В 2018 году известный церковный архитектор Андрей Анисимов и его мастерская празднуют 30-летие творческой деятельности. Журнал "Фома" благодарит Андрея Альбертовича за плодотворное сотрудничество, поздравляет с этой значимой датой и перечитывает наш разговор о современной церковной архитектуре:
почему архитекторы, вместо того чтобы экспериментировать с храмами, копируют старое? Отчего не хотят строить несколько больших соборов в городе вместо десятков маленьких церквей? И чем в своих работах они могут удивить искушенного жителя мегаполиса?
Коттеджи а-ля рюс
— Чем для вас как для архитектора отличается работа над созданием храма от работы над прочими проектами? И можно ли заниматься параллельно и одним, и другим?
— Мы начинали работать в конце восьмидесятых, когда еще не было возможности заниматься только храмами. И у меня была такая иллюзия в те времена, что вот, мы сможем выполнять заказы для богатых новых русских, зарабатывать там большие деньги, а для церквей будем трудиться во славу Божью или за очень маленькие деньги. По себестоимости, скажем. Теперь могу точно сказать — так не получается. Потому что специалистом надо быть все-таки в каком-то одном деле. Я уже более 25 лет занимаюсь строительством храмов и все равно себя 100% специалистом не считаю. Дело в том, что церковная архитектура, как вообще всякая архитектура, требует какого-то погружения в специфику. Например, я понимаю, что, если сейчас меня попросят спроектировать театр, я не смогу выполнить эту работу, потому что мне придется еще всю театральную технологию изучать как минимум год. Даже над проектом магазина придется долго думать: как организовать потоки покупателей, как расположить товар в зале, где должны быть подъезды для машин и еще много-много чего такого, о чем я имею сейчас лишь самое общее представление. Прежде чем что-то строить, нужно очень хорошо понимать, как это что-то будет функционировать. Поэтому, слава Богу, я уже много лет могу отказываться от частных заказов на офисы, коттеджи, рестораны, все прочее. Хотя они периодически поступают, когда кто-то хочет в такой декоративной стилистике сделать, а-ля рюс. Но я знаю, что в результате это все будет совсем неинтересно. Поэтому все-таки принял такое серьезное решение — отказаться от всех других заказов.
— Раньше в городах России на каждой улице был свой храм, который вмещал в себя всех жителей этой улицы. Сегодня ситуация изменилась качественно. В одну лишь многоэтажку могут вместиться все жители большого села. Какими должны быть храмы в районах многоэтажной застройки в связи с этой спецификой?
— Мы никогда точно не знаем, сколько будет прихожан в городском храме. Понятно, что заселяются микрорайоны не одними только православными людьми. А хуже всего вот что:
когда создаются новые микрорайоны, в проекты изначально не закладывается место под храм. И в результате храм буквально втискивают в какой-то маленький треугольник, оставшийся после застройки между супермаркетом, каким-нибудь автомобильным салоном и пунктом шиномонтажа.
— И люди возмущаются: был кусок единственный, и тот…
— Да. Это тут же провоцирует конфликт с населением. Или парковая зона — там те же проблемы: в плане парка изначально нет храма, и это очень плохо. Строительство храма не должно быть каким-то «вторжением» на территорию парка. Для парковой зоны храм — вообще идеальное сооружение, самый лучший смысловой центр, объединяющий пространство, который там только может быть. И сейчас батюшки — настоятели таких храмов сами просят нас, когда мы проектируем, чтобы там и детские площадки были, и какие-то спортивные сооружения для людей. Церковь в городе — это ведь не монастырь за глухой оградой, с какими-то строгими правилами. Она должна быть открытой, чтобы люди к церкви привыкали, чтобы дети к ней привыкали, и чтобы храм для них не был чем-то таким непонятно-чужим там, за забором.
Дух времени
— Стилистика храмов в различные времена определялась, если можно так выразиться, духом эпохи. Как бы вы определили дух нашего времени и какому стилю храмового строительства он соответствуют?
— Ничего хорошего в том, что храмы отражали дух эпохи, на мой взгляд, нет. Я считаю, что с утратой патриаршества, с расколом в XVII веку у нас закончилось позитивное развитие архитектуры и церковного искусства. С XVII века начинается прямая деградация и того и другого. Посмотрите на иконы. Посмотрите на прикладное искусство. Это же духовное метание какое-то, духовный раскол. Обмирщение жизни Церкви повлекло за собой обмирщение церковной архитектуры, живописи, музыки. Церковные песнопения утратили свою особенность и превратились в некое подобие итальянской оперы — понятно, чтоб слезу выбивало. Но ведь не в этом же задача церковного искусства! С храмовой архитектурой произошло ровно то же самое. Она становится более мирской, подчиняется требованиям городской застройки, а в сельской местности — имитирует ее, вплоть до того, что деревянные храмы обшивали доской, и на ней просто рисовали кирпичную кладку.
— Это действительно так и было?
— Да, на Севере, Кижи были все обшиты доской. В XIX веке там начали имитировать Петербург. Деревянный лемех на куполах обшивали железом, рубленые бревенчатые храмы обшивали доской, и на них рисовали кирпичики: соответствие тому самому духу времени, а по сути — полная деградация. Церковь не может подчиняться требованиям моды. Ведь храмовая архитектура — это только то, что вмещает в себя само действо, которое происходит в храме, она является лишь внешним выражением того, что совершается на литургии. И как, скажите, она может подчиняться требованиям современной архитектуры? Я считаю, такой задачи при разработке проекта храма у архитектора вообще нет. Задача как раз в том, чтобы показать разницу. Раньше храм в селе был доминантой. Кругом — деревянная застройка, посреди которой стоит какой-нибудь шатровый храм, к примеру. Он во всех смыслах доминирует над этой местностью — и по высоте, и по размерам, и по красоте форм и отделки. А сейчас что? Есть у нас возможность построить храм, который бы доминировал над этими 35-этажными домами? Очевидно, что нет. А без превосходства в размерах и по высоте доминирование невозможно. Поэтому у нас такой задачи нет. Тем не менее и сегодня храм должен своими видом показать, что именно он является главным духовным стержнем на этой территории. А поскольку размеры уже не важны, нужно искать совсем другие решения.
Торговый центр мира
— В советские времена в микрорайонах-новостройках доминировали детские сады и школы, несмотря на то, что они были двухэтажными. И было понятно, чтó главное для этого общества. Сейчас вообще затрудняюсь сказать, что можно было бы назвать главным по этому признаку…
— Торговый центр. Архитектор берет торговую зону, вокруг нее — жилье, и там где-то уже, в оставшихся пазухах, — детские сады. Вот, кстати, вам и дух времени, пожалуйста: торговля доминирует в градостроительстве.
Этому-то духу Церковь и должна противопоставлять свою эстетику, иную принципиально. Она должна привлекать к себе внимание. Человек должен понимать, что есть просто мир, который его окружает, а вот за этой оградой, в этом райском саду, в этой невероятно красивой, необязательно пышной и золотой, строгой традиционной форме происходит нечто такое, чего больше нигде нет в целом мире. И потому, я считаю, не нужно в храмовой архитектуре как-то подлаживаться под современность. Наоборот, следует работать на контрасте. Мы же не заставляем священников переодеваться в джинсы. Лучше обратиться к более древним аналогам. В конце концов, ведь самые первые церкви были подземные, пещерные. И при этом они оказались духовными доминантами. У древних храмов вообще фасадов нет, потому что в пещере вся архитектура — это сплошной интерьер. Вот в эту сторону нужно смотреть, а не вокруг. К тому же нам сейчас при получении разрешения на строительство очень жестко ограничивают высоту. Допустим, у меня в работе есть храмы, у которых, по московским ограничениям, высота 16 метров, чтобы они свет не заслоняли уже существующим зданиям. Ну что такое 16 метров для Москвы?
Один собор в городе, конечно, нужен. Это нормально. Но плодить их в каждом районе неправильно. Тем более что большие храмы тоже надо делать с пониманием задач, много важнейших вещей надо учитывать. Вот сейчас архитекторы боятся столбов в храме, открывают пространство полностью. Но ведь церковное пространство — это не просто огромная площадь, там должны быть помещения разного назначения. Когда архитекторы проектируют лишь квадрат храма и алтарь — это непрофессиональный подход. Например, как обычно проходит исповедь в таких вот храмах-квадратах? Поставили аналойчик, батюшка стоит, к нему выстроились в очередь, и — тут же идет служба. Ну что это за исповедь? Где общение один на один? А в хорошо устроенных храмах есть маленький придельчик, отгороженный от основного помещения храма, где можно спокойно проводить исповедь. Там и службу слышно хорошо, это ведь не отдельное помещение, люди остаются в литургии, остаются в молении своем. Но при этом спокойно могут исповедаться. Поэтому мы сейчас проектируем храм при МГИМО, где все будет именно так обустроено. Батюшку долго уговаривать не пришлось, он только рад был такому предложению.
А в Дивееве мы придумали еще более интересный ход. Там очень много почитаемых икон, их будут переносить в новый собор, который мы строим. Соответственно, люди будут к этим иконам идти, молиться, ставить свечи. Как с этим быть? Представляете? Храм, служба, и начинается хождение. У нас же нет такого, чтобы все пришли в 9, рядами встали, ушли в 12. Поэтому надо учитывать, что обязательно люди станут ходить по храму, от иконы к иконе. И мы сделали там две «пазухи» с большим количеством колонн, арок и маленьких пространств, где можно разместить большое количество киотов. Зону храма, которая обычно называется трапезной частью, мы сделали чуть ниже. Получились такие арочные галереи вдоль стен, в которых будет много икон с киотами, там может совершаться исповедь, там может служиться лития. То есть весь этот поток людей со свечками к чтимым иконам будет проходить отдельно. Они не будут мешать тем, кто молится у алтаря, в трапезной части храма. Ведь если в Дивееве сейчас встать на хоры и посмотреть вниз, то сразу становится понятно — там нет статичной, молящейся паствы. Там постоянно идет поток людей со свечами, которые тут же в храме продаются. Очень трудно молиться в такой обстановке. Мы в самом храме стараемся оставить только свечной ящик, в прямом смысле этих слов. А иконная лавка, где можно купить все: крестики, книги и все прочее, это — отдельный вход, на улице, в колокольне или в стене.
А вот упрощенный подход к проектированию храма, с чего мы начали, — это просто расчистить огромное пространство, чтобы там вмещалось полторы тысячи, две тысячи, десять тысяч. Как на стадионе... Да, в большие праздники надо много людей вместить. Но ведь есть еще и ежедневная служба. На ней обычно немного народа, 15-20 человек: люди в будние дни работают. И должен быть в храме придел, чтобы служба церковная была для них общественным молением, а не просто — стояла растерянная кучка людей перед амвоном в огромном помещении.
— То есть даже в больших соборах можно сделать такой маленький придел.
— Конечно. Посмотрите на большие древние храмы — Успенский собор во Владимире, Софийские соборы в Киеве и Новгороде — там везде есть маленькие помещения, придельчики, там везде есть галерейки, обстройки — то есть это все еще тогда учитывалось. В Софии, в Константинополе — то же самое.
Что такое современный храм? Мне кажется, он все-таки отличается от древнего храма тем, что у Церкви сегодня появились новые оттенки служения — социального, общественного. И современность храмовой архитектуры прежде всего должна быть выражена в организации пространства именно для этих видов служения. Это могут быть совсем простые вещи — гардеробы, комнаты для пеленания младенцев. Сейчас во многих храмах нас просят заложить это в проект, и мы с радостью выполняем такие заказы. За счет этого и архитектура усложняется, становится интереснее, здание становится многофункциональным. Я люблю создавать такие комплексы. Люди должны прийти в храм и долго из него не выходить, потому что там идет своя жизнь.
Да здравствуют модернисты!
— Какой из известных вам старинных русских храмов вы считаете самым лучшим и почему?
— Неизменное впечатление на меня производит храм Вознесения в Коломенском. Несмотря на то, что многие относятся к нему скептически: служить там негде, пространства там нет. Однако это был царский храм, поэтому, естественно, предназначался он не для общественной службы, а все-таки для моления царской семьи. Но если говорить о противопоставлении светской и церковной архитектур, о выражении в церковной архитектуре идеи устройства Божьего мира, стремлении к вышнему, мне кажется, что там все удалось на 100%. Я уже не говорю про пропорции, про качество архитектуры.
— А кто его строил?
— Автор неизвестен. Вполне возможно, что это даже итальянские мастера. Но абсолютно идентичных ему храмов в Италии нет. Поэтому ясно, что тут присутствуют какие-то отголоски адаптации византийской архитектуры к России. Вся русская храмовая архитектура имеет византийские корни. Но впоследствии она развивалась самостоятельно, примерно к XVI веку это развитие достигло максимального уровня и на нем, собственно, закончилось. Потому что усредненная архитектура XVII века — это, как я уже говорил, начало упадка — и архитектуры, и церковного искусства вообще. Опять же, можно с иконами сравнивать, и с декоративным искусством, и с песнопениями, и с облачениями. Весь этот комплекс к XVII веку начал уже угасать. Да, он красив невероятно, но… Эта красота уже приближается к китчу. Следующий интересный этап — это эпоха модерна. Архитекторы, наконец, принялись изучать старые образцы храмового зодчества и брать их за основу.
Особая моя любовь — это Псков. Псковские храмы практически все, любого периода, на мой взгляд, — вершина русской архитектуры. Потому что они необычайно чисты.
В них минимум пустой декоративности и максимум конструктива. Именно они дают наиболее полное представление о церковной архитектуре как об отдельной дисциплине. Там храмы чистейших форм, они абсолютно выверены. Это сложнейшая задача — как простыми методами можно добиться вот таких результатов? Мастерство тех зодчих выше моего понимания. Псковская архитектура — это ведь не только один лишь период строительства Довмонтова города. В истории Пскова есть и более ранний период. Но все эти храмы — и те, которые имеют византийские корни (как Мирожский монастырь), и храмы Довмонтова города — они безупречны с точки зрения чистоты форм, чистоты представления зодчих о том, что ими создается. Мне кажется, это идеал.
В этом смысле поиски Щусева, Бондаренко и остальных замечательных архитекторов-модернистов конца XIX — начала XX веков, мне кажется, были очень продуктивными. Во-первых, возник интерес к русской архитектуре. Во-вторых, возник интерес к архитектуре византийской. Начали обращаться к истокам — о чем мы говорили чуть раньше.
— Парадокс: модернисты начали искать корни.
— Да. Я об этом и говорю, что надо не подчиняться современному искусству, не подчиняться современной эстетике, которая, по-моему, не содержит в себе ничего интересного. Поиски мастеров эпохи модерна были куда более любопытными. Обвинение того же Щусева в театральности, что часто можно услышать, на мой взгляд, связано с тем, что он попросту получал удовольствие, радость от того, что прикасался к этим древним образцам. Театральность заключалась в том, что он, может быть, не до конца их понимал и копировал просто архитектурно-художественные приемы. Но могу сказать, что я и в себе вижу то же самое. Я не всегда точно знаю, с какой целью сделан в древнем храме какой-то элемент церковного декора — а ведь в нем всегда заключен какой-то смысл. Поэтому иногда мы его просто копируем, понимая, этот смысл, увы, скрыт от нас. Но получить удовольствие от этого процесса мы можем.
— Это ведь стилизация.
— Да, получается, что стилизация. Но мне кажется, что если это сделано с любовью, если это сделано с определенной степенью профессионализма и понимания, то можно применять и такой прием. Конечно, стопроцетная стилизация — это уже нехорошо. У меня, например, это просто не получается. Мне всегда хочется сделать что-то свое, но тут вступает в силу следующий закон. В церковном искусстве не может быть полной отсебятины. И не может быть так, чтобы свое творческое «я» преобладало, отодвигало традицию на задний план. Поэтому опять-таки мы стараемся во всем — и в декоративном искусстве, в архитектуре, в мозаике, в резьбе белокаменной — идти в русле традиции. Сейчас мастера-иконописцы, мозаичисты, скульпторы, которые работают в церковной сфере, часто работают так, что в их произведениях, к сожалению, больше их творческого самовыражения, чем традиции.
— Действительно, ваши храмы очень уж напоминают те, что мы видим в Пскове или в Коломенском...
— А вот это мне, как их строителю, как раз и нравится. Я хочу и другим передать свою любовь к древнему искусству. Хочу ее немножко подсобрать и преподнести людям, которые не имеют возможности увидеть псковскую, византийскую, нашу северную архитектуру. И еще мне кажется, что если мы изучаем древнюю архитектуру, например — византийскую до XVI века, — то мы находим такое огромное количество архитектурных приемов, такое разнообразие архитектурных форм, что у меня уже не возникает желания проектировать что-то иное. Хотя бы это все как-то освоить, хотя бы приблизиться к этому — и на мой век хватит. А молодежь в нашей фирме, наоборот, находится в поиске новых форм. И я ни в коем случае не хочу им ничего запрещать. Пусть. Я думаю, это — возрастное стремление. И со временем они тоже придут к продолжению традиций. А может быть, даже и что-то свое в них внесут — дай Бог!
Смотрите также:
Вырастают храмы Божии по лицу страны родной
Фото анонса: www.tovrest.ru
