мы не можем ничего делать поверхностно. У нас были хорошие учителя, которые всегда учили нас делать все тщательно и не халтурить. Поэтому для меня было невозможно придти в храм, кое-как отмахать руками, а на следующий день ехать на гастроли. Я не получала удовлетворения от своей работы. И покойный отец Федор говорил: “Как сказано? Проклят делающий свое дело с небрежением”. Я заметила, что даже если мы не прорепетируем накануне выступления все наши песни, то на пятьдесят процентов, не получится их исполнить хорошо. Даже если мы не ошибемся, то придется думать, что вот сейчас что-то забудешь и от этого не получится спеть с полной отдачей. То же самое с регентским делом. По окончании Свято-Тихоновского института меня уже приглашали главным регентом в один храм. Но отец Иоанн (Крестьянкин) мне сказал – если быть главным регентом, надо бросить все, и вашу с Сашей певческую деятельность оставить. Он благословил нас на творчество. И Господь так устроил, что я была вторым регентом, и на это меня хватало до поры до времени. Но нас стали много приглашать на гастроли. Я поняла, что у меня не хватает физических сил.

– И тогда вы решили оставить регентство?

Елена: Это было очень болезненно. Мы вернулись с гастролей, а на следующее утро нужно было проводить службу в храме. Я чуть в обморок не упала на службе. Мои певчие девочки говорят – что с вами такое? А я чувствую, что у меня все поплыло, я прилегла на диванчик, Саша стал измерять мне давление, а впереди еще венчание. И я пришла в себя, поем на венчании, а я только и думаю – как бы мне не упасть и не испортить молодым праздник. После этого я долго восстанавливалась, пошла по врачам. И один врач мне сказал – вы настолько сильно выкладываетесь, что вам не хватает сил и нужно уменьшать нагрузку. Ведь службу провести – это тоже не просто. Одно дело ты просто поешь в хоре, а другое дело – регент. Ты стоишь, как у штурвала корабля, и напряжение неимоверное.

Александр: И потом регент – это во многом администратор. Ты должен всех обзвонить, чтобы все пришли. А ведь накануне службы может кто-то позвонить и сказать, что заболел, не придет, его срочно надо кем-то заменить, и это тоже большая нервная нагрузка.

Мы стали думать, что делать. Когда мы только начинали петь, в церкви была большая нехватка людей. Сейчас ситуация изменилась. Столько регентских школ, отделений церковного пения. В принципе, если мы уйдем, нас найдется кому заменить. А как певчие мы поем в храме по-прежнему.

– А почему у Вас родилось желание сделать еще и спектакль?

Александр: Мы начали петь духовные песни. И нам в какой-то момент показалось мало певческого языка, чтобы высказать все, что сейчас нас волнует. Мы почувствовали, что нужно воспользоваться языком драматургии.

Но форма, в которой мы стали работать, она несколько отличается от обычного театра. Я говорю о спектакле “Пропала совесть” по сказке М.Е. Салтыкова-Щедрина. Нам помогала его поставить талантливый режиссер, профессор Щукинского училища Марианна Тер-Захарова. У нас родился такой ход, когда мы стараемся не убирать текст автора. Это больше похоже не на спектакль в традиционном его виде, а на рассказ в лицах. Например, бывают сцены, когда один из нас играет того или иного персонажа, но потом он поворачивается лицом к зрителю и поясняет свои действия авторским текстом. Это помогает достичь некоей отстраненности.

Многие считали, что текст Салтыкова-Щедрина – это архаика, но когда мы начали этот спектакль показывать, люди были поражены. Сначала говорили: “Какой язык!”, а немного подумав, добавляли: “А ведь ничего не изменилось!”

– Что вы хотели сказать своим спектаклем?

Елена: Для нас главное – нравственные принципы. В спектакле “Пропала совесть” о вере впрямую ничего не говорится. Но понятие совести – духовное, это голос Божий в человеке. Совесть есть у каждого, но далеко не каждый хочет ее слушать. Об этом и спектакль, там все герои пытаются избавиться от совести, передают ее друг другу. Но финал все же светлый, полный надежды. “Маленькое дитя” – вот кто может принять совесть в свое сердце и вырасти настоящим человеком…

– Получается, что годы, проведенные в Щукинском училище, в театре и кино, не были напрасными…

Елена: Не пропало то, что было наработано – багаж всей предыдущей жизни. И потом мы смогли, с одной стороны, приобрести новую профессию, а с другой – остаться в сфере искусства. Мы смогли обрести себя на другом уровне. Например, раньше я играла на гитаре, но я не слышала, что у меня расстроена струна. А когда я стала заниматься регентским делом, я научилась слышать. И сейчас, когда при записи песен мы стали привлекать других музыкантов, я уже стала слышать гармонию, где флейта недотягивает, где гитара лишнюю секунду добавляет. Я научилась отличать гармонию светских песен от церковной гармонии, поняла, что такое лад церковного пения. Я стала слышать интервалы, которые хороши для современной эстрады, но неприемлемы в духовных песнях.

Александр: Ничто не было напрасным в нашей жизни. Я считаю, что это время, после ухода из театра, было периодом набора чего-то уже совсем другого. Оно было нам нужно для того, чтобы потом выйти на исполнение духовных песен, на наш спектакль, совсем с другим внутренним багажом, другой внутренней наполненностью. Это большая милость Божия к нам. И тот жизненный путь, который мы прошли, то, что мы получили богословское образование, наложило колоссальный отпечаток на нашу дальнейшую деятельность, на наше творчество и на всю нашу жизнь.