В этих грустных краях все рассчитано на зиму: сны,
стены тюрем, пальто; туалеты невест -- белизны
новогодней, напитки, секундные стрелки.
Воробьиные кофты и грязь по числу щелочей;
пуританские нравы. Белье. И в руках скрипачей
-- деревянные грелки.
Этот край недвижим. Представляя объем валовой
чугуна и свинца, обалделой тряхнешь головой,
вспомнишь прежнюю власть на штыках и казачьих нагайках.
Но садятся орлы, как магнит, на железную смесь.
Даже стулья плетеные держатся здесь
на болтах и на гайках.
Две строфы из стихотворения Иосифа Бродского «Конец прекрасной эпохи», написанного в 1969 году, задают тон фильму Станислава Говорухина с тем же названием.
Оба говорят о ранне-брежневском времени. Говорухин подобрал для него естественную черно-белую гамму, тщательно воспроизвел одежду, нравы, стиль заголовков и тон поэтов, простирающих слово к аудитории Политехнического, интонации, звуки… Кажется, мог бы он скастовать запахи 60-х, так непременно дал бы зрителю попробовать, какова на вкус мелодия ароматов почившей пост-оттепели. Всё это вышло качественно, как хорошо сшитый пиджак. В современном российском кинематографе нет более точного художественного высказывания о царствовании Леонида Ильича, нежели говорухинский «Конец прекрасной эпохи». Но бытописательская точность Говорухина это, в сущности, хорошо заточенный инструмент, а не смысл, который инструментом высекается. А смысл, по сути, -- тот же, что и у Бродского.
Картина снята по мотивам знаменитой книги новелл Сергея Довлатова «Компромисс» с небольшими включениями из других текстов того же автора. Довлатов брежневскому времени выносит беспощадный приговор, и Говорухин, на первый взгляд, следует в кильватере довлатовского вердикта.
Главный герой, журналист Андрей Лентулов, работает в крупной таллинской газете. Каждый день он сталкивается с театром абсурда. Каждая тема, которую берет для работы, высвечивает под растрескавшейся штукатуркой казенной правды черные пятна скрытой лжи. Каждый творческий шаг его сопровождается тягучим сопротивлением окружающей среды. Нет уже расстрелов, «сроков огромных» и «этапов длинных», но на устах – пластырь несвободы. А отодрать его значит лишиться чего-то очень важного: карьеры, работы, возможности публиковаться. Лентулов то и дело натыкается на чугунных людей, которые вправляют его жизнь в сустав официально одобренной программы, бьется в паутине тонких градаций позднесоветского спектра «дозволено», «не дозволено», «если чуть-чуть и тихо, то можно», «а вот здесь осторожнее», «это можно, но лучше бы не надо», «а это нельзя, но всегда можно временно закрыть глаза».
Таков конец «прекрасной эпохи» оттепели: холодно, чугунно.
И центральный персонаж, вроде бы, ведет себя достойно. Он живет в постоянном компромиссе «между совестью и подлостью», никогда до откровенной подлости не скатываясь. Он как бы отстранен от этой реальности, он рядом, он наблюдатель, но никогда он не в гуще, так как не хочет родства между собой и законами времени. Компромисс не может продолжаться бесконечно. Критическая ситуация складывается в тот момент, когда «органы» изымают рукопись Лентулова во время обыска на квартире эстонского диссидента. Главного героя коллективно «прорабатывают», ему надо каяться. И, казалось бы, что за малость: покайся, тебя слегка накажут, а потом – работай дальше, расти, веди милую расхристанную жизнь фрондирующего журналиста. Все так делают! Но Лентулов отказывается приносить «покаяние» в том, что не воспринимает как «грех». Ему не хочется пачкать совесть.
Компромисс закончен. Главное действующее лицо вышло из него, вроде бы, по-рыцарски: отказавшись от журналистики, чтобы не лгать и не барахтаться больше в той самой паутине несвободы.
Тут в фильме заканчивается довлатовская основа, но Говорухин добавляет к ней еще один смысловой пласт, более сложный.
Отстраненность центрального персонажа это ведь отстраненность мотылька, порхающего над своим временем. Он… легковат, если не сказать пустоват. Он заводит себе возлюбленную (в фильме ее блистательно сыграла Светлана Ходченкова), но не может дать ей ничего, коме торопливых небрежных свиданий – ни семьи, ни детей. Лентулов -- враг несвободы, но… что положительного способен предложить он стране взамен январского театра абсурда в обществе поздней Империи? Да ничего здравого, в сущности. Идеалы его, внятно не проартикулированные, устремлены к местам, где печатается тамиздатовский журнал «Грани». Но в разговоре с офицером милиции, которого «перекормили Лениным», ничего не может ответить главный герой, когда собеседник говорит ему: читал я ваши «Грани» и тому подобное, но ведь это простые перевертыши – где в СССР белое, там черное, и наоборот… а в жизни так не бывает.
Человек-мотылек ничего не хочет знать, помимо собственного гнева на любое ограничение его личной свободы. Из него выходит отличный критик окружающей реальности и… никакой сценарист альтернативного ей будущего.
В сущности, мотыльки чувствовали только то, что сказал Бродский:
Зоркость этих времен - это зоркость к вещам тупика.
Не по древу умом растекаться пристало пока,
но плевком по стене. И не князя будить - динозавра…
Но вот тупик исчерпал себя, время сдвинулось и набрало ход, мотылькам дано было сказать свое слово. Они молвили: «Свободы!» -- и бестрепетной рукой направили страну в 90-е.
Так, может быть, выбор между чугуном и мотыльками – ложный, и возможно нечто третье, не сводимое ни отсутствию свободы, ни к свободе, купленной за неприемлемую цену?
Авторская рекомендация по возрастному ограничению для фильма: 16+
На заставке кадр из фильма "Конец прекрасной эпохи". Источник www.kinopoisk.ru
