«Все читатели давно уже перешли в интернет»; «бумажные журналы никто давно не читает», — годами слышу и читаю слова-заклинания. А параллельно отвечаю на письма из русской провинции. Откуда просьбы помочь с получением «бумажного» «Фомы» звучат в виде стона или вопля. Но этот стон и вопль — кому ж кроме нас он интересен? Тем более из тех, кто пишет про «всех» и «никого»?..
Эти словечки меня всё больше тревожат: что это за «все» и «никто»? Они же повсюду! От: «Все давно перешли на “айос”» (альтернативный вариант — на «андроид». Но тоже — все); до: «Никто не верит церковникам».
Дорогие, объясните мне: а кто такие эти «все»? И что означает слово «никто»?
Быть может, «все» — это пятьдесят или сто (или даже тысяча!) моих «френдов» плюс два-три деятеля, которых лично я уважаю? Допустим. Но кто же тогда, по-вашему, те «все», которые — «все остальные»?..
Или, например, то же словосочетание «креативный класс». Писатель Минаев в свое время успел «удивиться»: с каких пор у нас столько творцов, чтоб целый класс набрался? И как понять, отчего клерк в московской конторе — «креатив», а библиограф из Воткинска — нет? Потому ли, что у последнего вопрос не в том, сменить ли свой нетбук на планшет, а в том, как выбить для библиотеки новые книжки? Которые не поступали с прошлого века?..
Тогда и в самом деле: эти «скучные» люди никак не могут относиться к «креативному классу».
Не «торкает» такая история, а значит как бы и нет ее. Газета — это скучно, напоминает про времена шести соток с дощатой будочкой у забора. А значит, «никто» уже не читает газет. И делают их лишь лузеры и для лузеров. Кстати, после слова «бюджетник» в мозгу то же самое: «лузер» — и образ старой училки из фильма «Чучело» (если кто еще помнит эту ленту)… Будто речь о каких-то неандертальцах, которые завтра вымрут. А раз вымрут, зачем думать об их проблемах?..
Оговорюсь: то, что мир меняется, понятно всякому. И полиграфисты не настолько глупы, чтобы не понимать значения электронных форматов, которые меняют традиционный массмедийный ландшафт. Но хорошее знание этой ситуации убеждает полиграфиста не в том, что «бумагу» заменит, как говорилось в фильме «Москва слезам не верит», «одно сплошное телевидение».
Это было и остается пустословием. На деле произойдет очередное перераспределение форматов, в котором полиграфия изменит свою роль. Но, безусловно, останется. Причем отнюдь не в качестве маргинального довеска к электронным ресурсам.
Точно так же обстоит дело и со служащими людьми: от священников и офицеров до учителей с врачами, водителями общественного транспорта и т. д. и т. п. Они не вымрут и никуда не денутся. Несмотря на то, что их роль и облик неизбежно станут иными.
Но в моде сейчас конструкции несложные. И сохранять внимательное и серьезное отношение к «непрогрессивному» не так просто в нынешней обстановке. Но — необходимо!
«Креативный класс» сейчас претендует на право назваться «совестью нации», олицетворением наиважнейших сил, которые несут ответственность за происходящее. Но в этой нашей среде появилась почти незамеченная опасность: сугубо виртуальное представление о мире живых людей. Отсутствие интереса к тем, кто не выходит на ту или другую площадь и не умеет обсудить проблему Путина или «айпада»…
Когда-то интеллигенция ходила в народ и плакала над участью русского крестьянства. Как историк по образованию, я (глядя на нынешнюю нашу ситуацию) начинаю прежнему русскому крестьянину в чем-то даже завидовать. О нем — думали! О его участи проливали слезы! Ради него получали пулю, петлю или каторгу… К нему — «шли в народ»…
А сейчас, скажите, кто (кроме наших батюшек) идет в народ, если не считать народом группу своих друзей по твиттеру?..
Если все труженики, от водителей трамваев до врачей и учителей, одновременно перестанут трудиться, весь виртуальный мир рухнет. Но кому интересно об этом думать?
Непринятие человека становится спокойным и — тотальным. Оно и в самой «креативной сфере» сплошь и рядом. В чем-то это сродни убийству. Иногда вижу, как убивают и меня или кого-то из моих друзей. В каком-нибудь блоге, где по наивности задал вопрос или возразил. А хозяину не надо, чтобы возражали. И смотришь, как тебя отбраковывают. Абортируют. С такой уверенностью и снобизмом, что ты действительно чувствуешь себя мертвецом в глазах этого человека. И начинаешь верить, что в сети действительно живут только «свои». А я или мой друг, если он посмел иметь иную точку зрения — «никто».
«Свои», живые — и «никто», мертвые. Происходит скатывание к тому человекоубийству, о котором говорил Христос в Нагорной проповеди. Вы слышали, что сказано древним: не убивай, кто же убьет, подлежит суду. А Я говорю вам, что всякий, (…) кто же скажет брату своему: «рака», подлежит синедриону; а кто скажет: «безумный», подлежит геенне огненной (Мф 5:21-26). Беда в том, что чем более человек осознает себя частью «креативного класса», тем, к сожалению, сильнее в нем стремление «уничтожить» окружающих, ежели они «безумные» или «рака». И даже церковные люди не всегда осознают духовную угрозу.
Я боюсь, что наступит момент, когда тотальное игнорирование бед и горестей в отношении всех наших якобы лузеров перейдет в окончательную фазу.
Тогда речь пойдет уже о том, что и фото болящего ребенка (которые пока еще вызывают стремление помочь) не заставят с жалостью вздохнуть о чьей-то беде.
И только кружок твиттерян останется тем, что достойно внимания на третьей планете солнечной системы. Которую аборигены когда-то именовали Землей…
Фото на заставке: Кира Выгривач
