Художник и война

Статные военные, идеально сшитые и чистые костюмы, изящество, с которым наши герои побеждают врага, иногда сами падают побежденными, но все-таки не теряя изящества, — такой празднично-парадной, героической виделась война художникам до Василия Верещагина.

В их работах она представала «в виде занятного, приглаженного и розового праздника, какой-то веселой с приключениями потехи, что никому и в голову не приходило, что на самом деле дело выглядит не так. Толстой в своем «Севастополе» и в «Войне и мире» разрушил эти иллюзии, а Верещагин повторил затем в живописи то, что было сделано Толстым в литературе. Естественно, что когда вместо чистоплотных картинок Виллевальде русская публика увидала картины Верещагина, вдруг так просто, цинично разоблачившего войну и показавшего ее грязным, отвратительным, мрачным и колоссальным злодейством, что публика завопила на все лады и принялась всеми силами ненавидеть и любить такого смельчака», — напишет позднее Александр Бенуа.

Да,

Верещагин в своих работах показал, что война — это смерть, причем далеко не всегда прекрасно-героическая, «выдержанная в духе классицизма», а чаще всего страшная и отвратительная. И сопоставить его художественную мысль можно даже не с произведениями Льва Толстого, а с романом «Огонь» Анри Барбюса, который появится в 1916 году, спустя восемь лет после гибели Верещагина и расскажет о другой войне, еще более ужасной. А ведь русский художник задолго до ужасов Первой мировой прочувствовал суть войны и понял, что здесь все может развиваться лишь в сторону еще более масштабной катастрофы.

Гардемарин, не ставший профессором

Василию Верещагину, появившемуся на свет 26 октября 1842 года в городе Череповце, родители прочили военную карьеру. А потому девятилетним мальчиком определили в Морской кадетский корпус, который он окончил в 1860 году. И в этом же году, прослужив примерно около месяца, Верещагин, к неудовольствию тех, кто желал ему успешной карьеры во флоте, вышел в отставку и отправился получать знания в Академию художеств, в класс исторической живописи. Чтобы через несколько лет ее (Академию) оставить, не окончив курса, но успев получить малую серебряную медаль.

В 1864 году Василий Верещагин отправляется в Париж, чтобы вновь учиться мастерству художника. Теперь — в Академии изящных искусств, в мастерской Жерома. «Верещагин считал, что художнику нужны знания, получения мастерства, а не формальный диплом, и незачем его дожидаться, — рассказывает Лидия Иовлева, заместитель генерального директора Третьяковской галереи по научной работе.
— Правда, в оставленной им петербургской Академии художеств Верещагин в 1874 году, уже будучи известным, получил звание профессора, от которого публично отказался.

Поскольку утверждал, что все чины и отличия в искусстве ничего не значат и даже вредны».

Оборона Самарканда

Да, Верещагин отвергал звания и награды. Но одну — принял: орден Святого Георгия 4-й степени. За оборону Самаркандской крепости. В Среднюю Азию Василий Васильевич поехал в качестве художника по приглашению своих многочисленных знакомых. Для этого, как пишут биографы, в 1867 году он определился на военную службу в чине прапорщика в распоряжение генерала Константина Кауфмана. Он наблюдал войну и делал многочисленные этюды. Ему были интересны и человеческие типы, и пейзаж, и элементы местного быта. Одновременно он выступал и как художник, и как корреспондент, кропотливо фиксирующий элементы окружающей жизни. «Он весь был полон собой, своим прошлым и настоящим. Хотя и был он с головыдо ног художник, но он был в то же время этнограф, военный корреспондент и прочее», — напишет позднее Михаил Нестеров.

Неслучайно Нестеров называет Верещагина и этнографом. В его набросках, этюдах, картинах можно увидеть и почувствовать все особенности, неповторимый колорит тех мест, тех стран, в которых побывал художник в течение своей жизни.

Освещенная солнцем, пыльная дорога в Алатау, закутанная в черное одеяние узбекская женщина, бухарский солдат в красном халате, еврейские бородатые старцы, индийский факир, буддийский монастырь, изящные японки, — все это, с одной стороны, подробно показывало тогдашним зрителям, «как у них, в дальних странах…», а с другой — поражало яркостью и живостью красок…

Сам по себе

Позднее этюды, наброски, сделанные в Средней Азии, станут основой картин его знаменитой
«Туркестанской серии». «Манифестом “Туркестанской серии” можно назвать картину «Апофеоз войны», — говорит Лидия Иовлева. — Наблюдая за войной глазами очевидца, художник пришел к выводу, что это — варварство. Что приносит война? Разоренный город, сожженный сад, пирамида из человеческих черепов. На раме картины — посвящение: «Посвящается всем великим завоевателям прошедшего, настоящего и будущего».

У Верещагина, как человека второй половины XIX века, была сильна тяга к нравоучению. Ему было важно, чтобы в его картинах присутствовала лишь правда, которой он был свидетелем, чтобы ее населяли реальные люди. Он, как и другие представители своего времени, верил в науку, в прогресс. Ему нужна была точность в отображении действительности.

Однако при всем своем позитивизме художник все-таки оставался немного романтиком, поскольку верил, что своим искусством может изменить мир».

Идеи творчества Верещагина, его художественный метод — все это было созвучно тому, что делали художники, входившие в Товарищество передвижных художественных выставок. Однако он стоял особняком от передвижников. В том числе и потому, что просто не мог на их выставках разместить много своих картин. А показывать публике одну-две он считал бессмысленным делом. «Он мыслил свое искусство серийно, — говорит Лидия Иовлева, — и хотел, чтобы та или иная серия картин показывалась целиком. Это была его концепция, говоря сегодняшним языком.

Его идею должна была выразить не одна какая-то картина, а именно вся серия. Это понял Третьяков и приобрел сразу всю “Туркестанскую серию”».

«Самой громкой славой среди представителей “реалистического” и “обличительного” направления пользовался художник, стоявший совсем в стороне от всех кружков и партий, никогда не участвовавший на передвижных выставках, отказавшийся от каких-либо связей с художественным миром и шедший вполне самостоятельным путем, — писал Александр Бенуа. — То был Василий Верещагин — самое одно время популярное во всем русском искусстве лицо — не только в России, но во всем мире, заставившее волноваться и горячиться до одурения не только Петербург и Москву, но и Берлин, Париж, Лондон и Америку».

Война не простила Верещагину его пацифизма. 31 марта 1904 года, под Порт-Артуром, в ходе русско-японской войны он погиб на подорвавшемся на мине броненосце «Петропавловск»…
Позитивист, во многом сын своего времени, Верещагин в своем творчестве переступил за рамки того самого «обличительного» пафоса.

Как всякое настоящее искусство, оно остается значимым, несмотря на меняющееся время.
Хотя, если вдуматься, меняется далеко не все: недаром же «Апофеоз войны» художник посвятил и полководцам будущего…

Благодарим издательство «Белый Город» за предоставленные материалы

ГОЛОВКО Оксана, Журнал: №10 (114) октябрь 2012