5 историй о ситуациях, когда мужество перестает быть просто словом

Константин Ольховой, врач

Когда мне предложили вспомнить ситуацию, которая потребовала от меня мужества, я задумался. Я не ходил на пулемет, не разминировал здания, я даже не был на войне. Уместно ли мне в наше непростое время говорить о мужестве?

С другой стороны, мужество проявляется в ситуациях, когда тебе очень страшно, невыносимо страшно, но ты, несмотря на страх, делаешь свое дело.

Я служил в Советской армии во времена холодной войны. Служил на командном пункте ПВО. Уже разворачивалась перестройка, все кричали, что кругом друзья, но… Но несколько раз в неделю нас поднимали по тревоге: к границе шли американские стратегические ядерные бомбардировщики.

И это было страшно. Очень страшно именно потому, что до последней секунды ты не знал: отвернут или не отвернут? Что это: просто тренировки американских летчиков или начало атомной войны?

И вот ты выполняешь свою работу, а они летят. И тебе очень страшно, но ты не можешь отдаться этому страху, ты должен работать свою работу, ты должен вместе со всеми вести эти самолеты, координировать работу ракет ПВО, обеспечивать связь. И ты продолжаешь это делать.

А потом самолеты разворачиваются и летят обратно на свой Гуам, и дают отбой тревоги. И ты вместе со всеми идешь в курилку, куришь и травишь анекдоты. И вы сидите, стоите и смеетесь. А где-то глубоко внутри думаете: как хорошо, что они отвернули, что не поступила команда о старте межконтинентальных баллистических ракет, что…

И при этом ты понимаешь, что через час, или через день, или через неделю, но обязательно тебя опять сдернет рев тревожного колокола, опять вспыхнет надпись «тревога», ты опять прибежишь на свой боевой пост… И опять будет очень страшно от этой грани катастрофы. И опять ты будешь не паниковать, а просто делать свое дело. Не вспоминая высокие слова о долге, чести и мужестве. Просто делать свое дело. Может, это и есть мужество?

С тех пор прошло уже больше тридцати пяти лет, но мне кажется, что во многих жизненных ситуациях мне очень-очень помогал опыт того мальчишки-солдата, на которого летели атомные бомбардировщики, а он просто делал свое дело.

Василий Амоскин, участник СВО

У меня нет ни медалей, ни каких-то особых заслуг. Близкие говорят про меня: «Герой». Но сам я так не считаю. В зоне СВО я находился недолго и не в самых горячих точках. Заботился о своих подопечных, гуманитаркой занимался. Но в этом нет ничего героического. Это нормально.

Очень хорошо помню, что в военкомат меня вызывали днем 23 февраля 2022 года. Мама и жена, ничего не зная, готовили к вечеру праздничный стол. Отметить хотели мужской праздник. Но… не случилось посиделок за столом. Я пришел и сказал: «Уезжаю по призыву».

Как офицера (после военной кафедры), меня назначили командиром взвода. В помощники дали кадрового военного в отставке. Я обрадовался, что рядом будет человек с опытом, потому как сам только на сборах был, да и то пару раз. Только вот рано я радовался. Спустя пару дней помощник мой скоропостижно скончался. И именно тогда мне стало окончательно ясно: это не институтские сборы, все очень серьезно.

В самом конце февраля, под проливным дождем, мы отправились в Херсон. Только разбили палаточный лагерь, — грянули морозы. Но ничего: костры разводили, грелись… выдержали. Через две недели нам дали приказ на прорыв в районе Николаева. Там нас ждала засада: «айдаровцы». Мы приняли бой, хотя они нас по всем статьям превосходили. Колонну нашу разбили. Мы с ребятами успели выпрыгнуть из своего КАМАЗа. Только выпрыгнули — он тут же разлетелся на куски от прямого попадания снаряда. А вот командиру нашему спастись не удалось: погиб он. Трое офицеров, включая меня, взяли командование на себя. И приняли решение: отходить, чтобы спасти солдат.

Для переправы раненых нужно было удерживать мост. И мы удерживали его силами 22 человек почти сутки. Что на самом деле просто чудо. У «Айдара» был огромный перевес сил. Когда закончили переправу, я почувствовал… нереальную радость. Радость от того, что рядом были ребята, которые не растерялись, не разбежались от страха. Рядом с которыми тебе не о чем волноваться: всегда прикроют.

На следующий день прибежали местные мальчишки с криками: «Айдаровские танки идут!». Началась еще одна атака по нашему расположению. Точнее, по его остаткам. Мы долго пробирались к своим, в Киселевку. Шли какими-то полями, болотами, насыпями… Но в конце концов пришли. И увидели, как наши «птички» полетели «клевать» врага.

Если честно, я никогда не рассуждал о героизме, мужестве. В конкретной ситуации делал то, что считал правильным здесь и сейчас. Потом, конечно, думал о том, что произошло. Много думал о погибших парнях, о смерти… особенно когда забирали тела погибших и мне приходилось их опознавать. Я считаю, что герои — те, кто погиб. И почести нужно им воздавать. Жалко, что не услышат они ничего…

Сергей Валюгин, учитель

Моя история о мужестве, история учителя, конечно, связана с детьми. Как-то весной отправились мы с ребятами из 6-го и 7-го классов в поход по Подмосковью. Организовала все туристическая компания: разработала маршрут, дала проводника. Путь нам предстоял долгий: около 15 километров.

И вот идем мы по лесу, любуемся природой. И вдруг… проводник встает, как вкопанный, со словами: «Ой, а здесь на карте обозначен мост». Да, да. На карте-то он был обозначен, но в реальности… отсутствовал.

Дети к тому моменту уже подустали: больше 10 километров прошли. Путь назад был ну самым крайним вариантом. Идти вперед до следующего моста — тоже плюс 6 километров к маршруту. Да и уверенности в том, что мост этот точно существует, у нас уже не было. Все растерялись: и проводник, и сопровождающие.

Вдруг чуть поодаль я заметил дерево, которое упало так, что образовался как бы мостик с одного берега реки на другой. Прямо кадр из фильма про Индиану Джонса. Подхожу я ближе и вижу: рядом лежит еще одно дерево: поменьше. «Вот он, наш шанс перебраться на ту сторону. По большому дереву можно идти, а за маленькое — держаться», — пронеслось у меня в голове.

Предстояло озвучить эту идею детям. Чувствовал я себя не сказать, чтобы спокойно. Конечно, в безопасности переправы по дереву я был абсолютно уверен. Река мелкая: даже если упадешь, разве что промокнешь. У меня, однако, как у ответственного за детей, в этом случае были бы очень большие проблемы. Но еще мне было ясно, что многокилометровый марш-бросок ребятам вряд ли по силам. 

В конце концов я решился: предложил использовать дерево в качестве моста. Очень важно здесь было так об этом сказать, чтобы дети поверили мне. Чтобы ни один мой мускул не дрогнул, чтобы во взгляде была уверенность. Чтобы не было у ребят ни малейшего шанса заметить, что мне тоже, в общем-то, страшно. И… каким-то образом мне удалось это сделать.

Дети поверили, что переправиться через реку по дереву — абсолютно нормальная история. А главное, нашли в себе силы пройти по этому дереву. Хотя каждый боялся: кто-то больше, кто-то меньше. Некоторых пришлось вести буквально за руку, страховать каждый шаг. Но все справились.

Конечно, я сказал им, что они молодцы, что проявили мужество. И именно в тот момент понял, что мужество не отсутствие страха, как я думал раньше. Мужество — это когда ты боишься, но преодолеваешь свой страх в имя чего-то то большего. Во имя общего дела, например.

Александр Ананьев, радиоведущий

Как по мне, в профессии журналиста-радиоведущего мужества еще меньше, чем прыгучести у панды: эволюцией не заложено… за ненадобностью. Сидеть на стуле попой и говорить ртом — много отваги не надо. Наверняка в жизни радиоведущих тоже есть место для подвига. Но место это они ловко обходят стороной.

Самый страшный кошмар ди-джея: он сидит в прямом эфире за пультом, лампа «on air» горит красным, а в эфире — тишина. Помню, однажды в студии отключилось все, кроме микрофона. И пришлось полчаса рассказывать истории из жизни в ожидании дежурного техника. Еще помню, как у меня от ужаса желудок проваливался в носки, когда я шел брать интервью у Стинга и Милен Фармер. Много чего было, а мужества в том было мало. Но... 

Одна история все же заставила меня переступить через свою трусость и оставила царапину на душе. Когда-то давно я работал ведущим утреннего шоу на одной популярной радиостанции. Многого там от меня не требовалось: «весело» говорить веселее, «бодро» — бодрее, и не опаздывать на эфир к половине седьмого утра. И вот как-то раз в угаре бодрого утреннего веселья я зацепился за новость: некий ученый заявил о том, что в мультивселенной обитают не только люди, но и инопланетяне. А знакомство с ними — это всего лишь вопрос времени. 

Статья сопровождалась фотографией человека с искаженным лицом. И я минут десять саркастично и зло потешался в прямом эфире над этим чудаком: мол, да с таким лицом и инопланетян не надо, да с таким лицом он их видит, поди, по три раза на дню. И вообще: британским ученым заняться, что ли, нечем? Самое ужасное, что в тот момент сам себе я казался образцом остроумия. Имя этого ученого я, конечно же, тоже произнес: «Стивен Хокинг». 

После эфира кто-то из коллег вскользь заметил, что вот про Стивена Хокинга так говорить, пожалуй, не стоило. Я удивился. И, вернувшись домой, до глубокой ночи читал о том, кто же это такой. И с каждой прочитанной страницей мне становилось все хуже и хуже. Оказывается, это не только гений науки, но и тяжело больной человек. Оказывается, это герой, который волей и умом победил свою немощь. И оказывается — о ужас! — все в мире знают, кто такой Стивен Хокинг. Все, кроме меня. 

На следующее утро я приехал на эфир с черными кругами под глазами и грустным лицом. Мне очень не хотелось этого делать. Я придумал восемь причин, почему этого делать не надо. Мне было стыдно так, что тошнило. Мне было безумно тяжело. Но… я всё же нашел в себе силы поступить по-мужски: извиниться в прямом эфире.

В этом, конечно, нет настоящего мужества: мужества мужчины, который, отвергнув себя, не задумываясь, меняет свою жизнь на жизнь незнакомого человека. Однако… даже у панд и радиоведущих бывают в жизни вызовы и падения, которые запоминаются навсегда.

Отец Василий Гелеван, священник

В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершен в любви (1 Ин 4:18). 

Это страшно: смотреть в ночное небо, видеть мерцающую точку спутника и понимать, что за каждым твоим шагом сейчас следят. Это страшно: темной малороссийской ночью идти по лесу в окрестностях городка Сватово, надеясь, что не наступишь на мину.

А еще бывают моменты, когда некогда размышлять: страшно, не страшно. Есть задача, и есть твердое понимание, что ее надо решить. 

Мне нужно было приехать к бойцам штурмового отряда. Их командир накануне подорвался на мине. Ночью с дрона сбросили мины, и он подорвался прямо в трех метрах от выхода из блиндажа. Я приехал поддержать ребят.

Нужна ли им, бойцам, поддержка священника? Просто посмотрев на них, не скажешь, что нужна. Все, как один, мужественны и отважны. Но я ставлю себя на их место и понимаю, как им непросто. Любому человек было бы страшно в такой ситуации. Им, хоть они вида не подают, тоже страшно. И само присутствие пастыря может их укрепить, помочь справиться с собой.

Мужество начинается там, где человек переступает через свои страхи. Мужественный человек, когда его страна истекает кровью, не будет ходить по улицам города и делать вид, что это не его история.

Пастырь же — тот, кто должен быть всем для всех. Ему нужно заслужить уважение солдат? Самый короткий путь к этому — прожить с ними день, а уж потом рассказывать им о Боге, причащать их.

В ту ночь, когда я приехал к бойцам-штурмовикам, в блиндаже было только одно свободное место для сна: место погибшего командира. Я лежал на нем и долго молился о душе воина, сложившего голову.

Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин 15:3).

Подготовила Анна Медведева