— Папа, пойдем работать в саду!
Мой почти четырехлетний сын с утра уже на ногах, накормлен и требует подвигов. С вечера осталось недоделанным одно важное дело: нужно прополоть дорожку среди густых зарослей травы, репейника, лопухов, плюща и чертополоха, крапивы и мяты. Все эти заросли больно кусают малыша за ноги и не дают пройти вглубь сада, чтобы осмотреть свои владения. Я беру в руки мотыгу, сын — грабли, и как ледокол, мы прорубаем себе дорогу в этом густом зеленом море. Когда я был таким, как мой сын, здесь, среди вишневых и сливовых деревьев, росли разве что одуванчики. Это и был собственно сад, перед ним был разбит цветник с розами, а после него начинался огород, через который пробегал маленький звонкий ручей.
Тяп, тяп, тяп — раз за разом моя мотыга врезается в сухую крошащуюся землю и перерубает корни сорняков. Сын, счастливый и сосредоточенный, огромными граблями собирает в кучу поверженные мною растения. Мы продвигаемся медленно. Природа не хочет сдаваться, цепляется за мотыгу хваткими щупальцами хмеля, обжигает ноги крапивой, норовит уколоть иглами чертополоха. Сад смотрит на нас как на захватчиков, пришедших нарушить его покой.
А может, мы здесь и правда лишние? Уже лет десять , как моя бабушка, с трудом передвигающаяся теперь даже по дому, махнула на всё рукой — пускай зарастает.
Но каждый шаг, каждый метр очищенной от сорняков земли придает уверенности. Я здесь хозяин, я решаю, что здесь должно расти, а что нет. Это моя земля!
От этой мысли, родившейся почти случайно, вдруг начинает кружиться голова. Стою и повторяю, как пьяный: «Моя земля. Моя».
У меня никогда не было никакой своей земли. Есть, конечно, родительский дом, но это не в счет — двухкомнатную квартиру в пятиэтажке сложно назвать родовой усадьбой. А здесь, в бабушкином саду, в котором из за дальности расстояний я бываю раз в несколько лет, я впервые взялся за мотыгу и вилы, чтобы сделать что-то для своего дома, своей земли. Прадеда и прапрадеда я видел только на фотографиях, но работая в их саду, я почувствовал их очень близко, совсем рядом. Они так же, как и я, когда-то расчищали и удобряли эту землю. Я продолжаю их дело, а значит, становлюсь с ними в один ряд. Чувствую, что я на своем месте.
Есть изречение, что если верующий никогда, хоть на минуту, не мечтал о монашестве, то с его духовной жизнью что-то не так. А мне кажется, что если человек никогда хоть раз не мечтал работать на своей земле — что-то не так с его историей, семьей и с ним самим. Вероятно, посвятить себя этому целиком, как и уйти в монахи—путь не для всех, но так важно знать, что где-то и у тебя есть своя земля.
