Что движет цивилизациями? Равны ли они друг другу? О чем говорит теория пассионарности? Есть ли внешние силы, творящие человеческую историю? Этими вопросами задавался называвший себя «светским апологетом» известный историк Лев Гумилев, чье столетие мы отмечаем 1 октября этого года.
Тонкие намеки
Лев Гумилев внес в цивилизационный подход к истории совершенно новую и оригинальную «теорию пассионарности». Гумилевская теория объясняет, чтó именно движет суперэтносами, что играет роль семени, из которого вырастает очередная цивилизация, что дает ей силы пройти по всему жизненному циклу вплоть до погружения в «гомеостаз» (утрата воли к жизни, превращение в прах).
Гумилев первым разработал внятное объяснение, почему вообще появляется на свет и начинает развиваться новая цивилизация.
С его точки зрения, всему основой служит «пассионарный толчок». Некая область испытывает «мгновенное изменение энергетики». Колоссальный прилив энергии вызывает шторм микромутаций. Люди, несущие высокий заряд этой энергии и способные передать ее по наследству (пассионарии), одержимы необоримой внутренней страстью. По словам Льва Николевича, она выражается в тяге к
Лев Николаевич Гумилев (14.10.1912 — 15.06.1992), сын двух знаменитых поэтов: Николая Степановича Гумилева и Анны Андреевны Ахматовой. Учился на историческом факультете Ленинградского университета, трижды был арестован — в 1935, 1938 и 1949 годах, реабилитирован в 1956 году. В 1961 году защитил докторскую диссертацию по истории, а в 1974 году — по географии. В 1991 году его избрали академиком Российской академии естественных наук (РАЕН). Работал библиотекарем в Государственном Эрмитаже, научным сотрудником в Научно-исследовательском институте географии при ЛГУ. Часть созданных им текстов относится к чистой науке. Но самые известные труды, например, «Этногенез и биосфера Земли», «Древняя Русь и Великая Степь», «От Руси к России» — случай более тонкий. По форме своей, по ясному и поэтичному языку изложения, по способу мышления они далеки от академической исследовательской литературы. В то же время неправы те, кто клеймит Гумилева как лжеученого. Когда публиковались его книги, наша страна еще не знала понятия «историософия». Вернее, вчистую забыла его. А ведь дореволюционная Россия блистала образцами историософской мысли — как минимум со времен А. С. Хомякова. Историософ восходит от исторического материала к более общим идеям, объясняющим жизнь человечества. В его глазах конкретика имеет невеликую ценность, он размышляет обобщенно. И работы Л. Н. Гумилева, выдающегося историософа, сильны именно обобщениями, а не фактографией. Для академической науки они имеют лишь относительную пользу, а вот для русской общественной мысли — весьма значительную. Гумилев — великий продолжатель идей Н. Я. Данилевского и К. Н. Леонтьева. Он ввел в обиход понятие «суперэтнос» — так он называл наиболее крупные государственно-культурные организмы мировой истории (за век до него их называли «цивилизациями») — и описал стадии развития («возраст»), которые проживает каждый суперэтнос
«…целенаправленной деятельности, всегда связанной с изменением окружения, общественного или природного, причем достижение намеченной цели, часто иллюзорной или губительной для самого субъекта, представляется ему ценнее даже собственной жизни». Именно из деятельности пассионариев рождаются новые стереотипы поведения, а следовательно, и новые этносы. Все они, этносы, возникшие в результате пассионарного толчка, входят в один суперэтнос, сплавляются в единую цивилизацию. Стадии этногенеза, то есть жизни суперэтноса, показаны Гумилевым как постепенное иссякание заряда пассионарности. Возраст суперэтноса-цивилизации определяется по единственному критерию: сколько еще живительной пассионарной энергии сохранилось у составляющих его этносов. Чем меньше ее, тем старше возраст.
Возникает закономерный вопрос: что за источник у энергии пассионарного толчка?
Мыслитель намеками и полунамеками ведет по запутанному лабиринту к неожиданному ответу, который ничего общего не имеет ни с этнологией, ни с естественно-научным подходом к истории. Иногда создается впечатление легкой иронии, воздушной мистификации…
Вот одно показательное рассуждение Льва Николаевича о природе пассионарных толчков: «Когда рассматриваешь ареалы пассионарных взрывов, то создается впечатление, будто земной шар исполосован неким лучом, причем — лишь с одной стороны, а распространение пассионарного толчка ограничивается кривизной планеты». И рядом: «поскольку импульс, инициировавший пассионарный взрыв, …не связан с наземными природными и социальными условиями, то происхождение его может быть только внепланетарным».
Что у нас может находиться вне планеты Земля? Вне, скажем так, ее поверхности и ближайших атмосферных слоев? Космос, Бог и инопланетяне. Ну, о последнем варианте у Льва Николаевича ни ползнака, и понятно: чужие прогрессоры, полосующие матушку-Землю Х-лучами, — персонажи из фантастических боевиков, не имеющие никакого отношения к идеям Гумилева… Тогда — одно из двух: либо непознанное еще взаимодействие со Вселенной, либо воля Творца нашего.
Лев Николаевич ставит после слова «внепланетарный» странную сноску — один абзац, шесть строк глумливого текста: «Согласно М. М. Ермолаеву, описавшему околопланетные оболочки Земли, в ночное время, когда ионосфера становится тоньше, космические излучения способны достигать поверхности Земли. Вопрос о значении таких случайных ударов из Космоса остается подлежащим решению». В другом месте книги Гумилев поставил еще одну абсурдную ссылку, будто бы объясняющую природу пассионарности, — на этот раз полтора десятка строк с кивком в сторону исследований солнечной активности, произведенных американским астрономом Дж. Эдди. А потом глубокомысленно добавил: «Мы не одиноки в мире! Близкий Космос принимает участие в охране природы, а наше дело не портить ее. Она не только наш дом, она — мы сами».
Диво дивное! Гумилев, громоздивший десятки и сотни страниц ради доказательства далеко не самых важных положений в своей концепции, не дает читателю ничего, кроме двух десятков строк, говоря о ключевом тезисе всей книги! Да как — впопыхах, мимоходом, «размазав» центральную вроде бы позицию труда по весьма удаленным друг от друга местам, утопив ее в рассуждениях, которые только уводят в сторону. Беспредельно странно!
Но если «космические лучи» заменить в тексте на Бога, всё прекрасно прочитывается.
«Мы не одиноки в мире…» Не компания же излучений имеется в виду! Соработничество с «Близким Космосом» представляет собой нечто шизофреническое. Если подставить в текст вместо «Близкого Космоса» Господа, получится весьма логично: «Мы не одиноки. Хранит нас Бог». Чуть ниже — завершающий основную часть книги абзац, за которым следует послесловие. Вот он: «Ради этого тезиса (Хранит нас Бог — Д. В.) и был написан трактат, который теперь закончен. Посвящаю его великому делу охраны природной среды (т. е. нас самих и нашего дома — Д. В.) от антисистем».
Антисистемы — еще одна подсказка. И разговор о них представляет собой шпаргалку для самых непонятливых.
Если пассионарные взрывы и новые суперэтносы представляют собой результат продолжающегося Творения, то антисистемы — явный инструмент работы сатанинских сил в обществе. По мнению Льва Николаевича, творчество людей в мире может носить как жизнеутверждающий, так и жизнеотрицающий характер. Конечно-конечно, только в старину люди считали вот так прямо: «Бог сотворил Землю, но дьявол — князь мира сего; на Земле дьявол сильнее Бога, но именно поэтому благородный рыцарь и монах-подвижник должны встать на защиту слабого и бороться с сильным врагом до последней капли крови. Ведь не в силе Бог, а в правде; и творение его — земля — прекрасно; а зло приходит извне, от врат Ада, и самое простое и достойное — загнать его обратно…» Конечно-конечно, это только в старину, а не в наше советское научное время вовсю отравляли жизнь антисистемные идеи, уводящие человека от тягот мира, от горя и радости, «…заботы о близких и далеких, любви к истине и отрицания лжи», — осторожно разъясняет Лев Николаевич суть дела. В нескольких местах автор книги прямо, почти в лобовую, ассоциирует антисистемные идеи с сатанизмом.
Вот, например, ясное — куда уж яснее! — высказывание-перевертень Льва Николаевича: «Мы, люди XX века, знаем, что черта нет. И все же, когда окинешь взглядом историю антисистем — становится жутко. Есть концепции-вампиры, обладающие свойствами оборотней и целеустремленностью поистине дьявольской», — иными словами, антисистемы устремлены к цели дьяволом. Люди с ними должны бороться ради… «баланса биосферы», но не могут одержать победу без очистительной помощи какого-то «могучего импульса», противодействующего их распространению. «Знаем ли мы импульс с такими свойствами?» — вопрошает уже чисто риторически Гумилев. Знаем, хочется ответить ему: воля Божья. Правильно! — отвечает Лев Николаевич. «Да, знаем! Это пассионарный толчок».
Таким образом, весь мир представлен как арена деятельности двух вселенских сил — Бога и его главного оппонента, не к ночи будь помянут. А ученейший по внешнему обличью труд одного советского этнолога оказывается… религиозно-философским трактатом, христианской интерпретацией всемирной истории.
«Я стал светским апологетом»
«Да полно, — скажет автору этих строк читатель, привыкший видеть в Л. Н. Гумилеве прежде всего ученого, а не религиозного мыслителя, — где Лев Николаевич — и где Православие! Советский был человек, не стоит его за уши притягивать к поповщине!»
Отчего ж…
Конечно, бóльшая часть сознательной жизни Гумилева пришлась на советское время. Конечно, он был погружен в исследовательскую работу. Конечно, по сети гуляет его фраза: «Не путайте Божий дар с яичницей. Я занимаюсь наукой, а теологией занимаются другие». Стоило бы, конечно, задать уточняющий вопрос, что тут яичница… Так или иначе, многие до сих пор свято уверены, что Гумилев никогда не связывал научные воззрения с религией.
Вместе с тем Лев Николаевич был верен Православию всю жизнь, до последнего вздоха. Зная, что твердое исповедание веры, мягко говоря, скверно сказывается на карьере, он никогда от Православия не отступался. Тут нет никаких полутонов, сомнений, предположений. Нерушимое православие Гумилева — факт.
Он исповедовался, причащался, ходил в храм по праздникам. Отпели его в Воскресенской церкви на набережной Обводного канала, а похоронили на Никольском кладбище Александро-Невской лавры. Многие близкие и просто знакомые Льва Николаевича приняли крещение, видя перед собой образец христианина.
Так, крупный кинодеятель Эльза Ельтоковна Дильмухамедова (во крещении Елизавета) прямо говорит, что стала православной, испытав духовное влияние Гумилева. Она вспоминает: «Мы общались 10 лет, и мне было странно, что всякий раз, когда я приходила к нему домой для съемок, он, прежде чем начать работу, уходил в свою комнату. Я думала: „Что так долго?! Зачем это надо?!“ Операторы, ассистенты, шнуры, осветители — все готово к работе, а его нет. Только потом я догадалась, что он молится, ведь я видела иконы и его спину, а он все это старался делать незаметно».
Лев Николаевич много лет провел в лагерях и пуд соли съел, общаясь с крупными советскими гуманитариями. Поэтому открыто высказываться с позиций веры он начал лишь в последние годы жизни. Зато по этим высказываниям отлично видно, до какой степени христианское мировидение Гумилева влияло на его понимание истории.
Во время одного из интервью 1990 года он произнес: «Да, всех русских скрепляло православие как духовная ценность вплоть до XV века, когда объединение наступило (на северо-востоке оно уже оформилось и политически) и, до XVIII века, когда была присоединена юго-западная Русь, находившаяся 400 лет под властью Польши. Православие, именно эта духовная ценность, сохранило цельность российского этноса, не давая ему распасться на части. И более того, вовлекло в состав этой новой цельности огромное количество инородцев… Потому, что любой мордвин, зырянин, мерянин, татарин, приняв крещение, становился русским».
В том же году вышло его предисловие к пособию «Закон Божий: Начальные сведения для младшего возраста». Там «абсолютно светский» — по внешней видимости — историк Гумилев сообщает читателям абсолютно христианский взгляд на историю: «Мир, в котором мы живем, создан Богом единым в трех лицах — Пресвятой Троицей. Первое лицо — Бог-Отец — Творец всего видимого и невидимого. Мир, созданный Богом, Им же и поддерживается, и развивается… Бог не покинул мир, но общается через Свет, который происходит от его первоначального Света, как сказано в нашем символе веры: «Света от Света, Бога истинна от Бога истинна». Свет — это второе лицо Пресвятой Троицы. Ради нашего спасения Он воплотился в лице Иисуса Христа, то есть стал человеком… В третьем лице Пресвятой Троицы Господь постоянно общается с нами Духом Своим через пророков, людей, достойных восприятия Истины и проповедующих Ее людям слабым и невежественным. Доверие к словам пророков и есть наша православная вера. Когда же пророки долго не появляются, то Истину и знание о Боге хранит наша святая соборная и апостольская Церковь, принимающая к себе наши души через таинство Святого Крещения. Благодаря церковному общению, мы ожидаем воскресения и жизни будущего века… В глубокой древности люди… имели представление о Боге, хотя несовершенное и неполноценное… Но земная жизнь, связанная со многими грехами, побудила людей к забвению истинного учения, которое возродил наш Господь Иисус Христос… И в наше время, когда мера грехов наших перешла через край и страна наша находится в состоянии кризиса, только искренний подвиг нашего народа может смягчить промысел Божий и умолить Его даровать нам спасение от зла мира сего».
Беседуя с другим знаменитым ученым, А. М. Панченко, Гумилев твердо и ясно высказался о благотворности Крещения Руси при великом князе киевском Владимире: «Православие принесло с собой добро, мудрость (теологию) и красоту. Православие победило отца лжи Маммону и человекоубийцу Перуна, очистило Русь от скверны и подарило ей тысячелетнюю историю. Нет, конечно, русские люди остались грешными, одержимыми страстями души, плоти и гордости житейской.
Но всенародное крещение даровало нашим предкам высшую свободу — свободу выбора между добром и злом».
По воспоминаниям Л. Д. Стеклянниковой, Гумилев говорил ей: «Я хотел стать священником, но мой духовный отец сказал мне: “Церковных мучеников у нас хватает. Нам нужны светские апологеты”. И я стал светским апологетом». Гумилевское творчество было, по сути, гражданской апологетикой деяний Господних.
Цивилизации равны на старте
Пассионарная теория Гумилева — предмет больших споров для православных. В патриотическом смысле она очень привлекательна, поскольку возвышает умственную самостоятельность России, культурное отличие Русского мира от Запада. Однако многих образованных православных ставит в тупик вопрос: по Гумилеву, все цивилизации равны, но разве можно их уравнять, если истиной владеет лишь христианство? Ведь цивилизации, с христианством не связанные, условий для спасения души не создают…
С течением времени эта установка отпугнула от теории пассионарности многих воцерковленных интеллектуалов. В 1990-х воззрения Льва Николаевича были более популярны, чем сейчас, когда богословская литература стала общедоступной.
Да, для Гумилева разные веры могли содержать в себе особое, самостоятельное понимание истины. А сама истина во многом связывалась им с утверждением жизни, правды, справедливости, т. е. выходила за рамки строго христианского понимания.
Но цивилизационный подход можно трактовать и совсем иначе. Всем народам должна быть проповедована Благая Весть. Некоторые из них примут ее, другие отвергнут, третьи признают в искаженном виде. При этом цивилизации действительно равны, поскольку каждая из них вольна принять истинное знание о Боге, отказаться от него или же сделать нормой изуродованную, обезображенную его версию. Они равны на старте, равны по своим духовным возможностям. А уж кто и как их реализовал, — тут равенства нет, и на последнем суде Владыка Небесный взвесит, сочтет и подведет итог всякому духовному развитию. Для тех, кто избрал себе слишком широкие врата, итог этот будет печальным.
Стоило бы поменьше укорять Льва Николаевича его ошибками и побольше всматриваться в положительную часть его теории. Можно отыскивать в мировидении Гумилева богословские неточности, отсебятину, но надо помнить, что за время ему досталось, что за мир его окружал.
Христианство советской интеллигенции в подавляющем большинстве случаев являлось страшным салатом из плохо понятых догматов и случайного чтения. Мистической стороны вообще сторонились, больше любили чистую этику… Даже само духовенство, уцелевшее после целого каскада гонений, порой без особой твердости знало основы вероучения. На этом фоне Лев Николаевич как православный человек на голову возвышался над средним уровнем прихожан! Чего не знал, в чем проявил своемыслие, — то Бог ему простит, а за то, какой вероисповедный багаж накопил, — честь ему, хвала и низкий поклон.
Фотографии предоставлены Музеем Анны Ахматовой в Фонтанном Доме
