Заведует библиотекой Уфимской Крестовоздвиженской церкви, частью этой библиотеки является Епархиальная библиотека для студентов-заочников духовных учебных заведений.
Это было в 90-х годах в Уфе. Я шла из Пантелеимоновской церкви, когда ко мне подлетела художница Лена, ее лицо сияло в ореоле светлых кудрей:
— Что мне рассказали о нашем храме! Здесь место было намоленное давно. И у нас чудо случилось!
— Какое чудо?
— У папы были головные боли, сделали снимки, послали его на операцию, а мне надо было ехать в Петербург на выставку от нашей мастерской «Горлица», я говорю ему: «Папа! Дождись меня, мы поищем хорошего врача-хирурга», а сама в Петербурге после рабочего дня — в часовню к Ксенюшке просить и плакать: где я возьму врача, что делать? На обратном пути в поезде разговорилась с седым соседом, все ему рассказала, а он мне: «Я — хирург, бывший военврач, приноси снимки, посмотрим». Ксенюшка помогла! Он сказал, что папе не надо операцию делать. И я ему про наш храм рассказала, а он мне: «Церковь — в здании бывшей насосной станции? Там же молился монах еще в начале 50-х».
— Какой монах?
— Отец Михаил, я его помню. И хирург рассказал мне о нем, можешь его расспросить сама, ты ведь записываешь рассказы о Церкви.
Она дала мне номер телефона врача. И вскоре я уже была в Шакше и сидела с диктофоном перед хирургом Евгением Александровичем Алалыкиным.
Вот его рассказ о том монахе:
«Моя бабушка была лишенкой (то есть лишенной избирательных прав, не имеющей права на пенсию и постоянную, квалифицированную работу. Лишенцы дискриминировались советской властью по политическим, экономическим, религиозным мотивам. — Прим. авт.]. Учитель по образованию, она после войны работала сторожем на насосной станции, бывшей на месте нынешнего уфимского Пантелеимоновского храма. Она была по-настоящему религиозная женщина, и я считаю, что ею много в меня было вложено нормальных мыслей. Я тоже верующий человек. Вера человека чище делает.
Я ребенком постоянно находился около нее, на насосной станции.
Где-то в 1951 году, помню, на насосную станцию пришел работать монах. Его так и называли — монах, отец Михаил. Говорили, что он был репрессирован и долго сидел. Ходил он, соответственно сану, в длинном платье таком, в подряснике, в кирзовых сапогах, волосы заплетал в косичку…
Водители, которые оборудование привозили, называли его «жеребячье сословие», издевались так.
А он очень спокойный был, исключительно чистый, опрятный всегда, аккуратно расчесывал бороду. Лысоватый такой, среднего роста, ласковый. Доброта от него прямо-таки исходила.
Меня увидит, всегда погладит по голове, сядет со мной и начинает рассказывать из Библии — сейчас такие книги есть, «Библейские истории для детей», вот эти истории он мне и рассказывал.
Читайте также:
Три пронзительные реальные истории из жизни церковной кошки
У него ласковый был такой, вьющийся голос, с интонациями, акцентами, добрый голос.
Он хорошо пел. Голос — не баритон, альт, скорее всего. Они вместе с моей бабушкой пели псалмы. Он звал ее «сестрица Варварушка», ее Варварой звали.
Где они пели псалмы? На насосной станции со стороны улицы Маяковского был вход (как и сейчас), направо шел коридор, там были трубы, а внизу было очень много воды, глубоко, ее закрывали. Меня не пускали туда, но детское любопытство заставляло смотреть — там были трапы такие из прессованного железа, ограждения и перила. И вот они уходили туда, икону ставили в том помещении, под шум работающих насосов пели псалмы и, стоя на коленях, молились.
Мне запомнились его кирзовые сапоги с подвернутыми голенищами, сзади, когда отец Михаил стоял на коленях, из-под подрясника у него были видны брюки из черного железнодорожного сукна.
У него такая шапка была, скуфья, и когда он молился, то снимал ее, то надевал снова. И крест был большой.
И еще вот куда он уходил молиться — за дежуркой, где машинисты сидели, следующая по правую сторону комната, там запчасти хранились, узлы, детали насосов, и вот там был чистый угол, судя по всему, на восток.
— Это же, получается, на месте нынешнего клироса или алтаря!
— Наверно. Когда я узнал, что на месте насосной станции церковь будет, мне пришла в голову мысль, что просто так ничего не бывает. Место ведь намоленное. Бог приводит в такие места.
Он и по ночам молился. И я точно знаю, что были дни, когда он совершенно ничего не ел, а только пил воду. И если ему что-то предлагали, питание-то хоть скудное, но было, то он не брал.
Вокруг насосной cтанции было картофельное поле, домов еще не было, стоял только кинотеатр «Победа». К нему люди шли. У нас забор был из колючей проволоки. На территорию к нам не пускали. И вот к забору по двое, по трое с лопатами подходили люди, у нас рыбинские были, эвакуированные, и он с ними через забор разговаривал и, судя по всему, он их исповедовал, тогда-то я детским умом это не понимал. Он благословлял их крестом, и они крест этот через забор целовали.
И мне бабушка говорила: «Иди, поцелуй крест». Не помню уж, целовал я его или не целовал.
К нему приезжали другие священники или монахи. Он здесь большую проповедническую работу вел…
А потом, после смерти Сталина в 1953-м, где-то в начале июня он незаметно ушел. Я учился тогда в первом классе.
Моя мама всегда его вспоминала очень добро. Она тоже православной была, но наш отец был начальник, и нельзя было говорить об этом, притесняли.
Я — отставной офицер, был начальником полевого госпиталя в Германии, служил на Дальнем Востоке, дважды — в Афганистане. Я дважды Богу обязан жизнью, дважды умирал в госпитале, а молитва меня спасала, та молитва, которой меня научила бабушка в этой насосной: «Богородице Дево, радуйся»…
Я верующий человек, и меня никто уже не переубедит, я на любые муки пойду: Бог есть.
Через несколько дней я увидела Алалыкина у нас в церковной ограде, он носился вокруг храма вместе с отцом Валерием, потом с ним вместе прошел в алтарь, и я услышала его изумленный голос: «Похоже, что вот на этом месте он и молился, отец Михаил».
***
Прошли годы, я пробовала выяснять фамилию и судьбу иеромонаха Михаила. В архивах я не нашла материалов об этой насосной станции. В списках уфимского духовенства в 1950-е годы он не значился. Вероятно, он отбывал ссылку в Уфе и после освобождения уехал из нашей епархии. Я вскоре стала работать в другом храме и среди многих обязанностей позабыла о старой пленке записи. И вот, с большим опозданием, я выполняю то, что должна была записать давно о замечательных людях сурового времени.
И может быть, кто-то откликнется и дополнит мой рассказ об отце Михаиле?
