Павел КРЮЧКОВ

Заместитель главного редактора, заведующий отдела поэзии журнала «Новый мир».

Когда приходится рассказывать о писательской работе, Юрий Кублановский обычно говорит о твердом и заветном желании - как можно лучше выполнить свой литературный долг, наиболее полно реализовать поэтическое дарование, не обращая внимания ни на какие соблазны. Он любит вспоминать слова Евгения Баратынского о том, что поэзия есть задание, которое следует выполнить как можно лучше. "...Ибо наша словесная вязь неотмирна и сама по себе" - написал он в одном давнем стихотворении.

Есть нити, тайные пока. Поэзия Юрия Кублановского

Кублановский начинал как авангардист, считая, что противостоять официальной советской поэзии можно только на нетрадиционных путях. Еще в середине 60-х, приехав в столицу из провинциального Рыбинска, он участвовал в создании первого неформального поэтического объединения и активно печатался в "самиздате". Закончив университет, работал экскурсоводом на Соловках и в Мураново. Он всегда жадно и много читал, в том числе труды русских религиозных философов начала прошлого века, которые серьезно повлияли на мировоззрение молодого поэта. Постепенно сложилась и личная поэтическая задача, которой поэт верен и по сей день. Он обозначает ее, как новизну в каноне, беря за образец русские иконы, "которые вроде все и похожи, и, вместе с тем, совершенно своеобычны".

Судьба поэта и публициста Юрия Кублановского богата и драматичными, и счастливыми событиями: он пережил вынужденную политическую эмиграцию, много путешествовал по миру, первым из уехавших вернулся в Отечество. Все эти годы он верен дорогой его сердцу идее служения. "Это поэт, способный говорить о государственной истории как лирик и о личном смятении тоном гражданина", - написал в послесловии к одной из его книг Иосиф Бродский.

Сегодня Юрий Кублановский заведует отделом поэзии в журнале "Новый мир". Как и в молодые годы, он часто ездит по России, охотно выступая с чтением стихов во многих провинциальных городах. "Творчество - это ведь не только богатая фантазия, которую ты реализуешь - это воображение, укорененное в реальной жизни..."

***

Когда не то чтобы бессильное,

зарапортовываясь снова,

берусь замуровать двужильное

в столбец лирическое слово,

когда ему в простосердечии

и впрямь я отдал всё до нитки,

обожествив глагол, наречие

и существительные слитки,

и вот не знаю сам, зачем спешу

по их же лаве,

как говорят спортсмены, к финишу,

верней, к неброской переправе

расслышат ли меня

заречные

ракиты в хмари предрассветной

и кот, от нас на веки вечные

ушедший на неделе Светлой,

и над ржавеющими крышами

неведомо с какого света,

невесть, кого опередившая

в прогале хвойных крон комета?

14 апреля 1997

***

Отчаянный холод в мертвом заводе, пустые стены и бушующий ветер, врывающийся в разбитые стекла окон. Жизнь замерла. Доносятся тревожные крики чаек. И всем существом ощущаю ничтожество человека, его дел, его усилий. Из последнего письма отца Павла Флоренского с Соловков (4 июня 1937)

Волны падают - стена за стеной

под полярной раскаленной луной.

За вскипающею зыбью вдали

близок край не ставшей отчей земли:

соловецкий островной карантин,

где Флоренский добывал желатин,

в сальном ватнике на рыбьем меху

в продуваемом ветрами цеху.

Там на визг срываться чайкам легко,

ибо, каркая, берут высоко

из-за пайки по-над массой морской

искушающие крестной тоской.

Всё ничтожество усилий и дел

человеческих, включая расстрел,

и отчаянные холод и мрак,

пронизавшие завод и барак,

хоть окрест, кажись, эон и иной,

остаются посегодня со мной.

Грех роптать, когда вдвойне повезло:

ни застенка, ни войны. Только зло,

причиненное в избытке отцу,

больно хлещет и теперь по лицу.

Преклонение, смятение, боль

продолжая перемалывать в соль,

в неуступчивой груди колотьба

гонит в рай на дармовые хлеба.

Распахну окно, за рамы держась,

крикну: "Отче!" - и замру, торопясь

сосчитать, как много канет в ответ

световых непродолжительных лет.

1999

***

Как по знаку срываются с крон

в ближнем Страхове - бедном поселке

нешумливые стаи ворон,

словно брошены тучам вдогон

вверх скуфейки, ермолки...

Третий год притекаю сюда,

ветеран, незадачливый воин,

тот, что брал и сдавал города,

в холода отдышаться у дымных промоин.

У твоих полыней, омутов

и ракит я ветшать не готов.

Для Второго пришествия тут,

для какой-то невиданной цели

уже прибраны хлев и закут

со снежком, залетающим в щели.

В темноте родового гнезда

Ты со мною на вы: - Вы не спите?

Нет, не сплю: дожидаюсь, когда

над некрепкою кровлей звезда

вдруг проклюнется в мутном зените.

2004

Встреча

Б. Михайлову

Когда в мильонной гидре дня

узнаю по биенью сердца

в ответ узнавшего меня

молчальника-единоверца,

ничем ему не покажу,

что рад и верен нашей встрече,

губами только задрожу

да поскорей ссутулю плечи...

Не потому что я боюсь:

вдруг этим что-нибудь нарушу?

А потому что я - вернусь

и обрету родную душу.

Не зря Всевышнего рука

кладет клеймо на нас убогих:

есть нити, тайные пока,

уже связующие многих.

1976

1
0
Сохранить
Поделиться: